— Все что пожелаю, говоришь? — я довольно ухмыльнулся, сблизившись настолько, что кончики наших носов практически соприкоснулись. Ох как Розочка раскраснелась. Совсем еще юная девочка, не привыкшая к близости…
— Все-все, — томно прошептала она, чуть закусив нижнюю губку и поддаваясь назад, вжимаясь в спинку стула.
— Уверена, что не пожалеешь об этом потом? — я постарался так же томно прошептать, но вышло плохо и я едва не сорвался на хрип. Староват я для таких заигрываний. В моем возрасте обычно сразу хватают за волосы и тащат в постель. Эх, не нежиться мне с девками на сеновале, да не шептать им слова любви в осеннем парке. Да и лучшие серенады что я пел, звучали на плацу перед окнами комбата, когда мы каждый вечер вышагивали строем, во времена моего обучения в академии.
— Угу, — едва мыкнула девушка, прикрыв глаза и морально готовясь в чему угодно. Я решил не разочаровывать ее влажные детские фантазии и потому властно положил руку ей на шейку чуть сжав.
С ее губ сорвался сдавленный стон, однако Роза постаралась не подать виду, что ей дискомфортно. Все-таки, путь к полному подчинению лежит через легкую боль и принуждение. Да и я не удержался и нежно поцеловал ее чуть ниже ушка, слегка прикусывая кожицу одними лишь губами и опаляя дыханием.
Скользнув второй рукой по ее груди, ощутил, что девушка действительно и не рассчитывала на продолжение. Никаких кружев на лифе! Это самое настоящее предательство, за которое полагается военный трибунал. Я требую самое суровое наказание в виде расстрела на месте. Даже хоть сколько-то романтичный настрой пропал, однако пришлось играть роль до конца. Поэтому положив руку ей на грудь, я слегка сжал, начав аккуратно наминать.
Роза тихо застонала, поддавшись навстречу, при этом ее пальчики до побеления впились в сидушку стула. Я чувствовал ее учащенное сердцебиение и прекрасно понимал, что даже не смотря на отсутствие предварительной подготовки, она уже практически готова отдаться.
— Вот так, — томно прошептал ей на ушко, тихо усмехнувшись. — Ты же будешь послушной девочкой, которая сделает все-все для господина графа?
— Да-а-а, — томно выдохнула Розалия, чуть наклоняя голову и открывая шейку для поцелуев. — Все что прикажите, господин граф…
— Какая прелесть… Только слушай внимательно, моя маленькая розочка, — я сжал ее шейку чуть сильнее, вызвав новый тихий стон. — Сейчас, ты как послушная девочка, встанешь, повернешься ко мне попкой… И уйдешь нахер из моей квартиры. А также скажешь остальным таким же девочкам, что я очень хочу отдохнуть и выспаться перед завтрашними занятиями. Мне ваша романтика и игра в отношения, в хер не уперлись.
— Что? — удивленно произнесла Роза, открыв глаза и часто моргая, словно скидывая наваждение. — Господин Маркус, я не понимаю.
— Тогда объясняю еще раз, — я сильнее сжал ее шейку, удушая уже по серьезному. — Мне нет дела до ваших девичьих соплей. Я не ваш принц на белом коне, который приехал вас спасти и увести из этого захолустья в столицу. Поэтому не надо меня донимать со всякой романтической херней. Не надо пытаться меня соблазнить или забраться ко мне в брюки. Как и любой мужчина, я, конечно, люблю поглазеть на красивые формы, особенно если те в не менее красивых кружевах. Но я не планирую никого из вас затаскивать в постель, делать своей любовницей, наложницей или что еще хуже, женой. Отьебитесь от меня.
На всякий случай, я помог Розе подняться, просто перехватив ее за шкирку и вытолкал за дверь. Девушка даже не успела спохватиться.
— Ты же послушная девочка? Вот слушайся и иди нахер, — рыкнул я ей в след, закрывая дверь на ключ.
Грубо, конечно, обошелся, но послужит остальным уроком. Я на шарнирном креплении проворачивал все их змеиные хитросплетения и планы по окольцеванию.
Наконец скинув неприятную гражданку, я переоделся в более привычное нательное белье и завалился на кровать. Первые сутки мирной жизни уже практически закончились и результат крайне неутешительный. Меня назначили на крайне муторную должность. За мной бегает толпа ошалевших бабищ, что хотят примазаться к титулу графа. Я немного поругался с местной управляющей компанией. И уже понял, какая мудотень быть педагогом. А ведь рабочие будни начинаются с завтрашнего утра. Даже страшно представить, что будет на планёрке.
Впрочем, это будет уже завтра. У меня осталась еще практически полная бутылка вина, полпачки сигарет и желание хорошенько нажраться. Завтра будет плохо, но опять же, это будет уже завтра. Так что, отсоси завтрашний я.
Глава 6Паршивое утро
Пить вино в одиночестве, крайне плохая затея. Сразу становится как-то грустно и тоскливо. Особенно когда закусываешь галетами с куском сала из сухпайка. Будь на месте вина что-нибудь покрепче, все было бы куда интереснее. И постучавшаяся в дверь Лидия не была бы послана нахер. Бедняжка не успела передать конверт с заявкой, причем единственная из всей этой толпы чумачечих баб. Нет, конечно, были и вполне нормальные. Причем судя по запросам, очень даже адекватные женщины, не претендующие на мою постель. Вот только на фоне целой кучи куриц, желающих дорваться до титула графа, их практически не было видно.
