– …либо этот учитель математики слишком умен и хитер. Нельзя недооценивать противника, кем бы он ни был.
Успенский щелкнул золотой крышкой «Зиппо», крутанул колесико. Яркий сноп искр брызнул из-под пальцев. Он раскурил сигару, покручивая ее между желтых пальцев.
– Я не понял, – сказал он едва слышном голосом, который в огромном кабинете прозвучал словно приговор. – Этот учитель нас поимел? Так, что ли, получается?
Он выдохнул густой ароматный дым. Кольцами тот поднялся над зеленым торшером, постепенно исчезая, растворяясь в полутьме кабинета.
Полковник быстро глянул на Рафика и сказал:
– Сейчас выясняем, кому принадлежали автобусы. Там нечеткие номера, поэтому нужно проверить около ста штук, что подходят по моделям. В ближайшее время мы узнаем, что именно они перевозили. И где покупали.
Рафик безразлично кивнул.
– Потом спалим или…
– Не надо, – отрезал Успенский. – Автобусы пока не трогайте, просто узнайте, что там было. – Он повысил голос: – И где оно теперь, мать вашу! Это самое важное! И… Вадика не берите с собой, у него важные съемки, даже если будет наседать. Никуда не брать, не дай бог вляпается перед поступлением в какую-нибудь херню. Пусть тусуется на своем шоу.
– А что делать с учителем? – спросил Рафик, глядя стеклянными глазами на прозрачный глобус, внутри которого струились электрические разряды. Шеф любил необычные игрушки. Шеф любил необычные убийства. Иногда и сам участвовал, чтобы взбодриться. – Может, подготовить охоту?
Успенский встрепенулся. Такая мысль не приходила ему в голову, это могло стать хорошей встряской, учитывая, что учитель водил их за нос.
Обычно охота назначалась на проштрафившегося должника, чиновника, который никак не хотел идти на сделку, либо на одного из личных врагов Успенского, которых за его жизнь накопилось приличное количество. Он мог вытащить из памяти школьную обиду, когда его, жирного замусоленного шестиклассника, макали головой в унитаз придурки из девятого или десятого класса, или снимали с него штаны посреди перемены перед всем народом – девчонки, прыгающие на резинках, ахали и рассыпались, он пытался спрятаться, но было некуда – ему не давали убежать, гогоча, давая затрещины и пинки. Он прятал в ладошках свой срам, готовый провалиться сквозь землю, но земля не разверзывалась под ним, геенна огненная не поглощала его врагов, хотя проклятия, которыми он их молчаливо осыпал, были способны умертвить на месте целые континенты. Эти ребята тогда казались слишком сильными и наглыми. Безнаказанными.
Дома отец стегал его солдатским ремнем, пытаясь сделать из него «воина, а не жирную зеленую соплю», но тщетно. В нем росла ненависть, и к концу десятого класса одному из обидчиков он незаметно подсыпал в кока-колу крысиный яд. Парень умер в жутких муках, а Успенский испытал невероятный кайф. Конечно, было расследование, яд в бутылке обнаружили, слишком уж явными были признаки отравления, но доказать его причастность не удалось.
И от него отстали, стали обходить стороной, причем не только обидчики, но и вообще все – даже девочки и учителя. Все знали, что это сделал он, и боялись к нему прикоснуться лишний раз, чтобы не подцепить смертоносную заразу и не умереть с пеной у рта на крыльце школы или дома.
Только учитель физкультуры, жеманный Николай Феликсович, был к нему добр, подбадривал, мог даже приобнять или погладить по спине. Только много позже Успенский понял, чего тот добивался. Николай Феликсович был вывезен в темной повязке на свалку, где на него спустили пятерку голодных доберманов.
Успенский не спешил, слишком частый падеж его врагов или лиц, так или иначе с ним связанных, мог вызвать лишние подозрения и внимание. Именно для таких случаев и был нанят Полковник. Любые проблемы можно решить с помощью денег. Абсолютно любые. В этом Успенский не сомневался. Вопрос тяжести статьи УК и суммы, решающей проблему, находился в строгой пропорции, но находился всегда и без исключения.
– Охота? – его тонкие иссиня-красные губы скривились в подобии улыбки. – Ну а что? Сколько он крови нам попил. Особенно Вадику. Как думаешь? – он кивнул Полковнику.
– Не вижу никаких проблем, – отчеканил тот.
Проблем и правда не было. По информации, которую Полковник запросил из органов, никто за учителем не стоял, он был, что называется, чистокровным лохом. Бери и выпускай его на арену к хладнокровному матадору. О, разумеется, матадором в сверкающем шелковом костюме огней, украшенном серебром и золотом, переливающимися блестками, с зажатой в руке длинной шпагой-эстоком, был Успенский-старший. И, как правило, загнанных жертв, уже подготовленных его преданными пикадорами, убивал лично. Не так романтично, как в корриде, – бывало по-всякому, – но каждый раз он испытывал то самое райское наслаждение, которое ощутил тогда, в первый раз, когда жертва отравления корчилась в предсмертных судорогах.
