Нервы были на пределе. Он вообще-то никогда не позволял себе приходить нетрезвым на работу. Но сегодня сделал исключение.
– Сто «Метаксы», – сказал он бармену.
Крупный парень с бородкой плеснул в стакан бренди.
– Что-нибудь еще? – судя по всему, ранние выпивохи не вызывали у него никаких вопросов, равно как и школьники, заказывающие пиво или что-нибудь покрепче. В конце концов, у нас страна свободная, каждый травится, как хочет и чем хочет. Пока не поймают.
– Нет. – Ларин рассчитался, опрокинул бренди в рот. Внутри все обожгло, но одновременно с огнем пришло спокойствие и хладнокровие. Он знал, что это допинг, обманчивое чувство, но иначе сейчас было нельзя.
В бар заглянули две головы старшеклассников, но, увидев Ларина, поспешили ретироваться.
– Видал, математик бухает! – услышал он возглас.
– Да ну на фиг! Кто?
– Ларин! Я тебе говорю, иди сам посмотри!
– Не, не хочу, еще заметит. У нас алгебра через урок, хочешь к доске? – голоса стихли, и Ларин усмехнулся.
Он вышел из бара, направляясь к дыре в школьном заборе. «Полезное изобретение», – подумал он, протискиваясь между ржавых прутьев.
В школу он вошел через столовую, имеющую отдельный подъезд для приема продуктов. Удивленные повара не успели ничего сказать, однако узнали; самая толстая из них, Антонина, как раз разливала борщ по тарелкам, когда он прошмыгнул мимо.
Оказавшись внутри, он вздохнул с облегчением. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Вряд ли они будут заходить в школу, это чревато, охранник нажмет кнопку – и через пару минут здесь будет несколько машин полиции. Кроме Успенского в школе обучались дети одного министра, нескольких важных словаков и других влиятельных персон. Сжимая в правой руке портфель, он прямиком направился к директору, Надежде Петровне Комаровой.
– Есть разговор, – сказал он, не здороваясь. Плотно закрыв дверь, он прошел к столу, придвинул стул и сел прямо перед ней.
Комарова удивленно подняла глаза.
– Дмитрий Сергеевич? Вас стучать не учили?
– Стучаться? Скажите, Надежда Петровна, а кто настучал на Скокова и Савельеву, вы случайно не в курсе? Почему их нет в школе и что с ними случилось? Где их искать?
Комарова медленно закрыла журнал 11 «Б», сняла очки в тонкой золотой оправе. Она задумалась, взгляд устремился сквозь большое прозрачное окно, за которым в нескольких километрах виднелся огромный башенный кран стройки во дворе дома Ларина.
Он проследил за ее взглядом. Было понятно – она в курсе ситуации, но до последнего скрывала от коллектива и от него, что же происходит на самом деле.
– Дмитрий Сергеевич, – наконец сказала она, продолжая смотреть в окно. – Я должна была вам сказать раньше, но… обстоятельства сложились так, что… словом, следствие взяло с меня подписку о неразглашении.
Ларин подскочил.
– Следствие?! Вы о чем, Надежда Петровна? Какое еще следствие? – Он подумал было, что Скоков загремел по каким-то своим старым делишкам, но тут же отмел эту мысль.
Ее переплетенные пальцы рук нервно двигались, луч солнца, изредка падающий на большой перстень с зеленым камнем, отражался короткими ослепляющими вспышками.
Ларин посмотрел на небольшой глобус, замерший у края стола. Кажется, раньше он пылился на шкафу, Песчинская не любила дешевые атрибуты образования и старалась от них избавляться. Глобус был повернут Россией в сторону Комаровой, а Ларин видел его обратную сторону – Северную Америку.
– Я не должна и не имею права вам об этом говорить… но… так как мы с вами в некотором роде коллеги. – Брови Ларина взметнулись вверх, когда он услышал «в некотором роде», – а Скоков в последнее время по непонятным мне причинам стал занимать вас куда больше остальных учеников, что ж… наверное, вы должны знать. – Ее губы сжались, почти побелели, черты лица заострились. – Денис долгое время участвовал в распространении и продаже наркотиков как в школе, так и за ее пределами. Он создал притон, куда обманом и под страхом разоблачения завлекал школьников и школьниц… И это еще не всё.
Ларин обмяк. Можно было предположить что угодно – но такое ему даже на ум не приходило. Наркотики. Это очень, очень серьезно. Он, конечно же, помнил их беседу, где Скоков признался, что пару раз участвовал в этом, но потом он бросил, и не доверять Денису у него не было оснований. Значит, подставили.
– Наиболее сильно от его делишек пострадала Саша Савельева. Сейчас она находится на принудительном лечении в стационаре, потому что попросту уже не может обходиться без дозы. А теперь скажите мне, Дмитрий Сергеевич, как вы этого всего не замечали? Как такое получилось? Или, быть может… хотя я категорически отвергла такое, возможно, вы тоже как-то в этом замешаны? Почему вы уделяете Скокову столько внимания? Отрываете время от других, более способных учеников? Только не говорите, что это не так.
– Это кто, интересно, по-вашему, более способный ученик? – не сдержался Ларин. Он ожидал чего угодно, но чтобы принципиальную Комарову запугать, заставить перейти на другую сторону…
– Давайте мы сейчас не будем переводить разговор, речь все-таки о Скокове, раз уж вы спросили.
