Майор Мартен Сервас. Книги 1-6 — страница 3 из 41

Белизна

23

— Одиннадцать, — сказал Ксавье, достав из стола листок бумаги. — В течение двух последних месяцев с Гиртманом контактировали одиннадцать человек. Вот список. — Вид у психиатра был озабоченный, лицо осунулось. — Я долго беседовал с каждым из них.

— И?..

— Ничего. — Доктор Ксавье беспомощно развел руками.

— В каком смысле?

— Это ничего не дало. Не похоже, чтобы кто-то что-то скрывал. Или все о чем-то молчат. Я не знаю. — Он поймал вопросительный взгляд Серваса и ответил извиняющимся жестом: — Я хочу сказать… мы тут живем в замкнутом пространстве, далеко от всех. В таких условиях часто завязываются интриги, которые кажутся непонятными при взгляде извне. Мелкие тайны, закулисные маневры с целью насолить кому-то, формирование кланов, всяческие игры взаимоотношений, чьи правила могут со стороны показаться сюрреалистическими. Вы, наверное, спрашиваете себя, о чем это я…

Сервас подумал о своей бригаде, улыбнулся и сказал:

— Вовсе нет. Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите, доктор.

Ксавье немного расслабился и спросил:

— Хотите кофе?

— Охотно.

Доктор поднялся. В углу стояла кофеварка. Это было хорошо, и Сервас продлил бы удовольствие. Было бы слишком слабо сказать, что он здесь чувствовал себя не в своей тарелке. Он спрашивал себя, как тут можно работать и не спятить самому. Дело было не только в пациентах. К тому располагало само место, с его стенами, с горами вокруг института.

— Короче, трудно учесть все обстоятельства, — продолжал Ксавье. — Здесь никто не играет в открытую. — Доктор Ксавье послал собеседнику из-под красных очков извиняющуюся улыбку.

«Так ведь и ты, дружок, тоже не играешь в открытую», — сказал себе Сервас.

— Понимаю.

— Я представил вам список тех людей, которые контактировали с Гиртманом, но это, разумеется, не означает, что все они у меня под подозрением.

— Что вы…

— Например, наша старшая сестра. Она трудится здесь дольше всех, со времен доктора Варнье. Огромная часть работы института держится на ее знании пациентов и профессиональной компетентности. Я ей абсолютно доверяю. Эту женщину не стоит даже обсуждать.

Сервас заглянул в список и уточнил:

— Хм… Элизабет Ферней?

Ксавье кивнул и подтвердил:

— Человек, достойный полного доверия.

Сервас поднял голову и пристально посмотрел на психиатра. Тот покраснел.

— Благодарю вас, — сказал Сервас, сложив листок и сунув его в карман. — Я хотел бы задать вам вопрос, который к следствию не относится. Вопрос не свидетелю, а психиатру и человеку.

Ксавье заинтересованно поднял брови.

— Доктор, вы верите в существование зла?

Психиатр молчал гораздо дольше, чем ожидал Сервас. Все это время он пристально разглядывал собеседника сквозь свои странные красные очки, словно пытаясь угадать, куда тот клонит.

— Как психиатр я вам отвечу, что этот вопрос не относится к моей компетенции, — наконец-то отозвался доктор. — Он скорее философский, точнее — моральный. С этой точки зрения зло немыслимо без добра, одно без другого невозможно. Вы слышали о лестнице развития морали Кольберга?

Сервас отрицательно помотал головой.

— Лоуренс Кольберг — американский психолог. Учение швейцарского биолога и философа Жана Пиаже об уровнях приобретения качества вдохновило его на создание теории шести стадий развития человеческой морали. — Ксавье помолчал, поудобнее устроился в кресле и сложил руки на животе, собираясь с мыслями. — Согласно Кольбергу, уровни морали приобретаются человеком в соответствии с развитием его личности. Ни через один из таких этапов невозможно перескочить. Достигнув определенного уровня морали, личность не может повернуть назад. Эта ступенька определяет всю ее жизнь. Однако вершины не достигает никто. Людям для этого кое-чего не хватает. Многие вообще застревают на низшей стадии морали. Эти ступени общие для всего человечества, они совпадают с этапами развития культуры, являются транскультуральными.

Сервас почувствовал, что возбудил интерес у психиатра.

— На первом уровне добро становится объектом поощрения, а зло — наказания, — с увлечением продолжил Ксавье. — Так ребенка шлепают по пальцам линейкой, чтобы он понял, что поступил плохо. Послушание становится ценным само по себе, ребенок слушается, потому что у взрослого есть право его наказать. На втором уровне он поступает так не только потому, что надо слушаться, но и потому, что ждет награды за послушание. Начинается обмен. — Ксавье улыбнулся. — На третьем уровне индивидуум подходит к первой стадии условной морали, он стремится оправдать ожидания других, своего окружения. Это суждения семьи, группы, которая для него важна. Ребенок понимает, что такое уважение, верность, доверие, благодарность. На четвертом уровне понятие «группа» расширяется до общества в целом. Возникает уважение к законам и порядку. Личность находится в пределах условной морали, и наступает стадия конформизма. Добро состоит в том, чтобы выполнять свой долг, а зло — в том, что осуждает общество. На пятом уровне личность переходит границу условной морали и вступает в следующую фазу. Из эгоиста человек делается альтруистом, но при этом понимает, что все ценности относительны. Законы надо соблюдать, но они не всегда хороши. На первый план выступают интересы коллективные. На шестом уровне личность свободно выбирает этические принципы, которые могут войти в противоречие с законами, если она почитает таковые как аморальные. У человека, достигшего шестого уровня морали, всегда имеется ясная точка зрения, совпадающая с его собственной системой ценностей. Он активно участвует в общественной работе, занимается благотворительностью, он открытый враг делячества, эгоизма и жадности.

— Очень интересно, — сказал Сервас.

— Правда? Видимо, не стоит говорить, что большинство людей застревают где-то между третьим и четвертым уровнями. Однако у Кольберга существует и седьмой. Его достигают только очень немногие. Такие личности купаются во вселенской любви, сострадании и святости, они гораздо выше простых смертных. Кольберг насчитывает всего несколько персон, достигших седьмого уровня: Иисус, Будда, Ганди… В известном смысле можно утверждать, что психопаты находятся на нулевом уровне, хотя в устах психиатра это утверждение и звучит не слишком академически.

— А вы не полагаете, что таким же способом можно установить и лестницу зла?

При этом вопросе глаза психиатра блеснули за красными стеклами очков.

Он сладострастно провел языком по губам и сказал:

— Это очень интересный вопрос. Сознаюсь, я его себе задавал. На лестнице зла такой тип, как Гиртман, окажется по ту сторону спектра, станет обратным отражением личности седьмого уровня…

Психиатр пристально глядел Сервасу прямо в глаза сквозь стекла своих очков, и вид у него был такой, словно он спрашивал себя, на какой ступени тот находится. Серваса снова бросило в пот, и сердце забилось часто-часто. У него возникло ощущение, что в груди вот-вот что-то лопнет. Серваса охватил панический страх… Он снова увидел фары в зеркале заднего вида, Перро, кричащего в кабине фуникулера, голый труп Гримма, висящий на мосту, обезглавленного коня, взгляд великана швейцарца и Лизы Ферней, брошенный на него в коридоре института. Страх сидел в нем с самого начала, как зерно, которое только и ждет, чтобы пустить ростки и распуститься. У него возникло непреодолимое желание бежать отсюда со всех ног, подальше от института, от долины и от этих гор.

— Благодарю вас, доктор, — сказал он, быстро поднявшись.

— К вашим услугам. — Ксавье улыбнулся, протянул ему руку через стол и слегка задержал ладонь Серваса в своей. — У вас очень усталый вид, на вас просто лица нет, майор. Вам нужно отдохнуть.

— Я сегодня уже второй раз это слышу, — ответил Сервас, улыбаясь.

Но когда он выходил из кабинета, ноги его дрожали.

15.30. Зимний день подходил к концу. Черные пихты ясно вырисовывались на снегу, под деревьями сгущались тени, силуэт горы перерезал серое небо, накрывшее долину, словно крышка. Сервас сидел в джипе и рассматривал список. Одиннадцать имен. По крайней мере двоих из них он знал: Элизабет Ферней и самого доктора Ксавье. Сервас тронулся с места и начал маневрировать, чтобы выехать с площадки. Снег почти везде подтаял и покрыл дорогу толстой и скользкой черной коркой. На проселке, тонувшем в тени, ему никто не попался, но, проехав еще несколько километров, у выезда на шоссе, примерно на уровне лагеря «Пиренейские серны», он увидел машину, старый красный «Вольво-490». Сервас притормозил и попытался разобрать номер в свете фар. Машина была такая грязная, что половина цифр исчезла под глиной и налипшими листьями. Случайность или намеренная маскировка? Его охватила тревога.

Проезжая, он бросил взгляд внутрь машины. Никого. Сервас остановился пятью метрами дальше и вышел из джипа. Вокруг тоже никого. Ветер мрачно шумел в ветвях, как старые бумаги шелестят в глубине стола. К этому шуму присоединялось бормотание потока. День быстро угасал. Он вытащил из бардачка фонарь и пошел к «вольво», топая по грязному снегу на обочине. Внутри машины не было ничего особенного, разве что такая же грязь, как и снаружи. Сервас попытался открыть дверцу, но она была заперта.

Сервас не забыл эпизода в кабине фуникулера. На этот раз он вернулся и взял с собой оружие. На мостике на него пахнуло холодом от реки. Он пожалел, что не захватил сапоги, когда завяз в грязи на тропе, и вспомнил то место в дневнике Алисы, где говорилось о них. Несколько шагов — и его городские туфли пришли в такое же плачевное состояние, как и старенький «вольво». Над лесом снова полил дождь. Сначала Сервас шел под прикрытием деревьев, но, когда тропа свернула на открытое место, где из-под снега торчали кусты и высокая трава, дождь забарабанил ему прямо по голове, десятками маленьких пальцев выбивая на ней бешеный ритм. Сервас повертел головой, оглядываясь. Залитый дождем лагерь выглядел совершенно заброшенным.

По дороге к постройкам, там, где тропа шла под уклон, Сервас поскользнулся в грязи и чуть не растянулся во весь рост. Пистолет он выронил в лужу. Подбирая оружие, Мартен ругался и думал, что если кто-то сейчас наблюдает за ним, то очень веселится.

Здания лагеря, казалось, подстерегали его. Брюки и рукава покрылись грязью, остальная одежда промокла от дождя.

Сервас крикнул, но никто ему не ответил. Сердце пустилось вскачь. Все сигналы тревоги, которые оно подавало, промчались на красный свет один за другим. Кто шатается по заброшенному лагерю и с какой целью? Почему не отзывается на крик? Только слабое эхо донесло обратно голос Серваса.

Три лагерных здания были выстроены в стиле шале, из бетона с деревянными украшениями. Шиферные крыши, ряды окон на верхних этажах и большие застекленные двери на первых. Между собой здания соединялись галереями, открытыми всем ветрам. Внутри — ни огонька, в половине окон выбиты стекла, некоторые заколочены фанерой. Из лопнувших сточных желобов хлещет вода, заливая пол. Сервас направил луч фонарика на фасад центрального здания и прочел девиз, выведенный на нем полуразмытыми буквами: «В школе жизни нет каникул».

«В школе преступлений тоже», — подумалось ему.

Вдруг боковым зрением он различил слева какое-то движение и быстро обернулся. Через мгновение он все еще не был уверен в том, что именно увидел. Может быть, просто ветви раскачивались. Однако в этом направлении явно что-то мелькнуло. Какая-то тень среди теней…

На этот раз Сервас убедился, что пистолет снят с предохранителя и патрон находится в стволе. В полной боевой готовности он бросился вперед. Прыгнув за угол, Сервас резко принял влево и понял, что надо смотреть под ноги, потому что в этом месте скользкий, покрытый грязью склон уходил вниз. Здесь и там возвышались стволы раскидистых буков, наверху, среди ветвей, можно было различить кусочки серого неба. Дождь лился струями. Склон спускался к ручью, текущему в нескольких метрах внизу.

Вдруг Сервас различил какой-то отблеск.

Свет был слабый и неверный, как блуждающий огонек на болоте. Он сморгнул, чтобы стряхнуть капли дождя с ресниц. Огонек оставался на месте.

Вот черт, это еще что такое?

Пламя… Маленький тусклый огонек мерцал в метре от земли, возле одного из стволов.

Внутри у Серваса непрерывно звучал сигнал тревоги. Этот огонек зажег человек, который должен быть неподалеку. Он огляделся кругом и спустился вниз до самого дерева, снова чуть не растянувшись по дороге. Маленькая свеча… Такими пользуются, чтобы разогреть блюдо или чуть-чуть повысить температуру воздуха в комнате. Она стояла на небольшой полочке, прибитой к дереву. Пламя трепетало, освещая морщинистую кору. Вдруг Сервас увидел нечто, заставившее его замереть на месте. В нескольких сантиметрах выше свечи на стволе ножом было вырезано сердце, а внутри его — пять имен.

Людо, Марион, Флориан, Алиса, Михаэль…

Ребята, которые покончили с собой…

Потрясенный Сервас, окаменев, глядел на сердце.

Дождь загасил свечу.

