– Эй… парень… эй, ты живой?
Рука потянулась к его горлу. Денис решил, что незнакомец хочет его задушить, пока никто не видит. Только сейчас он осознал, какую, по сути, никчемную жизнь он вел. Холодный ужас пронзил тело, комок в горле взорвался. Прокатившись через пересохший рот, он вышел тонким, едва слышным хрипом.
– О! – сказал голос, явно обрадовавшись: – Живой! А я пульс ищу. – Рука соскользнула с горла. Денис выдохнул. Если убьет, то не прямо сейчас. Еще минутку поживу, подумал он, пытаясь подтянуть ногу.
– Живой, – повторил голос. – Здорово они тебя отделали. Сам Николаич, говорят… и этот, второй… его зам. Да, парень… что ж ты так… Надо чего тебе? Давай я тебя хоть на нары перенесу… а то на полу третьи сутки лежишь. Как же так… что ж ты натворил такого? Да что бы ни натворил. – Он аккуратно подставил одну руку под голову, вторую под колени и легко перенес Дениса на что-то более мягкое. – Здесь хоть тюфяк, правда, и его не положено. Но на полу точно кони двинешь.
– Пи… пить. – прохрипел Денис.
– А… сейчас.
Денис не видел обладателя голоса, глаза просто не открывались, но почувствовал прикосновение к губам железной кружки.
– Не спеши, погодь! Вода еще есть…
Денис давился, заглатывая воду комьями, боясь, что человек сейчас уйдет.
– Еще? – спросил мужчина, когда вода в кружке закончилась.
Денис качнул головой из стороны в сторону.
– Тебя на месяц сюда. Они надеются, что ты умрешь, – так меньше с тобой проблем. Просто спишут и продадут на органы. А похоронят пустой гроб. Усек?
Денис хотел спросить, что же ему делать, но не смог. Язык не слушался.
– В любом случае, тебе же сказали, что сперва пройдешь медосмотр. Пока ты его не прошел, можешь быть спокоен. Именно там они решают, что делать с новичками. Но могут и просто кровь взять, главное – отсутствие ВИЧ и других опасных болезней. Я дежурю тут сутки через…
– Эй, ну что там с ним? Жмурик?
Сидящий на краешке нар мужчина вскочил, прервав речь. Он явно испугался. Но даже того, что он сказал, было достаточно, чтобы понять, в каком положении очутился Денис Скоков. В незавидном положении. Месяц в подвале. В любой момент они могут взять у него кровь, а потом разделать, словно рождественского поросенка, и продать по запчастям.
– Не, – услышал Денис голос над собой, – живой. Дышит.
– Тем хуже для него. Лучше б сдох.
– А ты садист, Еремеев.
– Какой же я садист? Я гуманист.
Мужчина, стоящий над ним, задумался, стало тихо.
– Возможно. Ты знаешь, как я к этому отношусь. К их деятельности, мать его!
– Так увольняйся, кто тебя держит?
– Ипотека. Кредиты. Дети. Жена. Дед Пихто. То же, что и тебя.
– Ну вот, чего тогда выставляешь себя мать Терезой? Пойдем, пусть отлеживается, раз живой. Наше дело нехитрое: есть труп – доложить, нет трупа – сторожить.
Они вышли, но перед тем, как покинуть камеру, мужчина со знакомым голосом положил ему руку на плечо и несильно сжал.
– Держись, – прошептал он. – Не сдавайся.
– Ты что-то сказал, Франц? – обернулся напарник.
– Я сказал: «Молись и кайся».
– О, ему точно не помешает!
Замок камеры закрылся, щелкнуло окошко, и тут же свет померк.
После кружки воды голова чуть успокоилась, Денис попробовал пошевелиться. Все тело немедленно отозвалось режущей болью. Он свернулся в калачик, колени уперлись в холодную и мокрую стену. Интересно, он один тут в карцере? И что делать, если придут забирать кровь? Прикинуться невменяемым? Это может ускорить его участь. Вероятнее всего. С психом вообще не будут разбираться, на такого любой суицид можно списать, не поперхнувшись. И ни одна комиссия, ни один человек не усомнится.
Денис был уверен, Ларин делает все возможное, чтобы его найти и достать, но… даже в свои пятнадцать лет он понимал – возможности учителя ничтожны. Если машина по перемалыванию костей закрутилась, остановить ее почти невозможно; если у тех, кто его сюда засунул, хватило власти и денег состряпать фиктивное решение суда, подкупить органы опеки, то они не остановятся ни перед чем, особенно если имеют долю от местного «медицинского» бизнеса. Он, конечно, слышал и даже читал в Интернете о чем-то подобном, но, как правило, все это было на уровне слухов, причем весьма сомнительных, и даже светила медицины, комментировавшие статьи о нелегальной трансплантации и скупке внутренних органов, твердили все как один одну и ту же фразу: «Это невозможно, нужны высококвалифицированные врачи, инструменты, техника, на «коленке» такую операцию не проведешь».
Он прислонился лбом к стене, так было легче переносить головную боль, вспышками озаряющую его воспаленный мозг. Тело лихорадило, кажется, у него начинался жар, но, естественно, никакой медицинской помощи (кроме разделки трупов) здесь не предусматривалось. Кажется, они ждали, что он околеет. Таков был смысл всей этой операции: сгноить его, а потом продать, так, чтобы и откапывать было нечего. Идеально.
