– О-ох! – вырвалось у нее.
– Да-а, детка, это лед, – протянул Вадик, сидя на стуле возле окна. На подоконнике стояла пепельница, забитая окурками, из нее шел дым от тлеющего бычка.
Дождавшись, пока она придет в себя, он сделал глоток пива из банки, потом сказал:
– Давай уже.
Она отдышалась. В голове кружились звезды, тяжесть, наполнявшая ее с утра, отступила, тело наливалось энергией, захотелось петь и плясать, что-то делать.
– Говори давай и выметывайся, я жду гостей, – повторил он.
– Он сказал, что я не пойму, это очень сложно. Потому что там какая-то прогрессия и много-много вычислений. Через какое-то время он спросил, помню ли я, как Ларин рассказывал про византийских генералов.
– А-а! – громко воскликнул Успенский, тот самый урок, где мы с ним схлестнулись. – Я помню про генералов, такое не забывается, особенно про евнуха – на всю жизнь зарубка на психике. И что? Что дальше?
– Дальше он сказал, что решает эту задачу, а ему платят за решение деньги.
– Деньги? За решение задачи? Ты смеешься? Типа что, репетиторство для недоумков? – Успенский повернул к ней красное, бугрящееся от прыщей лицо, от которого ее чуть не стошнило.
– Нет, не смеюсь, – он так и сказал. Я несколько раз переспросила.
– Получается, они на пару с Лариным занялись репетиторством, – протянул он, раздумывая. – Что-то тут не сходится. Репетиторство не тот бизнес, который приносит деньги. Тем более на двоих. Это всё? Больше ничего интересного не сказал?
Савельева покачала головой. Она вполне овладела собой, и теперь единственным ее желанием было поскорее отсюда выйти. Если сейчас заявятся дружки Успенского или, не дай бог, папаша, который, она точно знала, был падок на малолеток, придется несладко.
– Ты же сегодня с ним встречаешься наверняка. Узнай точно, что он мутит с Лариным, ясно тебе? Иначе сама знаешь, что будет.
Саша отвела взгляд. Она не могла дождаться, когда же, наконец, увидит Дениса, с которым они договорились встретиться в пять.
– Дай мне льда еще, если хочешь, чтобы я это узнала. Если вдруг меня начнет колбасить, он обо всем догадается.
Успенский хмыкнул. Савельева права, по крайней мере на встречах со Скоковым она должна владеть собой.
Он открыл холодильник, выудил маленький пакетик, в такие обычно кладут ювелирные изделия типа колец или брошек, с самозатягивающейся полоской на конце. Внутри блестели мелкие кристаллы, похожие на соль.
– Если проболтаешься, ребята Рафика сбросят тебя в Шатурские болота, где ты будешь разлагаться следующие пару тысяч лет в компании себе подобных.
Один раз она видела этого Рафика, телохранителя отца Успенского, плотного, коренастого калмыка со шрамом поперек лба и без одного уха. Она верила, Рафик глазом не моргнет, даже если топить придется собственную мать.
Глава 25
– Выгружайте сюда, – скомандовал Ларин.
Щуплые, но удивительно проворные таджики выволокли огромную дверь-сейф, новую, в полиэтилене, с картонными накладками по углам, тремя массивными петлями и глазком, больше похожим на иллюминатор подводной лодки.
– Четвертый класс защиты, – сказал один из них, вероятно, главный. Он не участвовал в разгрузке, а руководил, изрыгая проклятия. – Броненакладки – тут и тут. – Указал он на приваренные куски металла в районе замка и петель. – Зачем вам такая дверь в школе? Обычно олигархи в помещения для хранения денег просят похожие. Это же школа? – он огляделся, щуря черные глаза под широкими бровями.
– Школа, – подтвердил Ларин. – Оборудуем тир в подвале, требование полиции.
– А-а, ясно, – протянул таджик, мгновенно потеряв интерес к выяснению дальнейших деталей.
Ларин держал в руке заказ-наряд, форму которого нашел в Интернете, штамп подделал в программе для рисования печатей. Конечно, никакой проверки эта бумажка не выдержит, но от случайного любопытства убережет. В школе шли дополнительные занятия по музыке, факультатив по химии для поступающих и какое-то собрание родителей, не желающих посылать детей в армию. Все они сидели по кабинетам, так что особых неприятностей Ларин не ждал.
Вчетвером, сгибаясь от непомерной тяжести, они внесли дверь в школу через центральный вход.
– Ого, – воскликнул их начальник, глядя на колонны внутри. – Как красиво.
– Туда, – показал рукой Ларин в сторону уходящего влево коридора – там из-за приоткрытой двери виднелась голова Скокова в черной шапочке с тремя полосками. Он потратил почти два часа на расчистку подвала, чтобы у рабочих не появилась шальная мысль, как в подобном гадюшнике полиция разрешила тир.
Ларин успел договориться о покупке трехсот видеокарт и системных блоков. Человек на Горбушке, который услышал про объем заказа, едва не лишился дара речи.
– Триста? – переспросил он, лихорадочно раздумывая, как не упустить шанс и сорвать банк по полной, выжать максимум из оптового покупателя. – Не три? Может, тридцать?