Тут на него напали. Неистово. Жестоко. Ужасно. Внезапно он почувствовал, что не один. Спустя долю секунды ему на голову опустилось что-то мягкое. В панике Сервас стал брыкаться, отбиваться как настоящий дьявол, но противник держал его крепко. Он ощутил, как к носу и рту приклеилось что-то холодное. Обезумевший мозг сразу просигналил беззвучным криком: полиэтиленовый мешок! Неожиданно его больно подбили под колени, он помимо воли согнул ноги и оказался на земле, лицом в грязи. Неизвестный сидел на нем верхом, давя всем своим весом. Мешок не давал дышать. Сквозь полиэтиленовую пленку чувствовалась скользкая грязь. Нападавший пригнул ему голову к земле, плотно завязал мешок на шее и прижал руки коленями. Задыхаясь, Сервас вспомнил грязь, налипшую на волосы Гримма, и его охватил ледяной, безотчетный страх. Он отчаянно задергался и забил ногами, стараясь стряхнуть человека, сидящего у него на спине. Безуспешно. Тот не ослаблял хватки. С противным хрустом мешок надувался при каждом выдохе, чтобы потом приклеиться к ноздрям при вдохе, почти полностью перекрывая дыхание. Мартеном овладело жуткое ощущение нехватки воздуха и паники. С головой в полиэтиленовой темнице, почти задохнувшись, он чувствовал, что сердце вот-вот перестанет биться. Внезапно его дернули за шею, и вокруг нее обвилась веревка, закрепляя мешок. Когда Серваса потащили по земле, его шею пронзила острая боль.

Он изо всех сил перебирал ногами, стараясь уменьшить давление на шею. Ноги разъезжались по грязи, руки хватались за веревку, пытаясь ослабить мертвую хватку. Сервас не заметил, как выронил оружие. Его тащили по земле за веревку, он задыхался, не понимая, где находится, изнемогая как животное, которого волокут на бойню.

Не пройдет и двух минут, как он умрет.

Воздуха не хватало.

Рот судорожно открывался, но при каждой попытке вдохнуть его заклеивала полиэтиленовая пленка.

Воздух внутри мешка становился все более разреженным, постепенно заменяясь углекислым газом, который он выдыхал.

Его постигнет та же участь, что и Гримма!

Та же, что и Перро!

Та же, что и Алису!

Он будет повешен!

Сервас уже терял сознание, когда воздух вдруг снова заструился в легкие, словно открыли вентиль. Он был свежий, не затхлый. Сервас почувствовал, как по лицу барабанит дождь. Спасительными вдохами он хрипло, со свистом втягивал в легкие воздух вместе с водой.

— Дышите! Дышите!

Это был голос доктора Ксавье. Он повернул голову, всмотрелся и увидел, что психиатр склонился над ним и поддерживает его. Вид у Ксавье был не менее испуганный, чем у него самого.

— Где… где он?

— Сбежал. Я еле успел его разглядеть. Молчите и дышите!

Внезапно неподалеку зафырчал мотор, и Сервас понял. «Вольво»!

— Черт! — только и смог он произнести.

Сервас сидел, прислонившись к дереву и не обращая внимания на струи воды, текущие по волосам и лицу. Рядом с ним на корточках пристроился психиатр, и ему, казалось, тоже было все равно, льет сверху дождь или нет, налипла ли грязь на его начищенные ботинки.

— Я ехал в Сен-Мартен и увидел на обочине вашу машину. Мне стало интересно, что это вы тут делаете, и я решил за вами подсмотреть. — Ксавье бросил на него проницательный взгляд и слегка улыбнулся. — Я ведь такой же, как и все. Следствие, убийства — все это, конечно, ужасно, но вместе с тем так интересно! Короче, я пошел вас искать и вдруг увидел на земле, с мешком на голове и… с этой веревкой! Тот тип, видимо, услышал шум моей машины и быстро ретировался. Он, наверное, не ожидал, что ему помешают.

— За… западня, — запинаясь, пробормотал Сервас и потер себе шею. — Меня за… заманили в западню.

Он затянулся отсыревшей сигаретой, и она затрещала. Все тело Серваса подрагивало от озноба.

— Дайте-ка посмотреть. — Психиатр осторожно отогнул воротник его пальто. — Дрянь дело. Я отвезу вас в больницу. Это надо сразу обработать, сделать рентген шейных позвонков и гортани.

— Спасибо, что… проезжали мимо.

— Здравствуйте, — сказал М. Монд.

— Здравствуйте, — ответила Диана. — Я хочу навестить Юлиана.

М. Монд глядел на нее изучающе, недовольно надув губы и засунув огромные ручищи за пояс комбинезона. Диана не моргнув выдержала взгляд колосса. Она изо всех сил старалась сохранять хладнокровие.

— А разве доктор Ксавье сегодня не с вами?

— Нет.

По лицу великана пробежала тень. Она снова посмотрела ему прямо в глаза. М. Монд пожал плечами и отвернулся.

С бьющимся сердцем она пошла следом за ним.

— К вам гость, — сказал охранник, открывая дверь в палату.

Диана вошла и наткнулась на удивленный взгляд Гиртмана.

— Здравствуйте, Юлиан.

Швейцарец не ответил. Казалось, он пребывал в дурном настроении. Вся благожелательность прошлой встречи разом улетучилась. Диана собрала в кулак всю свою волю, чтобы не повернуться и не выбежать прочь, пока не поздно.

— А я и не знал, что у меня сегодня визитер, — наконец произнес он.

— Я тоже понятия не имела, — отозвалась она. — По крайней мере пять минут тому назад.

На этот раз он, похоже, на самом деле растерялся, и это почти доставило ей удовольствие. Диана уселась за маленький столик и разложила перед собой бумаги, ожидая, что Гиртман сядет на стул по другую сторону, но он даже не подошел, а продолжал расхаживать взад и вперед возле окна, напоминая дикого зверя в клетке.

— Мы договорились встречаться регулярно, — начала она. — Поэтому мне хотелось бы уточнить некоторые моменты, чтобы обозначить рамки нашего взаимного соглашения, а заодно и разобраться в том, что происходит в этом учреждении…

Он остановился и посмотрел на нее долгим подозрительным взглядом, потом, не говоря ни слова, снова заметался у окна.

— Вы не против?

Никакого ответа.

— Хорошо. Для начала скажите, Юлиан, вас посещает много людей?

Он снова остановился и пристально на нее посмотрел, а потом опять нервно зашагал по комнате, заложив руки за спину.

— У вас бывают посетители не из института?

Никакого ответа.

— Кто к вам приходит из здешних: доктор Ксавье? Элизабет Ферней? А еще кто?

Никакого ответа.

— Вам приходится обсуждать с ними события, происходящие вне стен института?

— А доктор Ксавье давал разрешение на этот визит? — вдруг спросил он, остановившись прямо перед ней.

Диана заставила себя поднять глаза. Он нависал над ней всем своим огромным телом.

— Я…

— Мне кажется, что не давал. Что вы здесь намереваетесь делать, доктор Берг?

— Э-э… я хотела вам сказать…

— Тссс, тссс! Просто невероятно, насколько вы, психиатры, способны дать профессиональную промашку! Я из тех, кто хорошо воспитан, доктор Берг, но не люблю, когда меня держат за дурака, — добавил он язвительно.

— Вы в курсе того, что происходит за пределами института? — спросила она, отбросив профессиональный тон психиатра.

Гиртман опустил на нее глаза и, казалось, раздумывал, потом решился, сел напротив нее, наклонился вперед и положил на стол руки со скрещенными пальцами.

— Вы хотите поговорить об этих убийствах? Да, я читал в газетах.

— Значит, всю информацию, которой располагаете, вы почерпнули из газет?

— Куда вы клоните? За пределами института случилось нечто такое, что повергло вас в такое состояние?

— В какое «такое»?

— У вас не просто испуганный вид. Вы выглядите как человек, который что-то ищет… или как маленькая землеройка. У вас сейчас такое лицо, прямо как мордочка маленькой крысы. Если бы вы могли сейчас видеть свой взгляд! Черт побери, доктор Берг, да что с вами? Вы плохо переносите обстановку института, да? А вы не боитесь своими вопросами нарушить работу всего этого учреждения?

— Я думала, что пойму доктора Ксавье, — прошептала она.

— Да будет вам! Послушайте, уже в первый раз, как вы сюда вошли, я понял, что вам здесь не место. Что вы думали найти, отправляясь сюда? Гениев зла? А тут одни психотики, шизофреники, параноики, в общем, сплошные бедолаги, доктор Берг. Я позволю себе причислить к этому лоту собственную персону. Единственное, что отличает тех, кто находится снаружи, — это насилие. Поверьте мне, оно не только среди пациентов… — Он расцепил руки. — Да, я знаю, что у доктора Ксавье, скажем так, романтический взгляд на вещи. Он видит в нас существа, творящие зло, эманации Немезиды и прочую ерунду. Он считает, что облечен миссией. Для него это заведение — что-то вроде Святого Грааля психиатров. Чушь!

Взгляд Гиртмана становился все более мрачным и жестким. Диана невольно отпрянула, вжалась в спинку стула.

— Здесь, как и повсюду, нет ничего, кроме мерзости, посредственности, отвратительного обращения и наркотиков в лошадиных дозах. Психиатрия — одно из величайших мошенничеств двадцатого века. Посмотрите, какими медикаментами здесь пользуются, хотя даже не знают, как они действуют! Большинство лекарств взято наудачу из других отраслей медицины!

Она пристально его разглядывала, потом сказала:

— Прошу вас, расскажите об информации. Она приходит только из газет?

— ВЫ НЕ СЛУШАЕТЕ, ЧТО Я ВАМ ГОВОРЮ.

Эту фразу он произнес громко, повелительно и властно. Диана вздрогнула и почувствовала, что вот-вот его потеряет. Где-то она допустила промашку. Он опять закрылся.

— Нет, что вы, я вас слушаю… Я…

— Вы не слушаете, что я вам говорю.

— Но почему? Я… — Вдруг она поняла. — Что вы имели в виду, когда сказали, что насилие не только среди пациентов?

— Ага, значит, слышите, когда хотите. — Тонкая, жестокая улыбка расплылась по лицу Юлиана.

— Что значат эти слова? Вы о ком? О сумасшедших? О бедолагах? О преступниках? Об убийцах? Или о ком-то из персонала, а?

— Слушайте, мне просто нравится с вами беседовать.

— О чем вы говорите, Юлиан? О ком?

— Что вам известно, Диана? Что вы такое обнаружили?

— Если я скажу, кто даст мне гарантию, что вы не проболтаетесь?

Он разразился неприятным, грубым смехом и заявил:

— Да бросьте вы, Диана! У нас получается какой-то пустой киношный диалог! Вы что себе думаете? Неужто мне все это действительно интересно? Посмотрите на меня. Я никогда отсюда не выйду. По мне — хоть землетрясение, мне от этого ни жарко, ни холодно. Разве что эти стены разлетятся к чертовой матери.

— Вашу ДНК обнаружили на месте убийства лошади. Вы об этом знали?

Он долго на нее смотрел, потом спросил:

— А вы откуда знаете?

— Неважно. Итак, вам это известно или нет?

— Я знаю, что вы ищете. — На лице Гиртмана появилось что-то вроде оскала, а может, и улыбки. — Но здесь вы этого не найдете. Вот вам ответ на ваш вопрос: Я ЗНАЮ ВСЕ, ДИАНА. Все, что происходит в институте и за его пределами. Можете быть уверены: я никому не расскажу о вашем визите, а вот насчет М. Монда не поручусь. Он не так свободен в своих проявлениях, как я. В этом и состоит парадокс. Теперь уходите. Через четверть часа здесь будет старшая сестра. Уходите! Бегите из этого места, Диана. Здесь вы в опасности.

Эсперандье сидел в своем кабинете и размышлял. После звонка Марисы ему пришла одна мысль. Он все думал о сумме, названной в то утро по телефону: сто тридцать пять тысяч долларов. Чему она может соответствовать? На первый взгляд эти деньги не имели никакого отношения к расследованию. На первый взгляд… Потом появилась эта мысль.

Настолько нелепая, что поначалу он ее сразу отмел.

Но она прочно угнездилась в мозгу и настойчиво о себе напоминала. Так что ему стоило ее проверить. В одиннадцать часов он решился и стал искать информацию в компьютере, потом снял телефонную трубку. Первый человек, которого Эсперандье услышал на другом конце провода, дал весьма уклончивый ответ. Такие вещи не обсуждают по телефону, даже со следователями. Когда же он назвал цифру сто тридцать пять тысяч долларов, ему ответили, что сумма близка к практикуемым тарифам.

Эсперандье почувствовал, что волнение его бесконечно возросло.

За полчаса он сделал с полдюжины звонков. Первые не дали ничего. Ответ был один и тот же: нет, применительно к указанной дате ничего подобного не было. Идея вновь показалась ему смешной. Сто тридцать пять тысяч долларов могли относиться к чему угодно. Потом Венсан набрал последний номер и вдруг — бинго, есть! Он выслушал ответ со смешанным чувством. Ему не верилось, но в то же время в нем росло чувство, что охота будет удачной. Неужели угадал? Не может быть! Голосок внутри твердил, чтобы он не особенно-то обольщался. Все могло оказаться простым совпадением, но Эсперандье не верил в это. Именно в указанный день случайностей быть не могло. Несколькими телефонными звонками он заставил следствие сделать невероятный скачок вперед.

Эсперандье посмотрел на часы: 16.50. Он хотел сразу сказать Мартену, но потом передумал. Надо сначала окончательно удостовериться. Венсан схватил телефон и лихорадочно набрал еще один номер. На этот раз он взял след.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не так уж плохо.