– Тогда начинайте готовить охоту. В ближайшее время, – сказал Успенский хриплым голосом. Вкус погони завладел им. Запах крови наполнил большой кабинет, присутствующие ясно ощутили будоражащее предвкушение убийства. – Кстати. – Успенский придвинул к себе настольный перекидной календарь, провел пальцем по числам, что-то нашел и глянул на Рафика: – Что с малолетками?
Рафик наклонил голову. Он слышал только одним ухом. Или делал вид, что слышал одним.
– Пацан в специнтернате для малолетних преступников, а девка в психушке. Никаких показаний на Вадика она дать уже не сможет никогда. Ну, до совершеннолетия пацан не досидит. Мы об этом позаботимся.
Успенский кивнул. Ему не хотелось, чтобы девка начала говорить, она могла вспомнить слишком многое, тем более, как выяснилось, ее отчим работал в полиции, и могли возникнуть сложности с ее устранением. Поэтому ее сдали в подшефную психбольницу, где она станет настоящим, буйным, особо опасным психом, который закончит или в петле, или корчась от глубоких порезов на холодном кафеле туалета.
– А что делать с женой и дочкой учителя? У него недавно родилась дочка.
– Ничего, – задумчиво произнес Успенский. Казалось, он уже ничего не видит перед собой, глаза подернулись странной пеленой. – Пусть живут и радуются жизни. До поры до времени.
– Гуманно, – сказал Полковник, и Рафик кивнул.
В дверь постучали.
Три головы устремили свои взгляды на дверь.
– Войдите, – бросил Успенский.
В дверь протиснулся карликового вида мужичок с чрезвычайно широкими плечами. Это был Штеккер, помощник Полковника. Он встал, упершись мощными ногами в пол, и выжидательно глянул на трех мужчин.
– Говори, – разрешил Успенский.
Тот сказал ровным, ничего не выражающим басом:
– Мы нашли один из автобусов. На радиорынке. Владелец – некто Михаил Лаврентьев, директор конторы под названием «Три Хард». Продают компьютерные цацки.
– Это всё? – спросил Успенский.
– Да.
– Так чего стоите? Взять и вытрясти из этого Лаврентьева все, что он знает и не знает про груз. Ясно?
– Так точно.
– Живого или мертвого, ко мне его!
Через мгновение все трое исчезли из кабинета. Дверь закрылась, оставив Успенского одного. Он вновь раскурил сигару, достал папку из ящика стола и вгляделся в распечатанную фотографию. На ней в полный рост был изображен Ларин в компании плотного мужчины у ворот школы. Мужчина стоял, облокотившись о новый джип «лендкрузер». «Надо бы узнать, кто это такой», – подумал Успенский. Хотя… какая разница, раз в органах на этого человека ничего нет, значит, можно не беспокоиться. Какой-то очередной барыга. Он вновь вгляделся в лицо мужчины, полное и властное, потом положил фотографию обратно в стол.
Никто не может водить его вокруг пальца. Тем более какой-то учитель. Дела Успенского шли в гору, он скупал земли и заводы вокруг Москвы, прибыль росла, и он все чаще задумывался, что после неожиданной смерти Севостьянова выводить деньги за рубеж стало гораздо сложнее. Счета мониторились, офшоры раскрывались, он уже не мог, как прежде, рассчитывать, что останется инкогнито. Нужны были новые схемы. Новые инструменты. Новые возможности.
Его взгляд упал на свежий «Коммерсант». Там, на первой полосе, он увидел значок новой валюты, такой он ранее не встречал. Английская буква «B», перечеркнутая двумя чертами, наподобие доллара. Статья рядом с этой фотографией называлась: «Что такое биткоин: новая эра или новая пирамида?»
Все преступное и мошенническое притягивало его натуру, поэтому, скользнув глазами по слову «пирамида», Успенский автоматически подтянул газету ближе и углубился в чтение.
Втайне он завидовал основателю самой грандиозной финансовой пирамиды на просторах бывшего СССР: как же, тому не приходилось прилагать особых усилий по добыче денег, КамАЗы с купюрами круглосуточно разгружались в огромных банковских хранилищах. Масштаб аферы потрясал даже самые шизофренические предположения, речь шла даже не о миллионах – о миллиардах долларов! Люди в трезвом уме и здравии отдавали ему все, что накопили за всю жизнь, причем делали это добровольно, а не под раскаленным утюгом Рафика – о подобном безраздельном владении кошельками толпы можно было только мечтать.
Однако, находясь в некотором отдалении, Успенский ясно видел ошибки великого махинатора, которые в итоге привели к краху пирамиды: жадность, публичность и отсутствие надежного средства хранения богатства. Если первые две были не так критичны, то невозможность надежно сохранить гигантские суммы денег изначально превращали всю затею в профанацию.
На кой черт устраивать такую грандиозную клоунаду, если нельзя воспользоваться ее результатами? Да, можно положить деньги в банк, допустим, удастся договориться с десятком фирм-прокладок, подкупить чиновников в финансовом надзоре, полицию, контролирующие органы, но пройдет год-два, на их место придут новые голодные волки, и вся схема накроется. Средства арестуют, как ты их не скрывай, а если уж и удастся запутать следы так, что никакой регулятор и полиция не отыщут, то воспользоваться деньгами не дадут, во всем мире сейчас требуют подтверждение законности происхождения финансов.