– Верно. – Он вдруг вспомнил душераздирающий крик Дениса в телефоне и машинально достал трубку из кармана, но потом вспомнил, что разговор, конечно же, не записывался, этой функции нет в айфонах в целях защиты абонентов от несанкционированной записи.
– Так вот, на Дениса Скокова заведено уголовное дело, которое рассмотрел суд, принято решение о переводе в закрытое учреждение образования, где его воспитанием займутся специалисты по делинквентному поведению.
Ларин слушал ее слова как в тумане: «О чем она вообще говорит? Как такое возможно? Какой, к чертовой матери, суд? Как они успели все это провернуть за такой короткий срок?» Все эти мысли проносились в его голове со скоростью света, вспыхивали и затухали, не найдя ответа.
– Кроме того, – продолжила Комарова, – вина лежит и на нас, педагогах. Проморгали. Его поведение, будем откровенны, давно вызывало вопросы, но мы, то ли по доброте душевной, то ли желая снять с себя ответственность, старались не замечать этого, закрывали глаза на все его выходки. Дозакрывались.
Ларин не мог унять внутреннюю дрожь. Не спасал даже выпитый коньяк. И волновался он не о собственной судьбе, которой грозило преследование бандитов Успенского, все же он был взрослый человек, мог постоять за себя, хотя и сомневался в своих силах, а о том, что последовало за тем криком.
ЧТО БЫЛО ПОТОМ.
– Ведь он может быть уже мертв, – сказал Ларин тихо. – И я вам этого никогда не прощу. Будьте уверены. То, что вас запугал папаша Успенский, – простительно. Вы женщина, у вас наверняка есть родственники, вы пешком возвращаетесь домой… я вас понимаю, правда. Но… если Дениса убили, вам конец. Я клянусь.
Она побледнела. Кровь отхлынула от ее лица, и в утреннем солнечном свете она предстала перед ним мертвой восковой мумией, без эмоций, чувств, мимики, с потухшим взглядом, в котором он видел только покорность судьбе.
– Вы… вы. – Она попыталась что-то сказать, но вместо слов из груди вырвался странный клекот. Она начала захлебываться непонятно чем, а через секунду схватилась за сердце и повалилась на серый жесткий ковролин.
Ларин вскочил, но не успел ее подхватить. Она рухнула на пол с протяжным вздохом. Кресло откатилось, и она распласталась на полу словно подбитая птица, глаза ее теперь смотрели в краешек неба, видневшийся в окне. Губы еще шевелились, она пыталась что-то сказать.
Ларин присел подле нее, доставая телефон. Скорая. Как вызвать скорую с мобильника? Он не помнил, потому что никогда не вызывал.
Внезапно она схватила его за руку. Притянула к себе.
Он повиновался.
Наклонившись к ее лицу, он уловил слабый запах корвалола, смешанного с духами «Красная Москва», он знал этот запах, потому что его мать когда-то пользовалась такими.
– П… простите меня… – прошептала она. – Я… я… – Голова ее откинулась, тело вздрогнуло, и по нему пробежала сумеречная волна агонии.
Ларин отдернул руку.
Она была мертва.
«Господи, – подумал он. – А ведь день еще только начинается. Что же будет дальше?»
Ему не нужно было щупать пульс на ее шее, он и не хотел этого делать: одна лишь мысль, что придется дотронуться до ее тонкой морщинистой шеи, вызывала в нем отторжение.
Какие варианты?
Как человек, готовый к неприятностям, он просчитывал все наихудшие варианты событий, что могли случиться. Это происходило скорее автоматически, он только отмечал, что «застрять в пробке, если ехать по Моховой, можно с вероятностью 75 %».
Та-ак.
Ларин обернулся. В соседнем помещении сидела Анечка, бессменный секретарь при всех директорах – лет пятидесяти, очень полная и такая же добрая. Если она увидит, что случилось, ее тоже может хватить инфаркт. Человек только что занял должность, о которой мечтал всю жизнь, делал все для достижения своей цели и… вот лежит перед ним на полу кабинета, раскинув руки по сторонам, а на пальце левой руки горит мрачный зеленый перстень.
Он так и не успел узнать самое важное – где держат Дениса. Наверняка у нее должны быть бумаги о переводе, что-то подобное. Он не знал, как они могут выглядеть, эти бумаги.
Ларин взглянул на часы. До урока оставалось девять минут. Не густо.
Поднявшись на ноги, он подошел к столу, взял журнал 11 «Б» и распахнул его, пролистав по очереди тонкие страницы. Фамилия Скокова была аккуратно замазана на всех страницах.
«Вот чем ты занималась, когда я вошел, – подумал Ларин. – Но нет, я впишу тебя обратно, чего бы мне это не стоило».
Предстоящим уроком у него стоял именно 11 «Б», поэтому он машинально сунул журнал в портфель.
В кармане пиджака завибрировал мобильник. Звонила жена. Он хотел сбросить, но как потом объяснить? Да и мало ли что случилось.
– Привет, Света, – сказал он в трубку как можно естественнее. Взгляд непроизвольно возвращался к распростертой фигуре подле стола. Ему казалось, что вот-вот кто-нибудь зайдет: у директора в кабинете в это время обычно проходной двор.