Циглер пристально посмотрела на Серваса. Вид у нее был такой же взволнованный и потрясенный, как и у него. По палате сновали медсестры. Осмотрев Серваса, врач велел сделать ему несколько снимков. Потом его вкатили в палату на каталке, хотя он мог с успехом дойти и сам. Ксавье ждал в коридоре на стуле, пока Циглер брала у него показания. У входа в палату стоял жандарм. Вдруг дверь распахнулась.

— Черт побери, что тут происходит? — прозвучал командный голос Кати д’Юмьер, которая быстрым шагом вошла в палату и приблизилась к койке.

Сервас постарался изложить все как можно короче.

— Вы не разглядели его лица?

— Нет.

— Уверены?

— Я могу только сказать, что он здоровяк, который неплохо умеет вывести человека из строя.

— Так больше продолжаться не может. — Кати д’Юмьер посмотрела на него долгим, мрачным взглядом, потом повернулась к Циглер и приказала: — Приостановите все дела не первостепенной важности и предоставьте мне для этого расследования всех освободившихся сотрудников. Что там у нас по Шаперону?

— Его бывшая жена утверждает, что понятия не имеет, где он, — ответила Ирен.

Сервас вспомнил, что она ездила в Бордо, чтобы встретиться там с бывшей мадам Шаперон.

— Как она выглядит? — спросил он.

— Типичная городская фифа, загоревшая в солярии и накрашенная сверх меры.

— Ты ее спрашивала о бывшем муже? — не удержавшись от улыбки, поинтересовался Сервас.

— Да. Вот что интересно. Едва я коснулась этой темы, как она закрылась как устрица и пошла сыпать банальностями. Ах альпинизм, ах политика, ах друзья, которые полностью завладели ее мужем… Развелись они по обоюдному согласию, их жизненные пути разошлись, и дальше в том же духе. Но я чувствовала, что главное она обходит молчанием.

Сервас вдруг вспомнил дом Шаперона. У них с женой были разные комнаты, как и у Гриммов. Почему? Может, жены раскрыли их страшную тайну? Сервас был уверен: так или иначе, а что-то случилось. Скорее всего, жены просто что-то подозревали, причем их сомнения касались только малой части истины. Однако презрение вдовы Гримм к мужу, ее попытка самоубийства и то, что бывшая мадам Шаперон отказывалась разговаривать о своей частной жизни, говорили о том, что обе женщины знали о глубокой извращенности и гнусности своих супругов. Но вряд ли они догадывались, до каких преступлений те докатились.

— Ты рассказала ей о том, что мы нашли в доме?

— Нет.

— Расскажи. Нельзя терять ни минуты. Позвони ей и скажи, что если она что-нибудь скрывает и мы найдем ее мужа мертвым, она будет первой в списке подозреваемых.

— Хорошо. Но я нашла еще кое-что интересное.

Сервас насторожился.

— В молодости старшая медицинская сестра института Элизабет Ферней не ладила с законом. Незаконная деятельность, правонарушения и даже преступления. Кража скутеров, нападение на полицейского, наркотики, драки, ранения, рэкет… Ее в свое время неоднократно вызывали в исправительный суд.

— И несмотря на все это, ее приняли в институт?

— Это было очень давно. Она добилась положения, получила образование. До того как Варнье, предшественник Ксавье, взял ее под крыло, она поработала во многих психиатрических клиниках. Каждый имеет право на свой шанс.

— Интересно.

— Кроме того, Лиза Ферней усердно посещает клуб бодибилдинга в Сен-Лари, в двадцати километрах отсюда, и является членом стрелкового клуба.

Внимание Серваса и Кати д’Юмьер сразу заострилось. Серваса поразила мысль: значит, его первое впечатление, тогда, в институте, оказалось правильным. У Лизы Ферней была фигура… Те, кто привязал наверху лошадь, обладали недюжинной силой, а старшая медсестра была покрепче многих мужчин.

— Продолжай копать, — сказал он. — Может, у тебя еще что-нибудь есть?

— Ох, чуть не забыла про кассеты.

— Ну?..

— Там и вправду были голоса птиц.

— Ага!

— Ладно, я побежала в мэрию. Надо проверить, составлен ли список всех детей, когда-либо отдыхавших в лагере.

— Дамы и господа, прошу вас дать майору отдохнуть, — прозвучал от дверей чей-то властный голос.

Все обернулись и увидели в дверях врача в белом халате, на вид лет тридцати. У него был матовый цвет лица, густые черные брови, почти сходящиеся у переносицы, и мясистый нос. Сервас прочитал на халате: «Доктор Сааде». Врач подошел к ним с улыбкой, но глаза его оставались серьезными, а черные брови были непреклонно нахмурены, что означало: в этом месте следователи и жандармы должны склониться перед высшим авторитетом — человеком в белом халате.

Сервас отбросил одеяло и сказал:

— Не может быть и речи, чтобы я тут остался.

— Не может быть и речи, чтобы вы вот так ушли, — отчеканил врач, дружески, но твердо кладя ему руку на плечо. — Мы еще не кончили вас обследовать.

— Так заканчивайте скорее.

Сервас покорно откинулся на подушки. Пока все выходили из палаты, он закрыл глаза и заснул.

В тот же самый момент офицер полиции снял трубку телефона в меблированной крепости генерального секретариата Интерпола в Лионе, на набережной Шарля де Голля. Он сидел в самой середине просторной комнаты в стиле open space,[44] с множеством компьютеров, телефонов, принтеров и кофейных автоматов, с панорамным видом на Рону. Еще в комнате имелась большая украшенная елка со звездой на макушке, которую было видно из-за каждой переборки.

Услышав в трубке голос собеседника, офицер поднял брови.

— Венсан? Это ты? Сколько лет, сколько зим, старина! Куда ты подевался?

Вторая организация по количеству членов после ООН, Интерпол объединяет сто восемьдесят семь стран. Его центральные службы являются не полицейскими в буквальном смысле слова, а скорее консультативными для правоохранительных структур всех стран, входящих в организацию. Они оказывают помощь в проведении экспертиз и имеют огромную базу данных, в которой числится 178 тысяч нарушителей закона и 4500 преступников, находящихся в бегах. Эта служба ежегодно рассылает тысячи международных запросов на аресты, знаменитые «красные уведомления». Человека, поднявшего трубку, звали Люк Дамблен. Как и с Марисой, Эсперандье познакомился с ним в школе полиции.

Они обменялись несколькими дежурными вежливыми фразами, и Венсан перешел к делу.

— Мне нужна ваша помощь.

Дамблен машинально взглянул на фотографии, наклеенные перед ним на переборке, над ксероксом. Русские мафиози, албанские сутенеры, широкополые шляпы мексиканских и колумбийских торговцев наркотиками, сербские и хорватские налетчики и международные педофилы, промышляющие в бедных странах… Кто-то приделал к портретам красные шапочки и белые бороды Санта-Клаусов, что, однако, не сделало их более симпатичными.

Дамблен терпеливо выслушал объяснения своего коллеги и заявил:

— Можно сказать, тебе повезло. Есть в ФБР Вашингтона один парень, за которым должок. Я ему однажды составил протекцию при расследовании. Попробую позвонить, а там посмотрим. А зачем тебе эта информация?

— У меня следствие.

— Совместно с Соединенными Штатами?

— Потом объясню. Посылаю фото, — сказал Эсперандье.

Человек из Интерпола посмотрел на часы и предупредил:

— Это займет время. У него линия пока занята. Тебе когда нужна информация?

— К сожалению, очень срочно.

— Информация всегда нужна срочно, — отозвался Дамблен между двумя щелчками. — Не переживай, я пошлю запрос по экстренному каналу. В память о дружбе. К тому же скоро Рождество, пусть это будет мой подарок.

Сервас проснулся через два часа. Ему понадобилось не меньше секунды, чтобы вспомнить больничную койку, белую палату и большое окно с голубыми шторами. Сообразив, где находится, он поискал глазами одежду и обнаружил ее в прозрачном полиэтиленовом пакете на стуле. Он вскочил с кровати и начал одеваться как можно быстрее. Спустя три минуты он уже был на улице и доставал из кармана телефон.

— Алло?

— Это Мартен. Постоялый двор открыт сегодня вечером?

Старческий голос хмыкнул и ответил:

— Хорошо сделал, что позвонил. Я как раз готовлю ужин.

— Мне надо задать тебе еще несколько вопросов.

— А я-то думал, ты звонишь только, чтобы поесть. Какое разочарование! Ты что-нибудь нашел?

— Объясню, когда приеду.

— Отлично, до встречи.

Уже стемнело, но улица перед лицеем была хорошо освещена. Сидя в машине, припаркованной в десяти метрах от здания, Эсперандье видел, как Марго Сервас вышла из лицея. Он запросто мог бы ее и не узнать. Черные кудри уступили место скандинавскому блонду. Волосы были завязаны в хвостики, что придавало ей вид типичной немецкой «мэдхен» с какой-нибудь карикатуры. На голове красовалась нелепая шляпка.

Когда она обернулась, он увидел у нее на затылке, между хвостиками, новую татуировку, крупную, разноцветную. Эсперандье подумал о своей дочери. Как он отреагирует, если Меган начнет так экспериментировать со своей внешностью? Удостоверившись, что фотоаппарат лежит рядом, на пассажирском сиденье, он нажал кнопку. Как и накануне, Марго немного постояла с подружками и закурила сигарету. Потом подкатил рыцарь на скутере.

Эсперандье вздохнул. Если он их теперь потеряет из виду, то хотя бы знает, где их искать. Венсан не стал выписывать те же кренделя на дороге, что вчера, а спокойно тронулся с места и поехал за ними. Зато водитель скутера пустился в свои обычные выкрутасы. В наушниках «Gutter Twins» пели «Папа, я не верю, что ты уходишь». На следующем светофоре Эсперандье притормозил и остановился. Машина перед ним стояла, скутер был на четыре корпуса впереди. Он уже знал, что они сейчас поедут прямо, и расслабился.

Сиплый голос в наушниках выводил: «Мать меня не знает, а отец не может признать», когда загорелся зеленый. Скутер неожиданно резко свернул направо. Эсперандье забеспокоился. Куда это парочку понесло, чтоб их?.. Они ехали явно не домой. Пробка, образовавшаяся перед ним на светофоре, рассасывалась отчаянно медленно. Он начал нервничать. На светофоре зажегся желтый, потом красный. Венсан рванул на него. Как раз вовремя, чтобы заметить, что скутер свернул налево на следующем светофоре, метрах в двухстах от него. Вот ведь дьявол! Куда это они намылились? Он проскочил перекресток по желтому и стал быстро сокращать дистанцию.

Они ехали по направлению к центру.

Теперь Эсперандье шел у них в кильватере. Движение становилось более плотным, пошел дождь, и автомобильные фары отражались в мокром асфальте. В таких условиях петляющий скутер было видно гораздо хуже. Он выключил музыку на айфоне, нажал кнопку «информация о движении», поводил по тактильному экрану большим и указательным пальцами и нашел ближайшую пробку. Через шестнадцать минут скутер высадил пассажирку на улице Альзас-Лоррена и умчался прочь. Эсперандье припарковался в запрещенном месте, отогнул щиток с надписью «Полиция» и вышел из машины. Инстинкт подсказывал ему, что что-то должно произойти. Он вспомнил, что забыл на пассажирском сиденье фотоаппарат, выругался, вернулся за ним и бегом припустил за объектом слежки.

Повода для паники не было: Марго Сервас спокойно шла в толпе впереди. Венсан на ходу включил аппарат и убедился, что тот работает.

Марго свернула на площадь Эскироль. Деревья и старые фасады домов оживляли ярко освещенные витрины и гирлянды огоньков. За несколько дней до Рождества на улицах было полно народу. Его это вполне устраивало: меньше риска, что обнаружат. Вдруг он увидел, что девчонка резко остановилась, огляделась вокруг, развернулась и зашла в пивную папаши Леона. У Эсперандье включились сразу все сигналы тревоги. Те, кому нечего скрывать, так себя не ведут. Он замедлил шаг и прошелся мимо двери, за которой она исчезла. Перед ним встала дилемма. Венсан уже с полдюжины раз встречался с Марго. Как она отреагирует, если увидит, что он вошел сразу за ней?

Эсперандье заглянул в окно как раз в тот момент, когда она уселась на стул, а перед тем поцеловала в губы человека, сидевшего с другой стороны столика. Марго просто сияла. Эсперандье увидел, как радостно она рассмеялась в ответ на какую-то реплику своего визави.

Потом он взглянул на этого человека. Вот тебе и на!

В этот холодный декабрьский вечер он загляделся на мелкие семечки звезд над горами и на отражение огней мельницы в воде. Это означало, что внутри тепло и приятно. Ледяной ветер жег ему щеки, дождь перешел в снег. Когда дверь мельницы открылась, Сервас увидел, как застыло лицо ее владельца.

— Боже милосердный! Что это с тобой?

Сервас смотрелся в зеркало в больнице и знал, что его вид может напугать кого угодно. Черные расширенные зрачки и красные, налитые кровью глаза были достойны Кристофера Ли в роли Дракулы. Шея посинела до самых ушей, контуры губ и ноздрей пламенели, раздраженные пластиковым мешком, а на шее красовался глубокий лиловый шрам от впившейся веревки. Глаза слезились от холода и нервного напряжения.

— Я запоздал, — хрипло произнес он. — Можно я начну с того, что войду? Нынче вечером очень холодно. — Сервас дрожал всем телом.

В доме Сен-Сир с тревогой вгляделся в него.

