Лесли был непоколебим.
– Сорок лет, Сэмми! – кричал он в кабинете Фельдмана, размахивая руками, словно граблями, пытаясь загрести даже воздух. Он и правда притягивал деньги, которые липли к нему как мухи к патоке. Но тут случился сбой.
«Сбой в матрице», – сказал тогда Сэм.
– Ты не понимаешь, Сэм. Думаешь, к нему легко попасть? Как же! Роджеру Парку отказали, Пенелопе Эдельвейс из Первого пенсионного фонда – отказали, даже Уильяму Джойсу-старшему из «Джойс Инвестментс», этому пройдохе и моему вечному сопернику и то – дали отворот поворот. А меня одобрили! Ты представляешь, какая это удача! Когда Джойс прочитает завтра колонку «Уолл-стрит джорнэл», сломает зубы от зависти, а Пенелопу сошлют в дом престарелых за свой счет. Сэм! Что скажешь?
– Боже, Лесли! Я понимаю, что ты сейчас немного не в себе, но подумай трезво, остановись, не мельтеши перед глазами, меня сейчас стошнит! У этого Мейдоффа нет никакой отчетности, ее никто и никогда не видел! А ты хочешь вложить все, что у тебя есть. Миллиард! Эти деньги тебе доверили клиенты, чтобы ты приумножил их богатства. Ты молодец, спору нет, все довольны, и ты никогда никого не подводил…
– Также, как и Мейдофф, – ввернул Лесли Монтгомери, он взял бутылку виски из бара Фельдмана за стеклом большого книжного шкафа, плеснул себе полстакана и залпом выпил. – Налить? – спросил он Сэма с таким видом, будто распоряжался в собственном кабинете. Сэм покачал головой. Лесли махнул рукой и продолжил: – Ты, наверное, забыл, этот старик сорок с лишним лет исправно выплачивает дивиденды. Королевский банк Шотландии доверил ему деньги вкладчиков!
– Эти парни в юбках потом с него живьем шкуру спустят, не сомневайся!
Лесли хохотнул.
– Сэмми, ты ссыкун! Чертов маленький еврейский ссыкун, струйка которого слишком тонкая, слишком жидкая, чтобы сравняться с моей. Посмотри сюда!
Сэм испугался, что Лесли покажет, какая у него струйка прямо здесь, в его кабинете, не слишком опрятном, но довольно чистом. Но тот лишь потряс руками, демонстрируя размер предмета, из которого вылетает струйка.
– Вся недвижимость летит к чертовой матери, на рынке кризис, кругом паника, а финансовый гений продолжает держать стабильно высокий процент. Посмотри вчерашний отчет по выплатам, Мейдофф уже разослал уведомления.
– Он гасит проценты, это не сложно, привлекая все новые и новые займы. Основные суммы у него никто не забирает, поэтому он так долго держится.
– Извини, Сэм, но в этот раз я воспользуюсь услугами других адвокатов. Если, конечно, ты не передумаешь в ближайшие пять минут.
Сэм сглотнул. В случае согласия, его комиссионные от сделки составят более трехсот тысяч долларов. Но…
– Лесли… прошу тебя, не покупайся, вложи деньги в алмазы, будет гораздо надежнее.
– Знаешь, чем мы отличаемся, Сэм?
– Чем?
– У меня внизу стоит личный Роллс-Ройс, я живу в собственном доме возле Центрального парка, и на выходных летаю на личный тропический остров. А ты сидишь в душном кабинете, благо, что на Бродвее, а не в Южном Бронксе и не видишь дальше своего носа, – он говорил беззлобно, в обычной назидательной манере, слегка покачиваясь и улыбаясь. – У тебя нет чутья, Сэмми. Юрист ты неплохой, но инвестор – никудышный.
Лесли Монтгомери допил виски, поставил стакан на стеклянный столик, заваленный бумагами по сделке.
– Я такой шанс не упущу, как бы ты меня не отговаривал. – Он зажмурился от удовольствия: – Какое же это счастье, засунуть раскаленную кочергу в тощую задницу Уильяма Джойса!
Потом Лесли вышел не прощаясь.
Через день или два – события тех дней плохо отпечатались в сознании Сэма, слившись в непрекращающееся безумие, фонд Мейдоффа рухнул. Лесли пришел в офис Сэма сильно пьяный, и пока адвокат спешно отправлял секретаршу домой, чтобы не травмировать ее психику, выстрелил себе в голову возле стены, которую так и не удалось очистить от крови и мозгов.
Теперь на том месте висела политическая карта мира, как фиговый листок над чьей-то чрезмерно раздутой самонадеянностью.
Мимо Сэма проносились роскошные лимузины, Бродвей сверкал миллионами огней, всюду висела реклама новой, самой дорогой постановки в истории театрального шоу «Человек-паук: Выключи тьму», над созданием которой работал сам великий Боно. Питер Паркер на лету целует Мэри Джейн Уотсон и та, кажется, совсем не против.
И хотя нутром он понимал, что дело, затеянное Фрэнкуотерсами не слишком законное, если иметь ввиду отсутствие законодательной базы, явно пахнет авантюризмом и множеством других проблем начиная от банальных скачков курса и заканчивая вопросами, которые обязательно возникнут у Налогового управления США. При этом, черт возьми, может и выгореть. Если оно и смахивало на аферу, – то настолько продуманную, изощренную, гениально сложную, что уже за одно это ее разработчикам следовало вручить приз в виде вкладов доверчивых граждан.