Чтобы собрать заказ на такое количество топовых, самых быстрых видеокарт, каждая по триста долларов, корпуса, процессоры с материнскими платами к ним, требовалась недюжинная коммерческая хватка.
– Игровой клуб открываю, – сказал Ларин. – В Сколково. Корпуса нужны миниатюрные, все должно быть в сборе. Первая партия сегодня, сотня, и потом по сотне в неделю. Если справитесь, буду брать еще.
– Спра-вим-ся, – непослушным языком сказал продавец компьютерных комплектующих, назвавшийся Михаилом Лаврентьевым, менеджером отдела продаж компании «Три Хард». На самом деле Михаил Лаврентьев был ее единственным сотрудником, директором, менеджером, бухгалтером и юристом, и все его ипостаси в данный момент орали: «Не упусти клиента! Не упусти!», это наш единственный шанс свалить с проклятого рынка и открыть свой магазин.
Сделка тянула миллионов на пять-шесть, Лаврентьев подумал, что никогда в жизни не соберет так много компьютеров. Поэтому, когда Ларин положил трубку, Михаил открыл записную книжку на телефоне и принялся подряд обзванивать всех, кто мог держать в руках отвертку. От работы не отказывался никто. Даже доцент Трифонов, который вел у Лаврентьева в универе системотехнику, после секундного размышления спросил:
– Куда и во сколько?
Рабочие внесли дверь в подвал, там она еле прошла в поворот, прищемив одному из них локоть, второму, когда первый от боли вздрогнул, дверь соскочила на ногу, подоспевший Скоков перехватил заваливающуюся конструкцию, и вместе они мелкими приставными шажками понесли ее вдоль тускло освещенного коридора.
Главный таджик покачал головой.
– Тир, говорите?
Ларин хотел было ему ответить, потом передумал.
– Дверь должна стоять тут, – показал он на проем, ведущий в большой зал. – Сколько вам нужно времени?
Они переглянулись.
– Часа полтора. Час, если постараемся.
– Постарайтесь, потому что через два часа приедет капитан Елисеев из полиции, будут проверять надежность оружейной комнаты.
– Успеем, – сказал главный. – Конечно, успеем, – повторил он, чуть заикаясь от волнения. – Иди за инструментом, Амир, ты и ты, как там тебя… – Он ткнул пальцем в замерших рабочих. – А вы, – показал на пострадавших, – давайте начните с замеров, чтобы по сто раз не переделывать, как обычно.
Они взяли рулетки, линейки, маркеры: работа закипела быстрее, чем на то рассчитывал Ларин.
Спустя час и пятнадцать минут дверь стояла на месте. Взмыленные, измученные, но довольные таджики получили расчет наличными и исчезли так быстро, что Ларин даже не понял, были ли они тут вообще.
Широкая дверь открывалась на себя, новая, блестящая, мощная – среди хлама и подвальной разрухи она производила странное впечатление инородного тела, а в закрытом положении и вовсе походила на портал в иной мир.
Скоков прикоснулся к ее поверхности.
– Где ты их нашел? – спросил Ларин. – Отлично сработали, на удивление. Не думал, что дверь можно поставить настолько быстро, особенно такую… толстую, – он приложил ладонь к торцу, ширина составляла никак не меньше десяти сантиметров. – Выбить ее точно невозможно.
– Спросил у Джа, нашего дворника. У него по бытовым услугам целая Москва товарищей, кто на что горазд. Одни ремонтируют квартиры, другие выращивают экологически чистое мясо кроликов, третьи копают могилы, четвертые кладут плитку, возводят заборы и строят дома. Есть целые замкнутые циклы производства, где они делают всё – от добычи сырья до готового изделия.
– От рождения до смерти… – сказал Ларин.
– Типа того.
В подвале стояла тишина. В заброшенном, пыльном, увешанном гирляндами паутины помещении блестящий прямоугольник холодного металла поневоле притягивал внимание.
– Слишком, да? – спросил Ларин.
– Чего? Бросается в глаза?
– Да.
– Есть немного, – сказал Скоков.
– Давай немного приведем ее в божеский вид, – с этими словами Ларин поднял валявшийся под ногами осколок кирпича. Подойдя к двери, он принялся с остервенением колотить поверхность стали, наблюдая, как от нее отлетает красная крошка, – металл тут же покрылся грубыми грязными царапинами. Через пятнадцать минут от гладкой ровной поверхности не осталось и следа, найденный кусок смолы довершил преображение: Скоков нарисовал большой круг, в нем треугольник, внутри которого старательно вывел открытый глаз.
– Видел такой знак на обороте доллара, – сказал он, вымазывая липкой смолой края двери.
– Кажется, теперь похоже на правду, – сказал Ларин. – Хорошо бы еще кошачьей мочой полить, но, думаю, это дело времени. Федор Михайлович наверняка уже учуял обнову и сегодня же пометит термоядерной смесью. – Он помолчал, потом, раздумывая, произнес: – Интересно, как быстро на пульте заметят скачок потребления?
– Учитывая раздолбайство, думаю, у нас месяца три-четыре. Если распределить нагрузку между школой и городской сетью, этот срок можно увеличить до года.
– Надо что-то придумать в школе. Какую-то инициативу, организовать энергозатратное производство или эксперимент долговременный, чтобы снять подозрения. Сейчас нельзя рисковать, – сказал Ларин.