— Господи! Иди скорее, грейся!

Старый следователь стал спускаться в большую комнату.

Как и в прошлый раз, стол был уже накрыт. В камине полыхал яркий огонь. Сен-Сир пододвинул ему стул, открыл бутылку вина и налил бокал.

— Выпей и приди в себя. Ты уверен, что в порядке?

Сервас кивнул и отпил глоток. Вино было темно-красное, почти черное. Очень крепкое, хотя и прекрасное на вкус, особенно для Серваса, который не очень-то разбирался в винах.

— «Сомонтано», — сказал Сен-Сир. — Я за ним езжу по ту сторону Пиренеев, в Верхний Арагон. Так что же случилось?

Сервас все ему рассказал. Разум его постоянно возвращался к лагерю, и каждый раз сильный выброс адреналина пронзал Мартена так же, как рыбья кость пронзает кошачье горло. Кто пытался его удавить? Он прокручивал весь день, как кинопленку. Гаспар Ферран? Элизабет Ферней? Ксавье? Но Ксавье пришел ему на помощь, разве что психиатр спасовал в самый последний момент, когда Сервас уже умирал. Чуть раньше его почти задушили, а позже Ксавье уже был рядом. А если это Ксавье его и душил? Нет, он слышал, как отъезжал «вольво»! Сервас пытался свести воедино события этого дня и дня вчерашнего, спешное бегство Шаперона, пустой дом, найденные плащ и перстень, коробочку с патронами на столе…

— Ты очень близок к истине, почти подобрался к ней, — озабоченно заключил Сен-Сир, взглянул на шею Серваса и продолжил: — Но то, что он с тобой сделал, это… неслыханное насилие. Теперь он уже ни перед чем не остановится. Надо будет — убьет и полицейского.

— Он или они, — сказал Сервас.

Сен-Сир бросил на него острый взгляд и заметил:

— Это плохо для Шаперона.

— У тебя нет идеи по поводу того, где он может прятаться?

Магистрат надолго задумался, потом ответил:

— Нет. Но Шаперон — фанатик гор и альпинизма. Он знает любую тропу и каждое укрытие как на французской территории, так и на испанской. Обратись-ка в горную жандармерию.

Конечно, как же Сервас раньше не додумался?

— Я приготовил кое-что легкое, как ты просил, — сказал Сен-Сир. — Форель под миндальным соусом. Это испанский рецепт. А ты мне расскажешь новости.

Он вышел в кухню и вернулся с двумя дымящимися тарелками. Сервас выпил еще глоток вина и взялся за форель. Тарелка вкусно дымилась, соус источал тонкий аромат миндаля, чеснока, лимона и петрушки.

— Так ты полагаешь, что кто-то мстит за ребят?

Сервас кивнул и поморщился. Каждый кусочек пищи болью отзывался в горле. Он очень быстро наелся и отодвинул тарелку.

— Прости, но больше не могу.

— Конечно, пойду приготовлю тебе кофе.

Вдруг, с неожиданной жестокостью, перед Сервасом возникло вырезанное на стволе дерева сердце с пятью именами из семи.

— Значит, слухи имели под собой почву, — сказал Сен-Сир, возвращаясь с чашкой в руке. — Невероятно, что мы пропустили дневник и нам не удалось найти ни малейшей зацепки в пользу этой версии.

Сервас его понимал. С одной стороны, Сен-Сир испытывал облегчение оттого, что истина наконец-то забрезжила впереди. С другой — он испытывал то, что чувствовал бы всякий, кто годами преследовал цель, а потом, уже смирившись с тем, что никогда ее не достигнет, вдруг видит, как ее достигает кто-то другой. Горькое это чувство: понять, что прошел мимо главного и впустую потратил время.

— В конечном итоге, интуиция тебя не подвела, — подчеркнул Сервас. — По всей видимости, члены квартета никогда не снимали капюшонов, идя на дело, и не показывали жертвам свои лица.

— Никто из пострадавших ни разу не пожаловался!

— Так часто бывает в делах подобного рода, ты это знаешь не хуже меня. Истина вскрылась много лет спустя, когда жертвы стали взрослыми, обрели уверенность в себе и уже не боятся своих мучителей.

— Полагаю, ты просмотрел список всех детей, когда-либо отдыхавших в лагере? — спросил Сен-Сир.

— Какой список?

Следователь бросил на него удивленный взгляд и пояснил:

— Тот, что я составил, установив имена всех детей. Он лежал в коробке, которую я тебе отдал.

— Там не было никакого списка, — отозвался Сервас.

Сен-Сир смутился, но стоял на своем:

— Да был же! Ты что, думаешь, у меня с головой непорядок? Я уверен, там были все документы, включая этот список. Я тогда пытался установить связь между самоубийцами и другими детьми, отдыхавшими в лагере, предположил, что до этого могли случиться и другие самоубийства, прошедшие незамеченными, поскольку они были одиночными. Может быть, и другие ребята из лагеря кончали с собой. Это подтвердило бы мою гипотезу, что самоубийства связаны с «Пиренейскими сернами». Я отправился в мэрию и составил список всех детей, отдыхавших в лагере со времени его основания до трагических событий. Этот список лежал в коробке.

Сен-Сир не любил, когда кто-то ставил под сомнение его слова, тем более — интеллектуальные качества. Он был уверен в себе.

— Сожалею, но в коробке не было ничего похожего на такой список.

Старик покачал головой, пристально на него посмотрел и заявил:

— То, что находится у тебя, — это фотокопии. В то время я был очень педантичен, не то что сейчас. Я снимал фотокопии с каждой странички досье и уверен в том, что список там был. — Он поднялся. — Пойдем со мной.

Они двинулись по коридору, облицованному красивым серым камнем. Следователь толкнул низкую дверь и повернул выключатель. Сервас очутился в настоящем хаосе. В маленьком кабинете в неописуемом беспорядке пылились книжные шкафы, стулья, столики на одной ножке, везде как попало валялись книги по юриспруденции, из стопок досье вывешивались листки, когда-то заботливо собранные вместе. Документы лежали повсюду, даже в углах и на полу. Ворча, Сен-Сир безуспешно порылся в стопке бумаг сантиметров тридцать высотой, лежащей на стуле, потом в другой. Минут через пять он выпрямился, держа в руках сшитую пачку листков, и торжествующе протянул ее Сервасу.

— Вот.

Мартен заглянул в список. Десятки имен, напечатанных в две колонки на трех страницах. Глаза его скользили по строчкам, но ни одно имя не заставляло остановиться. Потом появилось знакомое: Алиса Ферран. Он продолжил читать. Людовик Аслен, еще один из тех, кто покончил с собой. Еще дальше — Флориан Ванлоот. Сервас искал еще двоих ребят, отдыхавших в лагере, перед тем как покончить с собой, и вдруг его глаза натолкнулись на одно совершенно неожиданное имя.

Его здесь просто не должно было быть.

У Серваса закружилась голова, и он вздрогнул, словно его током ударило. На миг ему показалось, что это галлюцинация. Мартен закрыл глаза, потом открыл. Но имя осталось там, среди других, и никуда не делось. Ирен Циглер.

Черт возьми, но этого не может быть!

24

Сервас долго сидел за рулем «чероки», невидящими глазами глядя перед собой сквозь ветровое стекло. Он не замечал ни хлопьев снега, все гуще падавших с неба, ни снежной подушки, покрывшей шоссе. Под фонарем на снегу обозначался круг света. Огни на мельнице гасли один за другим, в конце концов остался только один. Светилось окно спальни. Наверное, старик читал, лежа в постели. Ставней он не закрывал, да это и не было нужно. Любому вору пришлось бы сначала переплыть ручей, а потом долго карабкаться до окон вдоль стены. Такая система была не менее эффективна, чем сторожевой пес или сигнализация.

Ирен Циглер… Ее имя было в списке. Сервас спрашивал себя, что это могло означать. Он вспомнил, как вернулся в жандармерию после первого визита к Сен-Сиру, неся под мышкой картонку с документами. Ирен тогда завладела коробкой и начала листок за листком перебирать лежавшие там бумаги по расследованию дела о самоубийствах. Сен-Сир был категоричен: список детей, отдыхавших в лагере, на тот момент лежал там. Но вдруг старик стал терять память и не хочет в этом сознаваться? Он мог засунуть список куда угодно. Но была и другая гипотеза, которая беспокоила Серваса гораздо больше. Он не нашел списка, потому что Ирен Циглер его тайком выкрала. Тогда, ночью в жандармерии, она очень вяло и неохотно пошла на то, чтобы припомнить эпизоды самоубийств, когда он ее об этом попросил. Неожиданно всплыло еще одно воспоминание: он застрял в кабине фуникулера и пытался до нее дозвониться. Она находилась гораздо ближе к канатке, чем он, и должна была приехать первой, но, когда Сервас вошел в кабину, ее все еще не было. По телефону Ирен объяснила, что свалилась с мотоцикла и находится на дороге. Он увидел ее только после события. Перро на тот момент был уже мертв.

Сервас с такой силой вцепился в руль, что побелели костяшки пальцев. Он потер веки. Сил уже не осталось, Мартен был на грани нервного истощения, тело превратилось в сплошной комок боли. Сомнение, как яд, разъедало его мозг, который начал выдавать новые мысли и образы. Она разбиралась в лошадях, по-мужски водила машину и вертолет, знала весь район как свои пять пальцев. Он вдруг припомнил, с какой поспешностью Циглер вызвалась поехать с ним в мэрию. Она прекрасно знала, что должна там найти. Список был единственной ниточкой, которая вела к ней. Может, она рылась в бумагах Шаперона, чтобы понять, где его искать? Значит, это Ирен пыталась его задушить в лагере? Она надела ему на голову мешок и удавку на шею? Он не мог в это поверить.

От усталости мысли его текли медленно, и он терял способность размышлять здраво. Что же ему делать? У него не было никаких доказательств виновности Ирен.

Сервас взглянул на часы на панели приборов, достал телефон и позвонил Эсперандье.

— Мартен? Что случилось?

Сервас рассказал ему о следователе в отставке, о материалах его расследования и о том, что сегодня обнаружил.

Эсперандье долго молчал, потом скептически спросил:

— Ты думаешь, это она?

— Ее не было со мной, когда я видел в кабине фуникулера Перро и убийцу. Преступник прятал лицо под капюшоном и встал позади Перро, когда наши кабины встретились, явно опасаясь, что я его узнаю. Она должна была прибыть на место преступления первой, но ее там не оказалось. Циглер приехала на место происшествия с большим опозданием. — Вдруг ему в голову пришла еще одна мысль. — Она тоже отдыхала в лагере «Пиренейские серны» и ничего об этом не сказала. Ирен разбирается в лошадях, хорошо знает горы, она женщина спортивная и, несомненно, умеет обращаться с альпинистской веревкой…

— Вот черт! — проговорил Эсперандье, на этот раз потрясенный.

Он говорил, приглушив голос, и Сервас догадался, что тот лежит в постели рядом с Шарлен, которая, наверное, спит.

— Что делать? — спросил он.

Ответом ему было молчание. Даже на расстоянии он понял, что Эсперандье опешил. Венсан не привык, чтобы патрон отпускал вожжи.

— У тебя какой-то странный голос.

— Я очень устал. Кажется, у меня температура.

Он не стал рассказывать о нападении в лагере. Сейчас ему не хотелось об этом говорить.

— Ты где?

Сервас оглядел пустынное шоссе и ответил:

— Напротив дома Сен-Сира.

Он машинально заглянул в зеркало заднего вида. На шоссе никого не было, видимость упала до нуля. Ставни последних домов в деревне были плотно закрыты. Только снежные хлопья густо падали на землю.

— Возвращайся в отель и пока ничего не предпринимай, — сказал Эсперандье. — Я выезжаю.

— Когда? Прямо сейчас?

— Да, одеваюсь и еду. А Циглер?.. Ты знаешь, где она сейчас?

— Думаю, у себя дома.

— Или отправилась на поиски Шаперона. Позвони-ка ей, чтобы уточнить.

— Что я ей скажу?

— Не знаю. Мол, ты плохо себя чувствуешь, заболел, очень устал… Ну, ты же сам говорил. Скажи ей, что завтра останешься дома отсыпаться, что больше так не можешь. Посмотрим, как она отреагирует.

Сервас улыбнулся. После того, что произошло, она вряд ли ему поверит.

— Мартен? Что случилось?

Он прислушался. В трубке, где-то на заднем плане, тихо работал телевизор. Циглер была дома или у кого-нибудь в гостях. Где она живет? В квартире? В доме? Ему не удавалось представить себе ее жилище. В любом случае она не рыщет, как голодный волк, вынюхивая следы мэра. Или Серваса… Он вдруг представил ее себе в кожаном комбинезоне и высоких сапогах, на мощном мотоцикле, потом в кабине вертолета. Вдруг к нему пришла уверенность в том, что это была именно она.

— Ничего, — ответил майор. — Я звоню, чтобы сказать, что сломался. Мне надо поспать.

— Тебе не стало получше?

— Не знаю. У меня путаются мысли. Я вообще не могу думать, очень устал, у меня зверски болит шея. — Нет лучше вранья, чем то, в котором содержится доля истины. — Как думаешь, ты справишься завтра одна? Надо быстрее найти Шаперона.

— Ладно, — помедлив, ответила она. — Ты в любом случае работать не сможешь. Отдыхай. Если будет что-то новое — позвоню. Я тоже иду спать. Ты ведь сам говоришь, что надо сохранять ясность мыслей.

