А что он вообще-то искал? Он сам-то знал или действовал по наитию, как Шерлок Холмс, следуя голосу индукции и дедукции, ясно сознавая, что в данном конкретном месте возникла сильная аномалия, перекос энергетического баланса, но это не простое воровство, не банальная врезка в сеть. Такие случаи мало его волновали, ими занимался отдел безопасности совместно с полицией.
Но здесь было что-то другое, совсем другое.
– Помнится, Паук тоже хвастался этими схемами, – сказала она, не отрывая взгляда от Арсения. – И… закончил не слишком хорошо.
– Паук не столь искусен в вождении мотоцикла, как думал сам, – сказал Гром. – Самонадеянность и неуемная жажда власти.
– Его сбили, – сказала Мария. – Но он выжил. Неизвестно как, но выжил. Хотя я сама видела труповозку. Впрочем, это не имеет отношения к делу. Что за карты? Покажите.
Арсений покачал головой.
– Он говорит, что карты у него в голове, – пояснил Гром.
Мария усмехнулась:
– В голове? Это сотни километров схем. Гони его в шею, Гром. Ишь вырядился.
Не дожидаясь, пока она выйдет, Арсений клацнул замком портфеля, запустил внутрь руку и выудил несколько листов. На них поверх коммуникаций из полусекретных сведений Энергосбыта фиолетовым фломастером были нанесены сплошные и пунктирные линии. В некоторых местах они пересекались и вместе образовывали причудливый рисунок, напоминающий рыболовную сеть.
Мария взяла у него один из листков, лицо ее едва заметно скривилось. Второй он протянул Грому.
Пять минут прошло в полной тишине. Только мотор вентилятора гудел около потолка, лопасти медленно вращались, и плотный воздух толчками подкатывал к его лицу. На мгновение он ощутил легкий приступ клаустрофобии – они находились в подвальном помещении, а он редко спускался ниже уровня земли. Белый лист в руках Марии вздрагивал в такт движению лопастей, она изредка подымала взгляд к карте, кивала чему-то и снова погружалась в изучение.
Арсений нарисовал карту схематически – не всего города, а небольшого квадрата в районе ВДНХ.
Ожидание затягивалось. Наконец Мария оторвалась от схемы. Она была встревожена и взволнованна одновременно.
– Стоп! – сказала она. – Или я полная дура, или… это то, что мы искали двадцать лет.
Гром откашлялся. Он снова поднялся из-за своего стола.
– С вашего позволения, – сказал он, – выуживая из металлического шкафа новую бутылку «Аиста». – Не могу сдержаться.
«Алкаш, – подумал Арсений. – Но это и хорошо. Алкаш мне не соперник».
Мария покачала головой.
– А еще? – спросила она. – Где остальное?
Арсений улыбнулся. Он постучал указательным пальцем по виску.
– Всё здесь. Могу, если хотите, прямо на вашей карте нарисовать несколько маршрутов.
Мария и Гром переглянулись.
– Давай, – сказала она, протягивая ему черный маркер Bic, который взяла с полки. – Рисуй.
Гром тем временем снова наполнил рюмку.
– Я – пас, – сказал Арсений. Он взял маркер, при этом невзначай коснулся ее пальцев. Его пронзило электрическим разрядом.
Она отдернула руку.
– Эй, чел, ты током бьешься!
Арсений ничего не ответил. В мозгу вспыхнули огоньки: когда он возбуждался, они горели ярче. Сейчас они пылали.
Он принялся чертить прямо поверх всего того, что видел на карте. Собеседники молча наблюдали за ним, и он чувствовал, как любопытство разгорается все ярче: он затягивал их в воронку невероятного, и тем сильнее было изумление, чем длиннее и извилистее разрастались линии – черный паук расплетал свою сеть прямо на глазах.
Глава 55
Денис очнулся. Бетонные стены вокруг него ничуть не изменились – та же зловещая темень, та же тишина. Пока он сообразил, где находится, кажется, прошла целая вечность и еще пять минут.
Обычно в похожих ситуациях (если, конечно, их можно назвать похожими), когда он не сразу мог понять, куда его занесло в очередной раз, дело оказывалось не так плохо, как выглядело изначально.
Пробуждение после ужасного сна: границы неявного сужаются, кошмар скукоживается, растворяется в проступающем сквозь дрожащие ресницы свете утра или дня, темное перетекает в светлое, учащенное дыхание постепенно успокаивается с осознанием: вот я, целый и невредимый, вот комната, в которой я лежу рядом с незнакомкой (а она ничего!), вон, кажется, мои вещи… только вот… как хочется пить… господи… надо встать и найти минералки. На худой конец, воды из крана. Бесценная, святая вода из крана!
Он опускает ноги, свешивается с кровати… но темнота, только что бывшая светом, вновь вернулась. Ступни коснулись ледяного, мокрого пола, тело сотрясла судорога боли. И… где та незнакомка?
Денис повернул голову. Вместо юной прелестницы его взгляд остановился на тонком шлейфе света, проникающем сюда сквозь отверстие в двери.
Приближались шаги. И это были не его друзья, решившие над ним подшутить. Лязг металлических набоек. Память снова вернулась к нему во всех ужасающих подробностях, он вспомнил все: от начала до конца, когда рука надзирателя искала пульс на его шее.
Как же сильно хочется пить.
