Несколько следующих дней на Халльштатт и окрестности падал снег. Гиртмана допросили в маленьком комиссариате, больше всего напоминавшем полицейский участок из фильма "Звуки музыки" [306]. Регер и его люди начали беседу на немецком, и Эсперандье спросил, нельзя ли время от времени переходить на английский. Позже появился человек — то ли из Вены, то ли из Зальцбурга — и перехватил управление.
Требовалось некоторое время, чтобы решить, как поступить со швейцарцем (он убил человека на территории Австрии и подпадал под австрийскую юрисдикцию); они освободили все камеры предварительного заключения и превратили комиссариат в подобие тюрьмы из вестерна "Рио Браво" Говарда Хоукса.
Сервас на допросах не присутствовал. Его отвезли в больницу в Бад-Ишле, как и всех остальных пациентов. Клиника была закрыта, временно или окончательно, директор исчез. Сначала майора поместили в реанимацию, потом перевели в отделение, чтобы понаблюдать. Его эскапады нанесли организму вред, но гораздо меньший, чем можно было ожидать; правда, живот ему все-таки вскрыли, чтобы в этом убедиться. Австрийские коллеги долго расспрашивали Мартена о том, что произошло в лесу. Показания майора, Эсперандье, Регера и даже Гиртмана совпадали вплоть до деталей, но дознавателям оказалось не просто воспринять цепь событий, которые привели к тому, что четыре человека попытались убить друг друга, причем знаменитый дирижер был раздет догола и привязан к сосне.
Марго звонила отцу три раза; были звонки от Самиры, Дегранжа, Кати д’Юмьер, Шарлен Эсперандье и даже бывшей жены сыщика Александры. Венсан два дня приходил утром, днем и вечером, потом вернулся в Тулузу.
— Они не хотят меня отпускать, — улыбнувшись ему, сказал Сервас. — Как там у них дела с Гиртманом?
— Допрашивают. Он убил человека на их территории, и быстро нам его не отдадут.
— Угу…
— Займись собой, Мартен, и возвращайся поскорее.
Сервас подумал, что последний пункт зависит не только от него, но промолчал. Где-то зазвонили колокола. Все вокруг было белым, недоставало только рождественских гимнов, но он не сомневался, что в нужный момент в больнице запоют "Тихую ночь", и надеялся выписаться до этого.
Его телефон зазвонил вскоре после ухода Венсана.
— Как вы себя чувствуете? — спросил слишком хорошо знакомый голос.
— Что вам нужно, Рембо?
— У меня для вас две новости — хорошая и плохая. С какой начать?
— Ничего поновее придумать не могли?
— Значит, с хорошей. Мы получили флэшку. Судя по всему, ее отправили по почте в тот день, когда вас оперировали. Из Австрии. Хотите знать, что на ней записано?
Сервас улыбнулся: Рембо не может не терзать людей — тем или иным способом…
— Валяйте, рассказывайте, — ответил он.
— Фильм. Видеозапись, сделанная экшен-камерой "ГоуПро" [307], закрепленной на торсе оператора… Снимали в ночь убийства Жансана. Там всё: попытка изнасилования… автор фильма бросается на Жансана… в упор стреляет ему в висок… и скрывается в лесу… Потом направляет камеру на себя, снимает… и делает нам ручкой, придурок.
— Гиртман?
— Так точно, месье.
Сервас уронил голову на подушку, сделал глубокий вдох и уставился в потолок.
— Это видео снимает с вас подозрение в убийстве Жансана, майор, хотя я не понимаю, зачем Гиртман его прислал.
— Но?..
— Но это не оправдывает вашего поведения, недостойного сотрудника национальной полиции, вашего бегства из комиссариата, а также того, что вы пересекли границу Австрии по фальшивым документам и убили офицера норвежской полиции Кирстен Нигаард не из своего табельного оружия, а из какого-то другого, неопознанного…
— Допущенная законом самооборона, — сказал Мартен.
— Возможно, — ответил Рембо.
— Надо же, теперь вы не делаете скоропалительных выводов…
— Я буду ходатайствовать о вашем увольнении. Французская полиция не может иметь в своих рядах подобных вам людей. На вашего друга Эсперандье тоже наложат взыскание. — И Рембо отключился, не попрощавшись.
Всю ночь и весь следующий день шел снег. Сервас оставался в постели и смотрел в окно; ни вставать, ни ходить врачи ему не позволяли. Эскулапы дружно называли его "чудом спасенным": делать резекцию печени так скоро после операции на сердце было чистым безумием. Тот факт, что он поднялся с "ложа страданий", только выйдя из наркоза, отправился в лес и застрелил кого-то из пистолета, приравняли к подвигу, который войдет в анналы австрийской медицины. Два огромных шрама превратили его в чудовище Франкенштейна. Он регулярно справлялся о самочувствии Гюстава: мальчик лежал в соседнем отделении, угрозы его здоровью не было, но он все время требовал отца — то есть Гиртмана.