— Спокойной ночи, Ирен. — Он разъединился и набрал номер своего заместителя.

— Эсперандье слушает.

— Она у себя дома. Во всяком случае, в комнате, где работает телевизор.

— Но не спит.

— Как и все, кто поздно ложится. А ты где сейчас?

— На шоссе. Заеду заправлюсь — и к тебе. На полях такая темень… Приеду минут через пятьдесят. Как ты смотришь на то, чтобы посидеть в засаде возле ее дома?

Сервас колебался. Хватит ли у него сил?

— Я даже не знаю, где она живет.

— Шутишь?

— Нисколько.

— Что будем делать?

— Я позвоню д’Юмьер, — предложил Сервас.

— В такой час?

Сервас положил телефон на кровать, зашел в ванную и плеснул себе в лицо холодной водой. Он охотно выпил бы кофе, но на это рассчитывать не приходилось. Вернувшись в номер, он позвонил Кати д’Юмьер.

— Мартен? Черт возьми, вы знаете, который час? Вам в вашем состоянии давно пора спать!

— Мне очень жаль, но дело срочное. — Он догадался, что поднял прокурора с постели.

— Еще одна жертва?

— Нет, крупная неприятность. Совершенно неожиданная. У нас новый подозреваемый. Я пока никому не могу сказать, кроме вас.

— Кто? — спросила д’Юмьер, сразу проснувшись.

— Капитан Циглер.

Воцарилось долгое молчание, потом послышалось:

— Выкладывайте все.

Он рассказал о списке Сен-Сира, о том, что Ирен не было в момент гибели Перро, о том, с какой неохотой она говорила о своем детстве, как скрыла пребывание в лагере, обо всех умолчаниях и увертках, к которым Циглер прибегала, когда речь заходила о ее личной жизни.

— Это еще не доказывает ее виновность, — заметила д’Юмьер.

«С точки зрения юриста», — сказал он себе.

По его же мнению, Ирен Циглер становилась подозреваемой номер один. О своем инстинкте сыщика он распространяться не стал.

— Однако вы правы. Все это настораживает. История со списком мне очень не нравится. Чем я могу помочь? Полагаю, вы позвонили мне в такой час не затем, чтобы сообщить новость, которая могла подождать до завтра?

— Нам нужен ее адрес. Я его не знаю.

— Нам?..

— Я вызвал к себе Эсперандье.

— Вы собираетесь за ней следить? Сегодня ночью?

— Не исключено.

— Вот черт! Мартен! Да вам выспаться надо! Вы в зеркало глядели?

— Не больно-то охота.

— Не нравится мне все это. Будьте осторожны. Если это действительно она, то дело становится опасным. Убитых уже двое. Оружием Циглер владеет не хуже вас.

Сервас счел эти слова миленьким эвфемизмом. В стрельбе он вообще был не силен. Что же до его заместителя, то тот мало походил на инспектора Гарри.[45]

— Свяжитесь со мной минут через пять, мне тоже надо сделать пару звонков, — сказала она. — Пока.

Минут через сорок Эсперандье постучал в номер Серваса. Его куртка и волосы были запорошены снегом.

— У тебя найдется кофе и стакан воды? — спросил он с порога, держа в руке тюбик аспирина, и поднял глаза на патрона. — Ох, бля-а…

В тот час, когда Сервас выходил из дома Сен-Сира, Диана еще сидела у себя в кабинете.

Ее мучил вопрос: что делать дальше? Она была готова перейти к действиям. Но в самом ли деле ей этого хотелось? Всегда есть искушение сделать вид, что ничего не произошло, и забыть все свои открытия. Поговорить со Шпицнером? Когда она уезжала, ей казалось, что ему всегда можно позвонить, а теперь, по некоторому размышлению, эта уверенность исчезла. Обратиться было не к кому.

Она осталась одна, предоставлена самой себе. Часы в углу экрана компьютера показывали 23.15.

В институте стояла полная тишина, только ветер порывами шумел за окном. Диана закончила фиксировать данные бесед, собранные за день. Ксавье уже давно ушел из своего кабинета. Сейчас или никогда… Она снова почувствовала комок где-то в желудке. Что будет, если ее обнаружат? Лучше об этом не думать.

— Я ее вижу.

Эсперандье передал ему бинокль. Сервас направил его на маленький трехэтажный дом у подножия склона. Ирен Циглер стояла посреди комнаты, держа возле уха мобильник, и без умолку что-то говорила. Одета она была как на выход, а вовсе не как человек, который хочет посидеть перед сном у телевизора.

— Не похоже, чтобы Ирен собиралась ложиться спать, — прокомментировал Эсперандье, снова беря в руки бинокль.

Они находились на возвышении, на краю парковки, обозначенной дорожным знаком, в двадцати километрах от Сен-Мартена, спрятавшись в укромном месте между кустами живой изгороди, окружавшей стоянку и качавшейся от ледяного ветра. Сервас поднял воротник пальто, а Эсперандье плотно завязал капюшон куртки, побелевшей от снега. Серваса трясло, зубы выбивали дробь. Прошло уже сорок две минуты после полуночи.

— Она выходит! — объявил Эсперандье, увидев, что Ирен застегивает куртку у выхода.

В следующую секунду она захлопнула за собой дверь квартиры. Венсан перевел бинокль на подъезд дома. Циглер появилась секунд через двадцать, сбежала по лестнице и направилась к мотоциклу, не обращая внимания на непогоду.

— Вот дьявол, невероятно!

Они бросились к автомобилю. Когда они выруливали, огибая дом, задние колеса пробуксовывали. Поднявшись на горку, мотоцикл повернул направо, к центру городка. На перекрестке, чтобы не потерять его из виду, они проехали на красный. Маловероятно, что в такое время кто-то попался бы на дороге. Теперь Сервас с Эсперандье очутились на длинной, запорошенной снегом улице. Впереди маячили огоньки мотоцикла, который ехал очень медленно. С одной стороны, это облегчало погоню, а с другой — увеличивался риск, что Ирен их заметит. Ведь на улице больше никого не было, только ее мотоцикл и их автомобиль.

— Если так будет продолжаться, то она нас обнаружит, — сказал Эсперандье, притормаживая.

Они выехали из городка и минут двадцать ехали не спеша, миновав за это время две пустынные деревни. По краям дороги тянулись заснеженные луга и, как всегда, виднелись горы. Эсперандье отпустил мотоцикл далеко вперед, так что временами его красный огонек, похожий на кончик горящей сигареты, был еле виден сквозь снежные хлопья.

— Куда это ее несет? — В голосе Эсперандье прозвучал вопрос, который тревожил и его патрона.

Сервас не ответил.

— Думаешь, она нашла Шаперона?

При этой мысли Сервас напрягся. Его охватило дурное предчувствие. Что-то должно было случиться. Все происходящее подтверждало его правоту. Циглер солгала, она не собиралась идти спать, вместо этого мчится в ночи неведомо куда, никого не предупредив. В голове у него прокручивались все этапы расследования, детали, которые ее характеризовали.

— Ирен свернула направо.

Сервас вгляделся. Мотоцикл съехал с дороги на освещенную парковку перед низким прямоугольным зданием, напоминавшим бесчисленные торговые склады, стоящие по сторонам шоссе национального значения. Сквозь снежные хлопья блестела неоновая вывеска. На ней красовался женский профиль в шляпе-котелке и с сигаретой. Сигаретный дымок складывался в слова: «PINK BANANA». Эсперандье еще притормозил. Циглер выключила мотор и слезла с мотоцикла.

— Это еще что? — спросил Сервас. — Ночное кабаре?

— Розовый бар, — отозвался Эсперандье.

— Что?

— Дансинг для лесбиянок.

В тот самый момент, когда Циглер здоровалась с охранником в теплом пальто с меховым воротником, надетом поверх смокинга, они на первой передаче въезжали на парковку. Ирен прошла между двух пластиковых пальм и исчезла внутри. Эсперандье очень медленно проехал мимо входа в дискотеку. Чуть поодаль стояли еще два здания, похожие на гигантские обувные коробки. Там находилась торговая зона. Он повернул и остановился за ними, в затемненном месте, носом ко входу в бар.

— Ты хотел узнать о ее личной жизни — пожалуйста!

— Что, интересно, она там делает?

— А ты как думаешь?

— Я хотел сказать, Циглер выслеживает Шаперона, знает, что время ее поджимает, — и едет сюда? В час ночи?

— Разве что у нее здесь назначена встреча с тем, кто может что-то сообщить.

— В заведении для лесбиянок?

Эсперандье пожал плечами. Сервас посмотрел на часы: 1.08.

— Отвези-ка меня обратно.

— Куда?

— К ее дому. — Он порылся в кармане и вытащил маленькую связку отмычек.

— Эй, подожди! Это не самая хорошая идея. Она может в любой момент выйти отсюда.

— Ты меня там оставишь и вернешься, чтобы удостовериться в том, что она здесь. Я не войду, пока ты не дашь мне отмашки. Твой мобильник заряжен?

Сервас достал телефон. На этот раз он работал. Эсперандье проверил свой и покачал головой.

— Погоди, погоди. Ты свою морду видел? Ты же еле на ногах держишься! Если Циглер действительно убийца, то она очень опасна.

— Если ты будешь держать ее под наблюдением, у меня будет возможность удрать. На хитрости времени больше нет.

— Вдруг тебя увидят соседи и поднимут тревогу? Конфьян сделает все, чтобы испортить тебе карьеру. Он тебя ненавидит!

— Никто ничего не увидит. Поехали, мы и так уже потеряли много времени.

Диана огляделась кругом: в коридоре никого. В этой части института, куда пациенты не имели доступа, отсутствовали камеры слежения. Она повернула ручку, убедилась, что дверь не заперта, взглянула на часы — двенадцать минут первого — и вошла. В комнату через окно лился лунный свет. Вот он, кабинет Ксавье…

Диана аккуратно прикрыла за собой дверь. Все ее чувства вдруг обрели внезапную остроту, она словно превратилась в дикого зверя с необыкновенным слухом и зрением. Глаза быстро обшарили стол. Он был пуст, если не считать лампы, компьютера и телефона. Справа стоял небольшой книжный шкаф, слева картотека в классерах с металлическими креплениями, в углу холодильник. На подоконнике — цветы в горшках. За окном бушевала непогода. Когда тучи набегали на луну, все тонуло в темноте и виднелся только сине-серый прямоугольник окна. Потом все снова освещалось, и Диана могла различить каждую мелочь.

В углу на полу лежала пара гантелей. Маленьких, но тяжелых, как отметила про себя Диана, подойдя ближе. На каждой было по четыре двухкилограммовых черных диска. Она хотела открыть первый ящик стола, но он оказался заперт. Вот черт… Зато второй открылся сразу. Поколебавшись, Диана зажгла лампу на столе. Среди бумаг и документов второго ящика ничего интересного не нашлось. Третий был почти пуст, если не считать нескольких ручек и фломастеров.

Она направилась к картотеке. В классерах хранились подшивки. Диана наугад вытащила несколько и открыла. Досье персонала… Берг отметила, что имени Элизабет Ферней среди них не оказалось, зато нашелся Александр Барский. Поскольку другого Александра не было, Диана сделала вывод, что это тот самый парень, с которым она познакомилась в буфете. Она подошла к столу, чтобы лучше было видно.

Личное дело Александра Барского гласило, что он родился в 1980 году в Кот-д’Ивуар. Значит, он моложе, чем ей казалось. Холост. Проживал в городе под названием Сен-Годан. Это название вроде бы попадалось ей на глаза на карте региона. В институте работает четыре года. До этого служил в государственном учреждении, именуемом EPSM и занятом сохранением психического здоровья. Во время учебы стажировался во многих местах, в том числе по детской психиатрии, и Диана подумала, что им потом будет о чем поговорить. Ей вообще хотелось сойтись с Алексом поближе: появится хоть один друг. К тому же он на хорошем счету. В конце каждого года Ксавье делал приписку к характеристике: «прислушивается», «компетентен», «проявляет инициативу», «обладает чувством локтя», «в хороших отношениях с пациентами».

Ладно, хватит, не всю же ночь тут сидеть…

Диана закрыла досье Алекса, поставила на место и с тревогой в сердце принялась искать свое. Ага, вот: «Диана Берг». Вместе с ее резюме в папке лежали распечатки электронной переписки с доктором Варнье. В желудке что-то не просто сжалось, а завязалось в узел, когда она прочла запись внизу страницы, сделанную рукой Ксавье: «Возможный источник проблем?» Остальные подшивки ей ничего не дали. Истории болезни пациентов. Административная документация… Тот факт, что нигде не нашлось досье Лизы Ферней, подтверждал гипотезу Дианы: скорее всего, истинным директором и властителем этих мест была именно Лиза. Ни Варнье, ни Ксавье не осмелились составить на нее досье.

Взгляд ее остановился на книжном шкафу в другом конце кабинета, потом снова на письменном столе и на компьютере. Поколебавшись, Диана уселась в кресло Ксавье. Кожаная спинка хранила стойкий запах мыла и туалетной воды с пряным древесным оттенком. Она прислушалась, а потом нажала кнопку «пуск» на компьютере. Внутри что-то забулькало и запищало, прямо как просыпающийся грудной младенец.

Высветился фон экрана — обычный осенний пейзаж, и одна за другой появились иконки.

Диана пробежала по ним глазами, но ничто не привлекло ее внимания.