Сэм поднялся к себе в офис. Секретарша уже ушла, он достал бутылку виски, налил на дно и плюхнулся в кресло, которое стояло напротив той самой карты мира.
Никто из посетителей не догадывался, что скрывает нарисованная линия континентов, голубое пространство между ними, белые шапки полярных материков. Принимая клиентов, он обычно сидел к ней спиной, чтобы смотреть в окно – пролетающие там облака придавали его мысли воздушность и легкость. И только Фрэнкуотерсы знали, что на самом деле скрывает кусок глянцевого картона.
Он долго буравил взглядом очертания континентов. Иногда ему казалось, что карта начинает трансформироваться: из-под нее выступают границы, оставленные пятнами крови – образуя новые очертания, страны смешивались, наскакивая друг на друга, чтобы потом слиться воедино, приняв новые, доселе невиданные, странные и слишком сложные для понимания формы. Мир менялся на глазах.
Сэм подумал, что при удачном стечении обстоятельств никому не придется наклеивать вторую карту мира поверх первой.
Глава 26
Ларин обошел школу вокруг, проверяя, закрыты ли окна, не распивают ли на спортивной площадке спиртное (хотя ему было, по большому счету, плевать), не горят ли мусорные баки, которые поджигали ради прикола. Снаружи легче понять, во всех ли кабинетах выключен свет и не снуют ли в округе подозрительные личности.
Кабинет информатики располагался на втором этаже, его окна выходили во внутренний двор школы, и чтобы заметить свет в окнах, нужно было обойти школу со стороны яблоневого сада, того самого, через который пролегала тропинка в близлежащий пивбар.
Он выпроводил последних учеников, потом вышел тренер по карате, арендующий спортзал с восьми до десяти вечера, – трижды в неделю тот уходил последним.
– Вы новый сторож? – спросил он. – Я Николай, занимаюсь карате с пацанами.
– Дмитрий. – они пожали друг другу руки, Ларин ощутил жесткие мозоли на его пальцах и ладони. Рукопожатие было крепким, но дружелюбным. – Да, теперь я буду сторожить школьное добро. Прежний товарищ больше…
– Ну и правильно, – сказал Николай, – обычно в это время он уже на ногах еле стоит.
– Я пишу книгу, так что некогда пить, – сказал Ларин, подумав, что на месте Николая ответил бы: «Все вы пишите одну и ту же книгу».
– Похвально, – ответил Николай. – Никогда раньше не видел писателя, хотя читать люблю. О чем книга?
Вопрос застал Ларина врасплох. Он почесал голову, отвернулся, якобы оглядывая свои владения. В голову лезла сплошная ахинея типа «про моллюсков в условиях глубоководного обитания» или «решение корней n-образной матрицы в условиях неопределенности».
– Пишу про… жизнь, – сказал Ларин. – Про школу.
– Интересная тема, философская. Но мне нравится больше Донцова, Акунин… или из западных, Чейз вот, кстати…
Ларин кивнул. Звякнул ключами. Пора запирать, скоро приедет Скоков, а потом и Виктор, если решится.
– А вам идет, – сказал Николай, поворачиваясь и собираясь уходить.
– Что идет? – не понял Дмитрий.
– Книгу писать. Вид у вас как у писателя, взлохмаченный, творческий. Желаю удачи. – Он снова пожал руку Ларина, зашагал к стоянке, вскоре хлопнула дверь, завелась и уехала машина.
Поднявшись по ступенькам ко входной двери, Ларин зашел внутрь, запер ее на ключ. Он испытывал странное, лихорадочное чувство приближения значительного, важного события, размера и масштабов которого пока толком не осознавал.
Никогда до этого дня Ларин не оставался в школе в одиночестве. Большое четырехэтажное, абсолютно пустое здание, которое он не представлял в тишине, без перекрывающих друг друга криков, смеха, ругани, воплей, стука каблуков по мраморной лестнице, взрывов лопающейся жвачки, ударов баскетбольного мяча о пол в спортивном зале и команд Валерика, – без всего этого, погруженная в торжественное безмолвие школа пугала, он и подумать не мог, что у нее есть другое лицо, которое всегда молчит.
Кабинет информатики охранялся сигнализацией, она не выходила на пульт охраны полиции и отключалась в учительской простым движением тумблера. На сигнализации был периметр школы, окна первого этажа, кабинет директора, а все что выше, – оставалось без охраны. Вряд ли бы кому-то пришло в голову лезть в школьную библиотеку или класс географии.
Он вошел в темную учительскую, в шкафу переключил потайной тумблер. Нащупав в кармане ниобиевые замедлители электричества, Ларин направился в дальний конец школы, открыл нужным ключом дверь, ведущую в щитовую, посветил телефоном по стенам. Обнаружив счетчик, он приладил к корпусу магниты. Медленно ползущий диск замер на месте.
Ларин улыбнулся, – пока все шло как надо.
Поднявшись на второй этаж, он открыл дверь кабинета информатики. Компьютеры с плоскими экранами – один к одному, точно выровненные по линейке, стояли в четыре ряда. Чуть поодаль, на большом черном столе располагалась учительская машина, замыкающий собранные в сеть ученические компьютеры на себя. Выход в интернет осуществлялся через главный сервер.
Изредка, так как Римма Аркадьевна, учитель информатики практически никогда не болела, Ларин замещал ее. Он отлично знал предмет и, если бы не страсть к математике, он с радостью бы вел информатику.