— Ох бля, — тихо прохрипел я, поднимаясь по звонку будильника. В отличии от трудовых будней в армии, мне позволялось поспать на часик подольше. Аж до шести утра.
Зарядка, умывание и спешный завтрак бутербродами. Привычный алгоритм действий, вбитый в подкорку мозга. Пятнадцать лет я так прожил на границе и еще пять лет до этого в академии. Сознание еще только просыпалось, да и после почти целой бутылки вина, выжратой в одну харю, все было как в тумане. Возраст уже не тот, чтобы заливать в себя все что горит. Хоть мне и всего тридцать пять, а ощущаю себя на все пятьдесят. Не даром же меня уже выпнули на пенсию.
Вообще, история моего увольнения, это история классической армейской подставы. Моё место попросту продали и меня попросили уйти. Уходить я конечно же не захотел, а потому меня задолбали проверками и попросту вытравили на гражданку. После очередной проверки, которую мой батальон прошёл на оценку хорошо, мне впаяли целый список с надуманными и максимально глупыми недостатками. Из разряда, почему стол в каптерке пиромантов не покрыт огнестойким лаком. По итогам проверки, меня лишили всех премий, впаяли строгий выговор и грубое дисциплинарное взыскание. Затем, в течение двух дней, меня раз десять пытались подставить по всякой мелочи. То телеграмму «потеряют», то от совещания отсоединят. И вот за такие мелочи, накрутили еще два грубых дисциплинарных со строгачами, за что положено увольнение. Пришлось задним числом написать по собственному желанию. Благо хоть позволили пойти переучиться на преподавателя. Чисто закончить месячные курсы, чтобы было основания для устройства на гражданскую работу.
Кто ж знал, что я сразу стану заведующим кафедрой. И ведь мне за нее отчитываться на утренней планерке. И полюбому какие-нибудь недовольные дуры будут строить козни и специально косячить, чтобы я обратил на них внимание.
Чтобы как можно меньше пересекаться с местными обитательницами, я за час до начала планерки, оделся в парадную форму, накинул поверх дождевик и отправился на улицу. Пускай на небе ни облачка, но просто так светить медалями как-то не хотелось. А переодеваться в учебном корпусе после планерки, времени не будет.
Как и ожидалось, на этаже не было ни души и даже свет был выключен. Все еще мирно сопели, либо же завтракали. Из приоткрытой двери откуда-то в конце коридора, доносилось тихое переругивание. Судя по всему, Лидия отчитывала мужа. Впрочем, это их семейные проблемы и влезать в эти разборки мне как-то не хочется.
Выйдя на улицу, вдохнул свежий воздух. Сразу начало мутить, так что приступ рвоты подавил сигареткой. Закурил прямо у входа в здание. Таблички о запрете не висит, а если не запрещено, то значит разрешено. Тем более, что на улице практически никого и нет. Несколько одиночных фигур, движущихся преимущественно в направлении учебного корпуса. Видать студенты, расквартированные отдельно в городе, а не в общежитии.
— Фух, ну и срань, — негромко прошептал, чуть покачиваясь и пытаясь привести мысли в порядок. Вроде как ночью ко мне никто не приходил, так что за поруганную честь какой-нибудь дурехи, переживать не стоит. А вот литераторша немного беспокоила. Зря я, наверное, так грубо с ней обошелся. Молодая ж еще девка. Подумает, что совсем плоха и еще накрутит себе чего. У меня бойцы из-за таких девок стрелялись.
— Курить вредно для здоровья, еще и у всех на виду, — сделал мне замечание какой-то парнишка, проходящий мимо.
Я по началу даже замер от удивление, забыв сделать затяжку. У меня в батальоне никто не осмеливался даже рот открывать, пока я не разрешу. А тут какой-то сопляк выговаривает мне за курение.
— Боец, ты не ахуе… — окрикнул я его, однако вспомнил, что нахожусь на гражданке. Парень обернулся на меня и с презрением посмотрел.
— Еще и пьянь, — недовольно хмыкнул он, направляясь дальше и бормоча. — Наберут всякую шваль низкосортную, в преподаватели. Гребаные простолюдины.
Ну все, хана цуцыку. Бить буду аккуратно, но сильно.
— На месте стой, раз-два! — гаркнул я на всю улицу, усиливая выкрик магией ветра, от чего помимо парня на месте замерли и остальные прохожие. — Кругом! Доложись по форме. Имя фамилия, личный номер и номер подразделения!
— Что? — не понял парень, сначала опешив, а затем ехидно усмехнувшись. — Да ты знаешь кто мой отец? Ты видать недавно сюда устроился или к какой училке заходил на ночь? Что б ты знал, чернь, мой отец, вахмистр, прокурор в городском суде, так что, если ты упадешь на колени и начнешь умолять, я так и быть не подам на тебя заявление об оскорблении чести дворянина!
— Слышь, пиздюк, — я затушил окурок и кинул его в урну, направляясь к парнишке. — Можешь хоть сейчас позвонить своему папочке и сказать, что ты намотался на иск об оскорблении чести графа Маркуса. Думаю, он уже знает о моем прибытии в город. По крайней мере вряд ли вчерашняя ситуация с вахмистром из жилищной компании, прошла не замеченной среди дворян.