Она открыла электронную почту. Ничего особенного. Последнее сообщение, датированное этим утром и адресованное всему персоналу, называлось: «Расписание рабочих собраний терапевтических бригад». В ящике было пятьсот пятьдесят входящих писем, из них двенадцать непрочитанных. У Дианы не было времени смотреть их все, но она на всякий случай открыла последние сорок. Там тоже ничего особенного не нашлось.

Берг влезла в ящик с отправленными письмами. Ничего.

Закрыв почту, она нажала опцию «Избранное». Несколько сайтов показались ей достойными внимания. Первый знакомства для холостяков, второй назывался «Совращение психологом-сексологом», на третьем размещались жесткие порнографические снимки, а четвертый именовался «Боли в груди и нарушения сердечно-сосудистой деятельности». Интересно, у Ксавье действительно были проблемы с сердцем или же он просто относился к разряду ипохондриков? Минут через семнадцать она с разочарованием выключила компьютер.

Взгляд ее снова упал на первый ящик стола, тот, что был закрыт на ключ.

Неужели у Ксавье где-нибудь не хранился внешний жесткий диск или ключ USB? Если не считать порносайта, его компьютер был подозрительно чист для человека, которому есть что скрывать.

Диана огляделась вокруг, взяла канцелярскую скрепку и попыталась открыть ею замок, как не раз видела в фильмах.

Попытка явно не удалась, а когда в довершение всего скрепка сломалась и кончик остался в замке, Диана тихо выругалась. Несколько минут после этого она провозилась, работая разрезным ножом, но кусочек скрепки достала. Тогда Диана начала соображать, где же может храниться ключ, и вдруг ей пришла неожиданная мысль. Повернув кресло к окну, она встала и принялась один за другим приподнимать цветочные горшки. Ничего. Тогда Диана наудачу запустила пальцы в землю.

В третьем горшке ее пальцы нащупали какую-то ткань, а под ней — твердый предмет. Она извлекла на свет божий маленькое саше. В нем лежал ключ. Сердце забилось сильнее. Однако, открыв ящик, Диана испытала разочарование. Там не было ни внешнего диска, ни ключа USB, только стопка документов, относящихся к институту. Отчеты, переписка с коллегами — ничего конфиденциального. Зачем же было Ксавье закрывать ящик на ключ? Почему он не оставил его отпертым, как остальные? Перебирая документы, Диана увидела среди них папку в более тонкой обложке. Она осторожно вытащила ее из ящика и положила на стол под лампу. В папке лежала тоненькая пачка листков, среди них список каких-то имен, набранный в несколько колонок. На нем стоял штамп мэрии Сен-Мартена, и Диана заметила, что это была фотокопия. Список состоял из двух страниц, и она отогнула первую. На второй Берг увидела желтый самоклеющийся листок, на котором Ксавье написал несколько имен и поставил у каждого вопросительный знак.

Гаспар Ферран?

Лиза?

Ирен Циглер?

Лагерь?

Месть?

А при чем тут лошадь???

Что же попало к ней в руки? Впрочем, ответ она уже знала. Эти вопросы были эхом ее собственных. Два имени ей были незнакомы, зато слово «лагерь» сразу напомнило о странном происшествии среди заброшенных домов два дня назад. Перед ней явно лежал список подозреваемых. Она вдруг вспомнила разговор, который слышала через вентиляционное отверстие. Сыщик поручил Ксавье провести самостоятельное расследование среди персонала. Знаки вопроса, расставленные после имен, говорили о том, что доктор приступил к делу. Следовательно, если Ксавье ведет следствие тайно, то он сообщником не является и это не его ищут полицейские. Но тогда что означает странный заказ медикаментов, который он сделал?

Прежде чем закрыть стол на ключ, изумленная Диана положила листок обратно в папку, а ее — в ящик. Она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь называл те два незнакомых имени, однако в списке было одно, от которого она могла оттолкнуться в собственном расследовании. Не случайно Ксавье написал там слово «лагерь». Может, он имел в виду, что все эти люди каким-то образом связаны с «Пиренейскими сернами»? Она снова увидела человека, рыдающего в заброшенном доме. Что же там такое произошло? Какая здесь связь с преступлениями, совершенными в окрестностях Сен-Мартена? Ответ, очевидно, таился в слове, написанном внизу рукой психиатра. Месть… Диана отдавала себе отчет в том, что, для того чтобы хоть как-то приблизиться к истине, недоставало очень многого. Ксавье начал, но самых важных вопросов себе пока еще просто не задал.

Вдруг она насторожилась, все еще держа в руке ключ. Шум шагов в коридоре! Диана инстинктивно вжалась в кресло, рука медленно, осторожно скользнула к настольной лампе и выключила ее. Оставшись в сине-серой полутьме, она чувствовала, как тревожно и опасно трепещет сердце. Шаги остановились возле двери в ее кабинет. Охранник делал обычный обход? А вдруг он видел полоску света под дверью? Потянулись бесконечные секунды. Потом охранник пошел дальше, и шаги затихли.

Кровь все еще стучала в ушах, но Диана постепенно отдышалась. Прежде всего ей хотелось подняться в свою комнату и залезть под одеяло. Еще она сгорала от желания расспросить Ксавье про расследование. При этом Берг понимала: в ту же секунду, как она расскажет ему, что лазила к нему в стол, с местом в институте и карьерой ей придется расстаться. Надо найти другой способ заставить его раскрыться.

— Мотоцикл здесь. Она все еще в баре.

Сервас убрал мобильник и включил табло времени на парковке. На его часах было 1.27. Он подошел к двери второй квартиры. Ни звука. Все спали. Хорошенько вытерев ноги о коврик, Сервас достал из кармана отмычки и принялся по очереди совать их в замок. Секунд через тридцать он уже проник внутрь. У Циглер не было ни дополнительной задвижки, ни тройного запора.

Из коридора две двери вели направо: одна — в следующий коридор, вторая — в комнату. Свет, падавший от уличных фонарей, довольно сносно освещал это помещение. За большими, до пола, окнами, не переставая, шел снег. Сервас шагнул внутрь, поискал выключатель, и яркий свет озарил спартанское жилище. Он застыл на пороге с бьющимся сердцем.

«Ищите белизну», — сказал Пропп.

Сервас медленно обвел комнату глазами. Белые стены, холодная и безликая современная мебель. Он постарался представить себе человека, который тут живет, отбросив тот факт, что был с ним знаком. На ум ничего не приходило. У него было такое впечатление, что он разглядывает жилище призрака. Мартен подошел к полке, где вместе со спортивными кубками стояла дюжина книг, и вздрогнул. Все они были на одну тему: сексуальные преступления, насилие и издевательства над женщинами, порнография и прочие извращения. Снова закружилась голова. Он приближался к истине… Заглянув в кухню, Сервас вдруг уловил какое-то движение справа. Отреагировать он не успел и ощутил, как кто-то дотронулся до его ноги. В панике он отпрыгнул назад, сердце чуть не разорвалось. С протяжным мяуканьем от него отскочил кот и бросился в другой угол комнаты. Господи, как ты меня напугал! Подождав, пока немного уймется сердцебиение, Сервас принялся открывать кухонные шкафчики. Ничего интересного. Однако надо сказать, что Циглер придерживалась строгой гигиены питания, не в пример ему. Затем он снова отправился в комнаты. Дверь в одну из них была открыта. Письменный стол, аккуратно заправленная кровать, на полках — папки-скоросшиватели. Он заглянул во все по очереди. Там находились досье, налоговые квитанции, счета за электричество, квартиру, лечение, курс лекций школы жандармерии, разные абонементы. На ночном столике — книги на английском языке: «Женщина распознает женщину», «Радикальный феминизм, история в документах». Тут в кармане у него завибрировал телефон, и он подскочил.

— Как дела? — спросил Эсперандье.

— Пока ничего. Что, надо двигаться?

— Нет, она все еще там. А ты не подумал, что Циглер, может быть, живет не одна? Мы же о ней ничего не знаем, черт побери!

У Серваса снова зашумело в ушах. Ведь Эсперандье прав! Мартен никогда не задавался этим вопросом. В квартире были три закрытые двери. Что там, за ними? По крайней мере, одна из них должна вести в комнату. Та, в которой он находился, не походила на жилую. Сервас вошел в квартиру бесшумно, было почти два часа ночи, в это время сон особенно крепок. Когда он подходил к соседней двери, у него от волнения свело желудок. Мартен прислушался — тихо, прижал ухо к замочной скважине — ни звука. Слышно было только, как шумит кровь в ушах. Наконец он взялся за дверную ручку и медленно ее повернул.

Пустая комната, неприбранная кровать… Сердце снова заколотилось. Наверное, всему виной скверное состояние. Надо всерьез подумать о том, чтобы заняться спортом, иначе его точно свалит сердечный приступ.

Две остальные двери вели в ванную и в туалет. Сервас удостоверился в этом, заглянув внутрь, и вернулся в комнату, где стоял письменный стол. Ни в одном из трех ящиков он не нашел ничего интересного, только ручки и банковские карточки. Вдруг его внимание привлекло какое-то светлое пятно под столом. Карта автомобильных дорог. Видимо, она соскользнула со стола на пол. Тут снова загудел телефон.

— Она вышла!

— Хорошо. Я здесь. Позвони мне, когда будете в километре отсюда.

— Ты что, спятил? Выбирайся оттуда скорее!

— Кажется, я что-то нашел.

— Она уже отъезжает!

— Двигай за ней! Мне нужно не более пяти минут.

Он выключил телефон и наклонился, чтобы поднять карту.

В 2.02 Эсперандье увидел, что Ирен выходит из бара в компании какой-то женщины. Если Циглер в своем мотоциклетном комбинезоне и черных кожаных сапогах выглядела очаровательной амазонкой, то ее соседка словно сошла с обложки модного журнала. На ней была белая атласная курточка с меховой опушкой, облегающие джинсы и высокие белые сапожки на шнуровке. В отличие от белокурой Циглер ей на спину падали длинные черные волосы. Девушки подошли к мотоциклу, и Ирен вскочила в седло. Они обменялись несколькими словами, и брюнетка наклонилась к блондинке. Эсперандье замер, увидев долгий поцелуй в губы.

— Вот черт, — прошипел он, и в горле у него пересохло.

Циглер сразу завела мотор, и кожаная амазонка слилась с машиной.

«Да, такая может и убить», — сказал себе Венсан, чтобы залить ушатом холодной воды вспыхнувшее возбуждение.

Вдруг ему пришла еще одна мысль. Тех, кто убил коня Эрика Ломбара, было двое. Он успел щелкнуть брюнетку фотоаппаратом, пока та не скрылась в баре. Кто она такая? Могли ли оказаться убийцами женщины?

Он достал мобильник, набрал номер Серваса, поговорил с ним, отсоединился и заорал:

— Дьявол!

Мартен просил пять минут! Это чистое сумасбродство!

Ему надо сматываться как можно скорее! Эсперандье тронулся с места и как вихрь промчался мимо портье. Резко развернувшись, он оказался на прямой как стрела дороге и уже не снимал ногу с акселератора, пока не увидел впереди красный огонек мотоцикла. Венсан машинально взглянул на автомобильные часы: 2.07.

Мартен, ради всего святого, сматывайся!

Сервас рассмотрел карту со всех сторон, потом развернул ее и положил на стол под лампу. Это была карта Верхнего Комменжа, весьма подробная, в масштабе 1:50 000. Внимательно ее изучив, он ничего не увидел. Тем не менее Циглер пользовалась ею совсем недавно, скорее всего перед отъездом.

«Это здесь, — сказал он себе. — Просто ты этого не видишь».

Вдруг его осенило: укрытие Шаперона!

Оно должно быть как-то обозначено на карте.

На шоссе имелось одно место, где крутые виражи следовали один за другим. Прямой путь кончался, и пора было замедлять движение. Дорога вилась между пихт и берез, петляя по белым холмам, сквозь которые пробивался ручей. Днем такой пейзаж выглядел бы как почтовая открытка, а ночью, в свете фар, был почти фантастичен.

Эсперандье видел, как Циглер притормозила, очень осторожно положила свою мощную машину в первый вираж и исчезла за пихтами. Он снял ногу с акселератора и с той же осторожностью обогнул холмик. Ему почти удалось затормозить перед ручьем.

Он не смог бы сказать, что случилось в следующий момент. Какая-то черная тень…

Она метнулась с другой стороны шоссе и бросилась прямо в круг света от фар. Эсперандье инстинктивно нажал на тормоз. Проклятый рефлекс! Машину развернуло поперек дороги и понесло прямо на животное. Шок был велик. Вцепившись в руль, он выровнял машину, но слишком поздно. Венсан остановился, включил аварийную сигнализацию, отстегнул ремень, взял в бардачке фонарик и вышел на шоссе. Собака! Он сбил собаку! Она лежала на самой середине шоссе и посмотрела на Эсперандье, когда тот посветил на нее фонариком. Вид у нее был жалобный. Она часто дышала, морду окутывал густой пар, одна лапа судорожно подрагивала.

«Не шевелись, старина, я к тебе иду!» — почти вслух подумал Эсперандье.

Он сунул руку в карман куртки. Телефона не было! Эсперандье бросил отчаянный взгляд на шоссе. Мотоцикл давно исчез из виду. Проклятье, проклятье и еще раз проклятье! Он подбежал к машине, заглянул внутрь, зажег потолочную лампу, провел рукой под сиденьями. Ничего! Ни следа! Ни под сиденьями, ни на полу. Куда же делся этот долбаный телефон?