Тело ныло, каждая его клеточка кричала о повреждениях, но все же это была не та адская боль, как в прошлый раз. Он хотя бы мог немного двигаться. Хуже обстояло дело с головой. В область макушки как будто вгрызалось раскаленное сверло с алмазным наконечником. Сидя на нарах и прислушиваясь к приближающимся шагам, он с трудом поднял руку и осторожно потрогал голову. Там, где должна быть макушка, он нащупал запекшееся месиво, окружающее огромную шишку. Дотронувшись до нее, он почувствовал огненный разряд, заставивший его содрогнуться. В глазах вспыхнули молнии, и на мгновение в камере стало светло как днем. Крепко зажмурившись, он со стоном повалился на бок.
В этот момент форточка в двери приоткрылась.
– Завтрак, – сказал прокуренный голос, потом человек кашлянул, что-то поставил на полочку перед форточкой и закрыл ее.
Через пару минут под потолком зарделась едва видимая нить лампы накаливания. Света она давала не больше, чем самая дальняя галактика во Вселенной, но Денис, взглянув на потолок, обрадовался ей, как новогодней гирлянде.
Любой свет лучше тьмы.
Впервые при свете оглядев камеру, он заметил небольшой железный стол с табуреткой подле него, санузел, представляющий собой обычную дыру в полу, и крошечный умывальник: в него не влезла бы и одна тарелка. Глухие стены, ни окошек, ничего.
Возле закрытой форточки на двери он увидел маленький поднос, на нем миску и кружку. Есть не хотелось, но в голове постоянно вертелся граф Монте-Кристо, и он, глядя из своего заточения в замке Иф, на чистом русском языке говорил:
– Ешь или откинешь копыта на радость своим тюремщикам. Они будут рады списать твою смерть на естественный ход вещей. Придумают сердечную недостаточность, и дело с концом. Потом тебя выпотрошат, как карася, и сожгут, что осталось, в местном крематории. А твое сердце будет продолжать биться в теле какого-нибудь жирного недоноска. Ты этого хочешь?
Денис покачал головой. Он этого точно не хотел.
– Ну так чего расселся. Вставай и иди, забирай заказ. Только не надейся, что это доставка из премиального суши-бара. Боюсь, даже если до этого ты сидел на дошираке, будешь разочарован местной кухней.
– Иду, иду, – сказал Денис в мерцающую полутьму.
Медленно, словно разбитый артритом старик, он поднялся с нар, подошел к двери, дрожащими руками взял поднос. Теперь требовалось донести его до стола. Раньше такие вопросы не занимали его, а теперь он и метр пройти боялся. Затаив дыхание, он сделал несколько маленьких шагов, поставил поднос на стол и только тогда выдохнул.
Опустившись на табурет, он принялся есть нечто среднее между супом и очень жидкой кашей, без соли и приправ, на одной воде. С краю подноса лежал кусочек черного хлеба, покрытый белесым налетом. Нехотя он съел и его, потом запил из кружки, скорее всего, это был чай.
– Какая же мерзость, – сказал он шепотом. – Школьная столовка – ресторан по сравнению с этим дерьмом.
Несмотря на отвратительный вкус еды, он почти сразу почувствовал себя лучше и даже попросил бы добавки, будь это возможно. Но охрану лишний раз беспокоить не хотелось, неизвестно, что у них на уме.
Денис вернул поднос на полочку перед дверью. Заниматься здесь было абсолютно нечем. Пока не погас свет, он принялся разглядывать стену. У изголовья нар Денис обнаружил выцарапанные слова «Дима Курский. 2010», чуть выше «еще день», «беги», «плохо», «я умираю», «завтра медосм…». Возле параши, куда он присел после колебания, тоже была надпись: «Никому не верь. Гуцуев».
Легкая дрожь пробежала по его телу. Кто бы это ни был, если удастся отсюда выбраться, нужно их найти… Где сейчас Ларин? Делает ли что-нибудь? Хуже всего – неизвестность. Она пугает, лишает сил, энергии, доводит до сумасшествия. Горе тому, кто не может себя ничем занять. Мозг быстро заполняет пустоту, и тогда – держись. Все самые жуткие чудовища и кошмары, запрятанные глубоко в подсознании, явятся в один момент все разом.
Он подумал, что отдал бы все деньги, всю свою долю, накопившуюся к этому моменту, лишь бы его выпустили. Сколько там может быть? Тысяч сто долларов? Он не знал, какой курс к настоящему моменту. Можно попробовать предложить охранникам, но только вряд ли они что-то могут сделать и уж точно не смогут вывести его отсюда. Значит, остается только кто-то из руководства, – возможно, сам начальник училища. Но ста тысяч будет мало, если они тут действительно приторговывают органами. Одно здоровое сердце может дороже стоить. По самым скромным меркам, у него внутри добра на полмиллиона, не меньше.
Биткоин может скакнуть, еще как может. У него есть шанс, какой-никакой, сыграть на алчности. Он помнит пароли доступа к кошельку на бирже. Ларин, конечно, будет в ярости, но другого способа выбраться отсюда, похоже, нет. Надписи на стенах внушали смутную тревогу. Чем дольше они будут его тут держать, тем больше у него шансов, но Денис сомневался, что после случившегося в кабинете начальника у него остался хоть минимальный шанс выйти отсюда живым.