И если Ларин не успеет, не найдет его в ближайшее время, то так и получится. Он молодой, здоровый, ничем не болеет, организм сильный – о таком может только мечтать какой-нибудь задыхающийся миллионер, лежа на каталке в подпольном медицинском центре.
Но как? Что он сам для себя может сделать в этой ситуации? Даже у Эдмона Дантеса в замке Иф вдруг появился неожиданный друг и помощник в лице аббата Фариа. На что надеяться ему, когда никакой романтикой тут не пахнет? На добрую волю надзирателя, или кто он тут, подавшего кружку воды?
«Почему нет? – ответил внутренний голос. – Напарник спугнул его, вполне может удаться попросить позвонить Ларину. Но что, что Ларин сможет сделать? Придет к стенам и станет кричать: „Выпустите моего ученика?“ Созовет прессу? Никто ему не поверит. Вооруженная охрана в лучшем случае вызовет полицию, а в худшем… они станут соседями по камерам. Но Ларин же взрослый. Наверняка у него есть знакомые, какие-то рычаги. Хоть что-то. Не может быть, чтобы никто…»
И вдруг его пронзила ужасающая мысль: если охранники-надзиратели так спокойно допускали возможность его смерти, зная, что его избили до полусмерти в кабинете начальника, и до сих пор это училище работает, значит… это значит, что никто отсюда еще не выбрался живым и способным рассказать о происходящем. Возможно, не все из воспитанников в курсе, возможно, они запуганы, возможно, на их близких тоже оказывают давление или… или они тут по собственной воле.
Денис выдохнул от нахлынувшего ужаса. Закашлялся. Теплая липкая пена вырвалась из легких.
Черная пелена камеры качнулась. Ему показалось: темень сгустилась, стала почти осязаемой – бесформенная тьма стала обволакивать его тело и мозг, медленно и неотвратимо.
Что-то надвигалось на него, что-то очень нехорошее. Так дикие звери, предчувствуя разрушительные цунами или землетрясения, бегут от них прочь. Но, в отличие от зверей, бежать ему было некуда.
Глава 52
Несколько дней Арсений Терентьев ходил словно заколдованный. Он перестал следить за собой, как это обычно делают тщеславные холостяки: трехдневная щетина, мятый костюм с оторванной пуговицей, отсутствие которой он не замечал, – даже сонная вахтерша Вероника Андреевна обратила внимание на его внешний вид. Она сжала губы, всматриваясь в его пропуск, но смотрела она не на пропуск, а на Арсения. Разумеется, она знала его не хуже других, но пропускной режим ввиду угрозы терактов ужесточили и теперь, знаешь не знаешь, приходилось требовать пропуска у всех сотрудников.
Кивнув, она посмотрела ему вслед. Похоже, запил, подумала она. Жаль, такой был мужчина степенный. И свободный.
Терентьев ее вообще не заметил, как не замечал и других работников. Когда на совещании начальник отдела спросил его мнение относительно вопроса по повестке дня, он даже не смог вспомнить, о чем идет речь. Уткнувшись в стол, Терентьев упорно пытался построить в голове цепь, которая бы замкнулась. Но она все не замыкалась, и это приводило его в бешенство.
А тут еще кто-то что-то от него требует!
– Да, Вениамин Аркадьевич, эм… простите… что вы спросили? Извините, не расслышал.
– Арсений Леонидович… Арсений. Может быть, вам за свой счет взять пару дней? Вы неважно выглядите. Второй день вы не слышите, о чем мы тут говорим. – Директор постучал ручкой по столу. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. – Вы сейчас меня слышите?
– Да… простите. Да-да, слышу, нет, я здоров. Здоров. Кажется… мы говорили о… третьей подстанции, – увидел он заботливо подсунутый ему листок с крупными буквами. Рядом сидела Кира из автоматизации, она и пришла на помощь.
– Именно, – сказал Вениамин Аркадьевич. – И-мен-но. Так что вы думаете по этому поводу? До сегодняшнего дня ваш опыт решения нестандартных задач всегда нас выручал.
Арсений хотел было спросить, а что собственно случилось на третьей, недавно введенной в строй на юго-востоке, но потом вспомнил. Как же он мог забыть? Там вылетела вся подстанция, чего ни при каких обстоятельствах, судя по расчетной нагрузке, произойти не могло. И хуже всего было то, что эти расчеты делал он сам. Разумеется, не один, но он подписывал. Значит, и спрос с него.
Десяток присутствующих с сочувствием посмотрели в его сторону. Дело нешуточное – на контроле у мэра, и, видимо, Золотов, директор, уже получил хороший нагоняй за обесточенный почти на всю ночь район. Ладно бы отрубилась старая подстанция, но тут всё иначе.
Арсений лишь пожал плечами. Если бы раньше, неделю или месяц назад, он попал в подобную ситуацию, то, скорее всего, сослуживцы уже вызывали бы скорую для него. Но теперь ему было все равно. Мыслями он витал там, где километры электрических цепей опоясывали столицу, словно бесконечные нервные волокна, и вся жизнь огромного города зависела от них, от того, насколько хорошо они функционируют. Нет ли где разрыва. Разрыва.
– Где-то взлом, – сказал он.
Все удивленно посмотрели на него. Даже вечно спящий начальник транспортного цеха и тот приподнял голову.