Сервас изучил каждый уголок карты, но на ней не было никаких пометок, говорящих о том, что Циглер нашла убежище Шаперона. Может, ей и не нужны были пометки? Вдруг Ирен достаточно было взглянуть на карту, чтобы удостовериться в том, что она уже знала? Перед глазами Серваса раскинулся Сен-Мартен, горнолыжная станция, окрестные долины и вершины, шоссе, по которому он приехал, дорога на электростанцию, лагерь, институт и все ближние деревни.

Он огляделся, и тут его внимание привлек к себе листок бумаги, лежавший среди других на столе. Он вытащил листок и склонился над ним. «Свидетельство о праве собственности. Ролан Шаперон, проживающий в Сен-Мартен-де-Комменж…» Адрес: шоссе 12, сектор 4, долина Ор, коммуна Уркад. Сервас выругался. Времени свериться с кадастром или справиться в ипотечном бюро у него не было. Потом Сервас заметил, что на полях свидетельства Циглер написала какие-то цифры и поставила красный крестик. 04. Он понял, вспотевшими руками схватил листок, поднес его к карте и принялся лихорадочно водить по ней указательным пальцем.

Эсперандье обернулся и увидел свой телефон на шоссе. Он бросился к мобильнику и обнаружил, что тот раскололся пополам, а пластиковый корпус разлетелся вдребезги. Черт! Венсан все-таки попытался позвонить Сервасу. Безуспешно. Его охватил страх. Мартен! В этот момент пес душераздирающе застонал. Эсперандье посмотрел на него. Да что же это за кошмар такой хренов?!

Он открыл заднюю дверцу машины, подошел к собаке и взял ее на руки. Пес был тяжелый, тихо зарычал, но позволил донести себя до машины. Эсперандье положил его на заднее сиденье, сел за руль и покосился на часы на щитке приборов. 2.20! Циглер вот-вот доедет до дома. Мартен, уходи! Удирай! Сматывайся! Ради всего святого! Венсан резко тронулся с места, вильнув колесами, выровнял машину и понесся по заснеженному шоссе, поднимая белую пыль на виражах, вцепившись в руль, как гонщик на ралли. Сердце его бешено колотилось.

Крестик… Крошечный крестик, нарисованный красными чернилами, поначалу ускользнул от его внимания. Он находился на самой середине квадрата 04. Сервас ликовал. Там же, на карте, в пустынной лесной зоне в горах, он обнаружил маленький черный квадрат. Шале, хижина? Да какая разница? Теперь он знал, куда собиралась ехать Циглер после дискотеки.

Он взглянул на часы. 2.20. Что-то пошло не так. Эсперандье давно уже должен был ему позвонить. Циглер минут шестнадцать назад вышла с дискотеки! Она как раз должна быть… Его прошиб холодный пот. Надо быстрее уходить! Немедленно! В панике он покосился на дверь, положил карту обратно под стол, погасил лампу и повернул выключатель. С улицы послышался шум мотора. Сервас выглянул в окно, увидел выезжающий из-за угла мотоцикл Циглер и похолодел. Она уже здесь!

Он бросился к выключателю, погасил свет в коридоре, выскользнул из квартиры и тихо прикрыл за собой дверь. Руки у него так дрожали, что он чуть не выронил отмычку. Сервас запер дверь снаружи и стал спускаться по лестнице, но тут же остановился. Куда идти? Этот выход заблокирован. В парадном он нос к носу столкнется с Циглер. Пот заливал ему глаза. Тут внизу со скрипом открылась входная дверь. Сервас оказался в западне! Он бесшумно взлетел наверх, перепрыгивая через две ступеньки, и снова оказался там, откуда пытался выбраться: на площадке третьего этажа. Спрятаться было негде, бежать некуда. Циглер жила на последнем этаже.

Сердце так колотилось, словно собиралось пробить в груди туннель. Сервас лихорадочно соображал. Ирен вот-вот появится здесь и увидит его. Как она отреагирует? Он сказался больным и усталым, а сам торчит у нее под дверью в полтретьего утра! Думай! Но в голову ничего не приходило. Выбора не было. Сервас снова достал отмычку, вставил в замок и тихо прикрыл за собой дверь. Запри, дурак! Он так и сделал, а затем бросился в коридор. Эта чертова квартира была слишком уж по-спартански обставлена. Совершенно некуда спрятаться! Тут ему пришла мысль зажечь свет, сесть на софу и, как есть, с непринужденным видом ждать, когда она войдет. Сервас скажет, что вошел буквально следом за ней и что у него есть для нее важное известие. Нет! Глупость какая! Он весь в поту, еле дышит, и Циглер сразу прочтет страх на его лице. Надо было дожидаться на лестничной площадке, а теперь уже поздно. Вот идиот! Интересно, способна она его убить?

С содроганием он вспомнил, что она уже однажды пыталась. В лагере, не далее как вчера. Эта мысль его отрезвила. Прячься! В один прыжок он оказался в комнате и скользнул под кровать. Как раз вовремя. В замочной скважине уже поворачивался ключ.

Из-под кровати ему была хорошо видна пара сапог, появившаяся в прихожей. Вжавшись подбородком в пол, обливаясь потом, Сервас вдруг ощутил себя внутри какого-то кошмара. Так не могло быть на самом деле!

Циглер со стуком бросила ключи на столик в прихожей. Он различил только звук, ее он видеть не мог. Мартену показалось, что она хочет войти в комнату, и его охватил панический ужас.

Но сапоги двинулись дальше по коридору, в гостиную, и он услышал, как с треском расстегнулась молния на комбинезоне. Тут его словно парализовало. Телефон! Он забыл его выключить!

Пес постанывал на заднем сиденье, но лежал тихо, не дергаясь. Эсперандье прошел последний поворот так же, как и все остальные: на пределе возможностей. Машину занесло, но он вывернул руль в сторону заноса, нажал на газ и выровнялся.

Вот и дом Циглер.

Венсан остановился напротив, взял оружие, вышел, поднял глаза и увидел в комнате свет. Мотоцикл Циглер стоял возле дома, значит, она там. Он прислушался, но не услышал ничего, кроме завываний ветра.

Мартен, где ты, черт побери, покажись!

Эсперандье в отчаянии пробежал глазами по дому, и вдруг его осенило. Он снова сел за руль и тронулся с места. Пес застонал.

— Я все понимаю, старина, тебе больно. Потерпи.

Венсан остановился на возвышении возле барьера парковки, влез на него и приложил к глазам бинокль. Циглер выходила из кухни с бутылкой молока в руках. Она бросила куртку на канапе, расстегнула пояс на брюках, сняла сапоги, потом исчезла из виду, и в квартире зажглось еще одно маленькое окошко. Эсперандье догадался, что это ванная. Ирен собиралась принять душ. Что же с Мартеном? Успел он уйти или нет? Если да, то где спрятался, черт побери? Эсперандье нервно сглотнул. Между маленьким окошком ванной и большим — гостиной было еще одно с поднятыми шторами. Благодаря тому, что из открытой в коридор двери лился свет, можно было даже разглядеть кровать. Вдруг из-под нее появилась тень, выпрямилась и крадучись направилась к выходу. Мартен! Эсперандье чуть не заорал от радости, но ограничился тем, что перевел бинокль на входную дверь. Сервас появился в проеме. На лице его заместителя расцвела широкая улыбка. Сервас посмотрел направо, потом налево, видимо ища Эсперандье. Тот сунул в рот два пальца и свистнул.

Сервас поднял голову, увидел его и ткнул пальцем куда-то вверх. Эсперандье понял и навел бинокль на окна. Ирен Циглер все еще была в душе. Он махнул Мартену, чтобы тот шел за угол, и сел в машину. Минутой позже его патрон открыл пассажирскую дверцу.

— Черт возьми, где тебя носило? — начал он, и у него изо рта вылетело облачко пара. — Почему ты не?.. — Тут он увидел собаку на заднем сиденье. — Это еще что?

— Собака.

— Я и так вижу. Что она здесь делает?

Эсперандье коротко рассказал ему о случившемся на дороге.

Сервас плюхнулся на пассажирское сиденье, захлопнул дверцу и спросил:

— Так ты меня бросил… ради собаки?

Эсперандье скорчил извиняющуюся мину и заявил:

— Нет, тут со мной рядом Брижит Бардо! Кстати, мой телефон разлетелся на куски. Ты так напугал меня своим звонком, что на этот раз он не выдержал.

— Да, это целиком моя вина. — Сервас покачал головой. — Ты оказался прав. Идея была не из лучших.

Эту черту своего шефа Эсперандье очень ценил. В отличие от других начальников он умел понять и признать свои ошибки.

— Но я все-таки кое-что нашел, — прибавил Сервас.

Он рассказал о карте и о свидетельстве на собственность. Координаты места на карте Сервас успел записать.

Некоторое время они сидели молча, потом Сервас сказал:

— Надо звонить Самире и остальным. Нам требуется подкрепление.

— Ты уверен, что не оставил следов?

— Не думаю, разве что литр пота под кроватью.

— Ладно, решено, — заявил Эсперандье. — Но есть куда более срочное дело.

— Какое же?

— Собака. Надо как можно скорее найти ветеринара.

Сервас покосился на заместителя: он что, шутит? Но вид у Венсана был более чем серьезный. Он обернулся назад и посмотрел на собаку. Похоже, псу было совсем плохо. Он с трудом приподнял морду с сиденья и грустно, покорно посмотрел в глаза Сервасу.

— Циглер стоит под душем и сегодня явно никуда не поедет. Она знает, что у нее будет на это целый день. Ведь ты заявил, что останешься дома. Она отправится к Шаперону завтра.

Сервас колебался, потом сказал:

— Ладно. Я позвоню в жандармерию, узнаю, где ветеринарная клиника. Пока ждем, ты поднимешь с постели Самиру и велишь ей явиться сюда еще с двумя людьми.

Эсперандье посмотрел на часы: 2.45. Взяв телефон, висевший на щитке приборов, он соединился с Самирой. Они проговорили дольше десяти минут. Отсоединившись, Венсан обернулся к патрону. Тот спал, прислонившись головой к дверному косяку.

25

Походная кровать скрипнула, когда Сервас сел и свесил голые ступни на холодный плиточный пол. В маленькой комнате вообще не было никакой мебели. Откинув одеяло, он вдруг вспомнил, что ему приснилась Шарлен Эсперандье. Они голые лежали на полу в больничном коридоре и… занимались любовью, а врачи и медсестры сновали мимо, не замечая их! На полу в больничном коридоре? Сервас опустил глаза, увидел свою утреннюю эрекцию и расхохотался нелепости ситуации. Продолжая смеяться, он надел часы, соскользнувшие с руки. Шесть утра… Сервас встал, потянулся и взял со стула одежду, заботливо кем-то повешенную. Рубашка была великовата, зато брюки по длине сели хорошо. Мартен счел, что выглядит достойно для того, чтобы дойти до душевой, прихватил белье, гель и вышел в коридор. В этот час вряд ли кто-нибудь мог попасться ему навстречу. Теперь они вели за Циглер постоянную слежку, и он предпочитал ночевать в жандармерии. Отсюда удобнее осуществлять надзор над операцией, чем из гостиницы.

В душевой никого не было. Внутри, сводя на нет усилия еле живого радиатора, гулял сквозняк. Сервас знал, что жандармы ночуют в другом крыле здания, где у каждого была своя квартира, а этим крылом пользуются редко. Он повернул кран и ругнулся, когда из душевого рожка ему на голову полилась чуть теплая вода. Старательно намыливаясь и морщась от боли при каждом движении, он принялся обдумывать ситуацию. Сомнений по поводу виновности Ирен Циглер больше не было, но оставалось выяснить пару-тройку темных моментов и открыть несколько дверей в длинном коридоре, ведущем к истине. Как и многие женщины в этом районе, Циглер подвергалась насилию со стороны четверки. Книги, найденные в ее комнате, говорили о том, что рана, нанесенная этим, не зажила. Гримма и Перро убили, применив к ним то же насилие, что они когда-то применяли к подросткам. Но почему их повесили? Потому что повесились ребята? Или была еще какая-то причина? Одна деталь не укладывалась в общий рисунок. Шаперон сбежал, бросив дом, с такой поспешностью, словно за ним гнались по пятам. Знал ли он, кто убийца?

Сервас пробовал себя успокоить. Циглер под наблюдением, они знают, где прячется Шаперон, все карты у них на руках.

Но не то от сквозняка, не то от воды, которая делалась все холоднее, не то от воспоминания о пластиковом мешке на голове в это утро его все время колотил озноб. Ощущение, не покидавшее Мартена в пустынной душевой, было похоже на страх.

Сервас уже сидел за столом в пустом конференц-зале напротив кафе, когда один за другим начали подтягиваться Майяр, Конфьян, Кати д’Юмьер, Эсперандье и еще двое членов следственной бригады — Пюжоль и Симеони, которые вечно задевали Венсана. Все расселись и, перед тем как начать, сверились со своими записями, а потому в зале слышался шорох бумаг. Сервас вгляделся в бледные, усталые лица людей, находящихся на грани срыва. В воздухе повисло такое напряжение, что его рукой можно было потрогать. Подождав, пока все будут готовы, он записал несколько слов в блокнот, поднял голову и начал.

Сервас подводил итог. Когда он рассказывал о том, что произошло в лагере, все притихли. Пюжоль и Симеони пристально на него уставились. Оба, наверное, думали, что ничего подобного с ними случиться не могло. Может, они и были правы. Конечно, эти парни являли собой не лучших представителей профессии сыщиков, но обладали изрядным опытом, и в трудной ситуации на них можно было положиться.

