морали, религии и политики мы с каждым годом все ближе к банкротству. Не упорствуй в этом заблуждении. Если твоя старая религия вчера потерпела крах, создай сегодня новую, лучшую.
Барбара. С какой радостью я раскрыла бы свое сердце перед лучшей религией! Но ты предлагаешь мне худшую. (Повернувшись к нему, с неожиданной силой.) Оправдайся : покажи мне хоть проблеск света во тьме этого страшного места, в красивых, опрятных мастерских, в образцовых домах, где живут степенные рабочие.
Андершафт. Опрятность и степенность не нуждаются в оправдании, Барбара: они говорят сами за себя. Я не вижу здесь ни тьмы, ни ужаса. В твоем убежище я видел нищету, холод и голод. Ты давала им хлеб с патокой и мечту о небесах. Я даю им от тридцати шиллингов в неделю до двенадцати тысяч в год. Мечту они найдут себе сами; мое дело следить за канализацией.
Барбара. А их души?
Андершафт. Я спасаю их души так же, как спас твою.
Барбара(возмутившись). Вы спасли мою душу! Что вы хотите этим сказать?
Андершафт. Я кормил тебя и одевал, и дал тебе приют. Я заботился о том, чтобы ты жила в достатке, — давал денег больше, чем нужно, так что ты могла быть расточительной, щедрой, великодушной. Это спасло твою душу от семи смертных грехов.
Барбара(в смущении). Or семи смертных грехов!
Андершафт. Да, от семи смертных грехов. (Считает по пальцам.) Пища, одежда, дрова, квартирная плата, налоги, респектабельность и дети. Ничто, кроме денег, не может снять эти семь жерновов с шеи человека, а дух не может воспарить, пока жернова тянут книзу. Я снял их с твоего духа. Я помог Барбаре стать майором Барбарой, я спас ее от преступления нищеты.
Барбара. Вы называете нищету преступлением?
Андершафт. Тягчайшим из преступлений. Все другие преступления — добродетели рядом с нею, все другие пороки — рыцарские добрести в сравнении с нищетой. Нищета губит целые города, распространяет ужасные эпидемии, умерщвляет даже душу тех, кто видит ее со стороны, слышит или хотя бы чует ее запахи. Так называемое преступление — сущие пустяки: какое-нибудь убийство или кража, оскорбление словом или действием. Что они значат? Они только случайность, только вывих; во всем Лондоне не наберется и пятидесяти настоящих преступников-профессионалов. Но бедняков — миллионы; это опустившиеся люди, грязные, голодные, плохо одетые. Они отравляют нас нравственно и физически, они губят счастье всего общества, они заставили нас расстаться со свободой и организовать противоестественный жестокий общественный строй из боязни, что они восстанут против нас и увлекут за собой в пропасть. Только глупцы боятся преступления; но все мы боимся нищеты. Ба! (Барбаре) Тебе жаль твоего полуспасенного хулигана из Вестхэма, ты обвиняешь меня в том, что я подтолкнул его душу на путь гибели. Что ж, приведи его сюда, и я толкну его обратно, на путь спасения. Не словами и не мечтой, а постоянной работой, хорошим жильем в здоровой местности, тридцатью восьмью шиллингами в неделю. Через три недели он заведет себе пестрый жилет, а через три месяца — цилиндр и место на церковной скамье; не пройдет и года, как он будет пожимать руку какой-нибудь герцогине на заседаниях Лиги Подснежника и вступит в партию консерваторов.
Барбара. И от этого он станет лучше?
Андершафт. Ты сама знаешь, что да. Не лицемерь, Барбара. Он будет лучше есть, жить в лучших условиях, лучше одеваться, лучше держать себя, дети его прибавят в весе. Это лучше, чем клеенчатый матрас в убежище, колка дров, хлеб с патокой вместо обеда, за каковые блага он обязан то и дело становиться на колени и благодарить бога; у вас это, помнится, называют «коленопреклонение в строю». Какая дешевка — обращать ко Христу голодных людей! С Библией в одной руке и с куском хлеба—в другой. На таких условиях я взялся бы обратить Вестхэм в магометанство. Попробуй-ка обратить моих рабочих: душа их голодает, потому что тело сыто.
Барбара. А Ист-Энд обречь на голодную смерть?
Андершафт(тон у него меняется под влиянием горьких и печальных воспоминаний). Я сам родом из Ист-Энда. Я голодал и философствовал, пока в один прекрасней день не поклялся, что буду сытым и свободным человеком, что меня не остановят ни доводы рассудка, ни мораль, ни жизнь мне подобных, а разве только пуля. Я сказал ближнему: «Умирай с голоду, лишь бы мне остаться в живых» — и с помощью этих слов стал свободным и сильным. Пока я не добился своего, я был опасный человек, а теперь я полезный член общества, благодушный и доброжелательный джентльмен. Такова, мне думается, история большинства миллионеров-самоучек. Когда она станет историей каждого англичанина, Англия будет страной, в которой стоит жить.
Леди Бритомарт. Довольно ораторствовать, Эндру. Здесь это не к месту.
Андершафт(задетый за живое). Милая, я не знаю другого способа передавать свои мысли.