На утро пятого дня Мартену наконец разрешили подняться и сделать несколько шагов. Скобы под бинтами слегка тянули, но он первым делом отправился навестить сына. Ребенок выглядел плохо, но дежурный врач успокоил сыщика: первые признаки обнадеживают. Гюстав хорошо переносит иммунодепрессанты, призванные уменьшить риск отторжения. Доктор снял только половину страхов Серваса: множество вещей могло плохо обернуться.
Гюстав спал, сунув большой палец в рот, его длинные ресницы едва заметно вздрагивали. Сервас подумал, что он, наверное, видит сны — летучие, как облака в небе над клиникой. Насколько приятны эти грезы детскому сознанию? Лицо Гюстава казалось спокойным, дышал он ровно, и Сервас решил, что может на время оставить его одного.
Рождество оба провели в клинике, под веселые возгласы медсестер и мигание гирлянд на искусственных елочках.
Наступил январь — если верить Интернету, "необычайно холодный" и в Австрии, и во Франции. Дональд Трамп воцарился в Овальном кабинете.
В феврале Серваса наконец-то выписали, он вернулся в Тулузу, прошел через дисциплинарную комиссию и был "приговорен" к временному — на три месяца — отстранению от работы без сохранения жалованья и понижению в звании до капитана.
Много месяцев Мартен сражался за опеку над Гюставом, жившем в приемной семье, и добился своего, когда Франция уже избрала следующего президента. Началась новая трудная жизнь. Приручить мальчика оказалось непросто — он плакал, требовал "настоящего папу", закатывал истерики, и Сервас чувствовал себя растерянным, усталым и бесполезным. К счастью, на помощь пришли Шарлен, Венсан и двое их детей. Мадам Эсперандье приезжала почти каждый день и оставалась с Гюставом, пока Мартен был на службе, и мальчик постепенно привык к новому дому и даже как будто доверился Сервасу, который познал давно забытое ощущение счастья.
В Австрии Юлиана Гиртмана перевели в ультрамодерновое стеклянное здание столичной тюрьмы Леобен, прозванной "Пять звезд". Франция требовала экстрадиции преступника, но дело затягивалось: австрийцы хотели сначала устроить "домашний" процесс. Приближалось следующее Рождество, и однажды ночью бывший прокурор пожаловался на тошноту и боли в желудке. Его осмотрел врач и не нашел ничего страшного, кроме легкого вздутия и стресса. Он дал швейцарцу две таблетки, выписал рецепт и удалился. Вскоре после его ухода заключенный попросил молодого охранника принести стакан воды.
— Как поживают ваши дети, Юрген? — поинтересовался он, убедившись, что никто не сможет услышать их разговор. — У Даниэля и Саскии все хорошо?
Офицер побледнел.
— А ваша жена Сандра все так же работает в школе? Учит малышей?
За черными стеклами шел снег.
Монотонное завывание ветра аккомпанировало хорошо поставленному голосу Гиртмана. Где-то раздался смех, и снова наступила тишина.
— Откуда вы знаете имена моих детей? — дрогнувшим голосом спросил Юрген.
— Мне известно все о каждом из вас, и у меня много знакомых на воле. Извините, если напугал, я просто хотел проявить вежливость.
— Не верю, — бросил офицер, надеясь — напрасно! — что произнес эти слова небрежным тоном.
— И вы правы. Я хочу попросить вас о небольшой услуге…
— Забудьте, Гиртман, я ничего не стану для вас делать.
— Повторяю — у меня есть друзья за этими стенами, и я бы не хотел, чтобы с Даниэлем или Саскией случилось несчастье…
— Что вы сказали?
— Услуга совсем маленькая… Мне нужно, чтобы вы принесли рождественскую открытку, а потом отправили ее по адресу, который я укажу. Ничего дурного, сами видите.
— Что вы сказали до того? — проскрипел Юрген. — Можете повторить?
В его глазах плескалась ярость, которая превратилась сначала в тревогу, потом в чистый ужас, когда он увидел, как изменилось лицо преступника. Глаза Гиртмана превратились в бездонные колодцы, в которых клубилась тьма. Зло. В свете неоновых ламп взгляд швейцарца приобрел зловещий блеск. Перед Юргеном сидел безумец. Его голос упал до шепота, и почти женственные губы произнесли фразу навечно впечатавшуюся в мозг австрийца:
— Я говорю, что, если ты не хочешь найти прелестную маленькую Саскию в снегу, мертвой, в юбочке, задранной чудовищем вроде меня, тебе придется очень точно исполнить мое поручение…
Сопротивляемость — странное качество. Сопротивляемость есть способность тела, духа, организма, системы возвращаться в равновесное состояние после тяжелого повреждения, продолжать функционировать, жить и двигаться вперед, перебарывая травмирующие потрясения.
Мартен Сервас не сразу обрел равновесие, но ему это удалось. Помогло событие, случившееся через короткое время после описанной нами истории. В Рождество 2017 года в дверь дома Эсперандье позвонили. Утром, у елки, в гостиной собралось много народу. Подарков для всех приготовили кучу, но больше всех получил, конечно, Гюстав.
Биологический отец наблюдал, как сын, окруженный Марго с младенцем на руках, Венсаном, Шарлен и их детьми, рвет тонкими пальчиками красивые обертки и достает игрушки, радостно вскрикивая и чуть наигранно изображая удивление.