Леди Бритомарт. Твои мысли — вздор. Ты выдвинулся потому, что был эгоистичен и ничем не гнушался.
Андершафт. Вовсе нет. Я больше всего гнушался нищеты и голода. Ваши моралисты их не гнушаются: и то и другое они возводят в добродетель. Я скорее стал бы вором, чем попрошайкой, скорее убийцей, чем рабом. Я не хочу быть ни тем, ни другим, но если вы принуждаете меня выбирать — клянусь богом, я выберу то, что честнее и нравственнее. Я ненавижу нищету и рабство больше, чем самое гнусное из преступлений. И позвольте мне сказать вам следующее: ваши проповеди и газетные статьи в течение веков не могли уничтожить нищету и рабство, а мои пулеметы уничтожат их. Не разглагольствуйте о них, не спорьте с ними. Убейте их.
Барбара. Убить! Так это ваше универсальное средство?
Андершафт. Это последний довод, единственный рычаг, который может перевернуть общественный строй, единственный способ сказать: «Так должно». Попробуй выпустить шестьсот семьдесят полоумных на улицу, и три полисмена смогут разогнать их. Но посади их в известном здании Вестминстера, позволь им проделать разные церемонии и надавать себе разных титулов, они соберутся с духом и начнут убивать; тогда эти шестьсот семьдесят полоумных станут правительством. Ваша благочестивая чернь заполняет избирательные листки и думает, что правит своими хозяевами, но правит только тот избирательный список, в который завернута пуля.
Казенс. Быть может, поэтому я, как и большинство умных людей, никогда не голосую.
Андершафт. Не голосуйте! Когда вы голосуете, меняются только фамилии в составе кабинета министров. Когда вы стреляете, вы свергаете правительство, начинаете новую эпоху, отменяете старый режим и вводите новый. История учит нас тому же, господин ученый, или нет?
Казенс. История учит нас тому же. Как мне ни противно, я должен это сказать. Мне ненавистны ваши чувства. Мне ненавистно все ваше существо. Я не согласен с вами ни в одном пункте. И все же это правда, хотя должно быть ложью.
Андершафт. Должно, должно, должно! Что же, вы всю жизнь будете повторять «должно», вслед за прочими моралистами? Научитесь говорить: «Так будет» вместо: «Так должно быть». Идите делать со мной порох. Тот, кто умеет взрывать на воздух людей, сумеет взорвать на воздух и общество. История мира есть история тех, у кого было достаточно храбрости, чтоб не убояться этой истины. Хватит ли у тебя для этого храбрости, Барбара?
Леди Бритомарт. Барбара, я положительно запретам тебе слушать безнравственные речи твоего отца. А вам, Адольф, не следовало бы называть все дурное правдой. Что в том, что это правда, если это дурно?
Андершафт. Что в том, что это дурно, если это правда?
Леди Бритомарт(вставая). Дети, едемте сейчас же домой. Эндру, я крайне сожалею, что позволила тебе приехать к нам. Ты стал еще хуже, чем прежде. Сейчас же едемте домой.
Барбара(качая головой). Бесполезно бегать от дурных людей, мама.
Леди Бритомарт. Очень даже полезно. Это показывает, что вы их не одобряете.
Барбара. Это их не спасет.
Леди Бритомарт. Я вижу, что ты не хочешь меня слушаться. Сара, едешь ты домой или нет?
Сара. Очень дурно с папиной стороны делать пушки, но я не думаю, что из-за этого мне следует избегать его.
Ломэкс(льет елей на бушующие волны). Дело в том, знаете ли, что во всех этих разговорах о безнравственности много-таки всякого вздора. Это ни к чему. Нужно же считаться с фактами. Не то чтоб я вступался за что-нибудь нехорошее, а только, видите ли, разные есть люди, и поступают они по-разному: ведь надо же куда-то их девать, знаете ли. Я хочу сказать, нельзя же всех выкинуть за борт, то есть приблизительно к этому дело и сводится. (Общее внимание к его речи действует Ломэксу на нервы.) Может быть, я неясно выражаюсь?
Леди Бритомарт. Вы сама ясность, Чарлз. Из-за того, что Эндру повезло в жизни и у него много денег для Сары, вы ему льстите и поощряете в нем безнравственность.
Ломэкс(невозмутимо). Что ж, где есть падаль, туда слетаются орлы, знаете ли. (Андершафту.) А? Как по-вашему?
Андершафт. Совершенно верно. Кстати, вы разрешите мне звать вас Чарлзом?
Ломэкс. Буду в восторге. Моя обычная кличка — Чолли.
Андершафт(леди Бритомарт). Бидди...
Леди Бритомарт(яростно). Не смей называть меня Бидди. Чарлз Ломэкс, вы дурак. Адольф Казенс, вы иезуит. Стивен, ты ханжа. Барбара, ты сумасшедшая. Эндру, ты самый обыкновенный торгаш. Теперь вы все знаете, что я о вас думаю; совесть моя чиста, во всяком случае. (Садится на место с энергией, которую, к счастью, смягчает меховой коврик.)
Андершафт. Милая, ты воплощенная нравственность.
Она фыркает.
Твоя совесть чиста, и долг твой исполнен, когда ты всех обругала. Ну, Еврипид, уж поздно, и всем хочется домой. Решайтесь.