Затем Сервас затронул вопрос о виновности Циглер, и на этот раз настала очередь Майяра бледнеть и скрежетать зубами. Атмосфера сгустилась. Если уж жандарм попал под подозрение в убийстве, то точно жди разброда и споров.

— Грязная история, — мрачно прокомментировала д’Юмьер.

Сервас редко видел ее такой бледной. Измученное, усталое лицо Кати выглядело болезненным. Она бросила взгляд на часы. Восемь утра. Циглер вот-вот проснется. Тут, словно подтверждая эти мысли, у нее зазвонил мобильник.

— Внимание, она встала, — раздался в аппарате голос Самиры Чэн.

— Пюжоль, поезжай к Самире, — быстро сказал Сервас. — Циглер проснулась. Мне в подкрепление нужна еще одна машина. Ирен сейчас дома, но я не хочу, чтобы она нас заметила. Симеони, возьмешь третий автомобиль. Не прижимайся к ней слишком близко. Мы и так знаем, куда она поедет. Лучше уж вы ее потеряете из виду, чем Циглер обнаружит слежку.

Пюжоль и Симеони вышли из комнаты, не говоря ни слова. Сервас встал и шагнул к стене, где висела большая карта района.

Несколько мгновений его взгляд перебегал с блокнота на карту, потом он указал пальцем нужное место, не отрывая его от бумаги, обвел всех глазами и заявил:

— Здесь.

Над трубой маленького домика под замшелой крышей вился дымок. Сервас огляделся вокруг. Лесистые склоны заволокло темными облаками. В воздухе пахло сыростью, туманом, прелой листвой и дымом. Домик виднелся прямо у них под ногами, на краю маленькой заснеженной прогалины в лесу. К нему вела только одна тропа. За входом наблюдали из укрытия трое жандармов и смотритель охотничьих угодий. Сервас обернулся к Эсперандье и Майяру, те кивнули, к ним присоединились еще с десяток людей, и все начали спускаться к прогалине.

Вдруг они остановились. Из домика вышел человек. Он потянулся, встречая новый день, понюхал воздух, сплюнул на землю и громко выпустил газы. Звук получился как у охотничьей трубы. Из леса, голосом, похожим на издевательский смешок, ему ответила какая-то птица. Человек еще раз огляделся и исчез в домике.

Несмотря на заросшее бородой лицо, Сервас его сразу узнал.

Шаперон.

Они вышли на прогалину за домиком. Здесь сырость напоминала турецкую баню, разве что не особо жаркую. Сервас посмотрел на остальных, они обменялись знаками и разделились на две группы. Люди шли очень медленно, по колено увязая в снегу, потом обогнули дом с двух сторон и подобрались к дверям. Сервас с пистолетом в руке вел первую группу. В тот момент, когда они уже собирались обогнуть углы дома, дверь резко распахнулась. Сервас отпрянул, держа оружие в руке. Шаперон сделал три шага, расстегнул ширинку и принялся сладострастно мочиться на снег, напевая какую-то песенку.

— Кончай! Руки вверх, Паваротти, — сказал Сервас у него за спиной.

Мэр выругался: он облил себе ботинки.

Диана провела ужасную ночь. Раза четыре она просыпалась вся в испарине, с таким ощущением, что ее затянули в корсет, который не дает дышать. Простыни взмокли от пота. Уж не одолел ли ее какой-нибудь вирус?

Берг вспомнила, что ей приснился отвратительный кошмар, будто на нее надели смирительную рубашку и привязали к кровати в одной из палат института, а все пациенты столпились вокруг поглазеть и трогают ее лицо потными от наркотиков руками. Она тряхнула головой и закричала, в этот момент дверь палаты распахнулась и вошел Юлиан Гиртман с мерзкой улыбкой на губах. В следующую секунду она очутилась уже не в палате, а на воздухе. Стояла ночь, рядом было какое-то озеро, кругом полыхало пламя, а по земле ползали тысячи насекомых величиной с птичью голову. Они покрывали не только землю, но и сотни голых мужских и женских тел, распростертых на ней. Все целовались. Среди них был Гиртман, и Диана точно знала, что всю эту оргию устроил он. Когда же она поняла, что снова лежит связанная на кровати, но уже без смирительной рубашки, ее охватила паника. Берг отчаянно сопротивлялась и брыкалась, пока не проснулась.

Чтобы избавиться от оставшегося на коже ощущения чего-то вязкого и липкого, ей пришлось долго стоять под душем.

Диана не понимала, как себя вести. Всякий раз, собираясь поговорить с Ксавье, она вспоминала странный заказ на ветеринарные анестетики, и ей становилось не по себе. Вдруг она угодит прямо волку в пасть? Ей никак не удавалось добиться верного изображения, как в картинке формата 3D, где вид меняется, когда ее чуть повернешь. Какова же во всем этом роль психиатра?

Исходя из сведений, которыми располагала Берг, Ксавье находился в том же положении, что и она. Ему было известно от сыщиков, что кто-то из института причастен к убийствам, и он пытался доискаться, кто именно. Но у него имелась фора, доктор знал много такого, что не было известно ей. С другой стороны, за несколько дней до убийства коня он заказал лекарства для усыпления лошадей. Она все время возвращалась к той же точке. Имелись две абсолютно противоположные гипотезы, и обе были основаны на фактах. Мог ли Ксавье заказать лекарства, не зная, на что они пойдут? Но в таком случае имя заказчика должно было появиться в его личном расследовании. Диана ничего не понимала.

И кто такие Ирен Циглер и Гаспар Ферран? По всей видимости, они как-то связаны с лагерем «Пиренейские серны». А Лиза Ферней?.. Пожалуй, отсюда и надо начинать. Единственная конкретная версия касается старшей медсестры.

Сервас вошел в хижину Шаперона. Макушкой он касался потолка, скат крыши был очень низкий. В глубине комнаты стояла неубранная кушетка с белыми простынями, коричневым покрывалом и грязной подушкой. Труба большой печки уходила в потолок, рядом виднелась куча дров. В углу раковина, под окном маленький столик. Газовая плитка, наверняка подсоединенная к баллону. На столике рядом с бутылкой пива и полной окурков пепельницей лежал журнал с кроссвордами. В комнате остро пахло потом, дымом, табаком и пивом. Никакого душа тут не наблюдалось. Интересно, как же мылся Шаперон?

Вот что осталось от четверки мерзавцев: два трупа и этот вонючий бедолага, который, как крыса, зарылся в нору.

Сервас открыл шкафы, провел рукой под матрасом, обшарил карманы куртки, висевшей у двери. Там были ключи, кошелек и бумажник. Сервас открыл бумажник: удостоверение личности, чековая книжка, карта медицинского страхования и «Виза», чеки «Америкэн экспресс». В кошельке лежали восемь сотен евро купюрами по двадцать и пятьдесят. В ящике стола обнаружилось оружие и патроны.

Сервас вышел из комнаты.

Меньше чем через десять минут все были на местах. Десять человек рассредоточились вокруг хижины, шестеро заняли стратегически удобные позиции в верхней части долины, чтобы была видна тропа, на которой появится Циглер. В своих пуленепробиваемых жилетах они походили на фигурки, собранные из детского набора «Playmobil». Сервас и Эсперандье остались в домике с Шапероном.

— Да пошли вы все, — сказал мэр. — Плевать я на вас хотел. Если у вас ко мне ничего нет, то я ухожу. Вы не можете удерживать меня насильно.

— Как вам будет угодно, — отозвался Сервас. — Хотите кончить, как ваши дружки, — вперед! А вот оружие у вас отберут. Как только вы сделаете шаг отсюда, то окажетесь без прикрытия. Шпионы, потерявшие его, называют это «оказаться на холодке».

Шаперон бросил на Серваса ненавидящий взгляд, прикинул все «за» и «против», пожал плечами и уселся на кушетку.

9.54. Самира доложила, что Циглер выехала из дома.

«Не спешит, — подумал Сервас. — Знает, что у нее весь день впереди. Ей надо подготовиться к нанесению удара».

Он взял «уоки-токи», предупредил всех, что объект отбыл, потом сварил себе кофе.

10.32. Сервас выпил третью за день чашку кофе и выкурил, несмотря на протесты Эсперандье, пятую сигарету. Шаперон за столиком раскладывал пасьянс.

10.43. Самира доложила, что Циглер остановилась, чтобы выпить кофе и купить цветы.

— Цветы? В цветочном магазине?

— Ясное дело, не в мясной лавке.

Она их вычислила…

В 10.52 оказалось, что Ирен двинулась в сторону Сен-Мартена. Чтобы добраться до места, где находилась хижина, надо было проехать по дороге, соединяющей Сен-Мартен и городок, где жила Циглер, потом свернуть направо, на второстепенную дорогу, ведущую к югу, и по лесной тропе углубиться в горный район с пропастями, крутыми утесами и дремучим лесом, оттуда дорога уже выведет к долине.

— Куда ее понесло? — спросил Эсперандье, когда миновало одиннадцать. За час они не произнесли и трех фраз, если не считать телефонных переговоров с Самирой.

«Хороший вопрос», — подумал Сервас.

11.09. Самира сообщила, что Циглер не свернула направо, а продолжает двигаться к Сен-Мартену. Она ехала не сюда… Сервас выругался и вышел подышать свежим воздухом.

Из леса вышел Майяр, подошел к нему и спросил:

— Что делаем?

— Ждем.

— Она на кладбище, — выпалила в трубку Самира в 11.45.

— Что? Какого черта ее туда понесло? Она пытается избавиться от слежки. Циглер вас обнаружила!

— Похоже, нет. Она делает странные вещи…

— Какие?

— Зашла в склеп и не выходила оттуда минут пять. Цветы, наверное, предназначались для кладбища. Она вышла без них.

— Склеп фамильный?

— Да, но не ее семьи. Мне отсюда видно. Это склеп Ломбаров.

Сервас вздрогнул. Он не знал, что у Ломбаров есть склеп в Сен-Мартене. Сервас вдруг почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. Было в этом деле некое мертвое пространство, которого он не разглядел. Ведь все началось с коня Эрика Ломбара, потом следствие временно отклонилось в сторону и сосредоточилось на трио Гримм — Шаперон — Перро и на самоубийствах подростков. Теперь в игру снова неожиданно вступила карта Эрика Ломбара. Что все это значит? Что делала Ирен Циглер в фамильном склепе Ломбаров? Сервас больше ничего не понимал.

— Ты где? — спросил он в трубку.

— Пока на кладбище. Она меня видела, поэтому в дело вступили Пюжоль и Симеони.

— Сейчас приеду.

Мартен вышел из хижины, прошел по тропе до лесной дороги и свернул направо в чащу. Потом он нырнул под заснеженные ветки, закрывавшие джип, и сел за руль.

Был уже полдень, когда Сервас подъехал к кладбищу. У входа его дожидалась Самира Чэн. Несмотря на холод, на ней была легкая кожаная куртка, очень короткие шорты поверх темных колготок и изрядно поношенные коричневые армейские ботинки. Вылезая из машины, Сервас услышал музыку, гремевшую у нее в наушниках. Покрасневшее на морозе лицо под шапочкой напомнило ему одно странное создание, которое он видел на экране. Марго как-то раз затащила отца на фильм, где было полно всяких эльфов, магов и волшебных колец. Увидев, что на ее фуфайке изображен череп, Сервас нахмурился: вот-вот, как раз кстати. Она больше походила на осквернительницу могил, чем на сыщика.

Они поднялись на холмик среди могил и направились к хвойному лесу на краю кладбища. По дороге какая-то старушка бросила на них суровый взгляд. Склеп Ломбаров возвышался над остальными могилами и напоминал настоящий мавзолей. По бокам от входа росли два тиса. В склеп вели три каменные ступени, вход закрывала красивая кованая решетка. Самира обошла вокруг склепа, пошарила в снегу и вернулась с ключом.

— Я видела, как все это проделала Циглер, — пояснила она. — Ирен сунула ключ в щель между камнями.

— Она тебя не засекла? — осведомился Сервас, скептически окинув взглядом свою подчиненную.

Самира насупилась и заявила:

— Я свою работу знаю. Когда она меня увидела, я клала цветы на могилу какого-то типа по имени Лемер. Чудно, правда?[46]

Сервас поднял голову, но не увидел никакой надписи на треугольном фронтоне над входом. Самира повернула ключ в замке и потянула вверх решетку, которая со скрипом открылась. Мартен шагнул в темноту склепа. Справа из маленького окошка падал слабый свет, и они еле смогли различить три надгробия. Он в очередной раз задал себе вопрос: к чему вся эта мрачная помпа, полумрак, тяжеловесная печаль отделки? Разве самой смерти недостаточно? Ведь были же страны, где к смерти относились легко, пировали и пели песни вместо всех этих реквиемов, лакримоз и кадишей с морями слез. Разве мало рака, дорожных происшествий, разрывов сердца и самоубийств самих по себе? На одном надгробии виднелось светлое пятно: одинокий букет цветов. Самира достала свой айфон и включила на нем функцию фонарика. Экран слабо засветился, и она повела лучом вдоль надгробий. ЭДУАР ЛОМБАР… АНРИ ЛОМБАР… Прадед и дед. Сервас решил, что в следующей могиле будет покоиться мать Эрика, жена Анри, неудавшаяся актриса, бывшая девочка по вызову, шлюха с точки зрения мужа. Какого черта Ирен понадобилось класть на эту могилу цветы?

Он нагнулся, чтобы разобрать надпись, и нахмурился.

Ему уже казалось, что он еще на шаг приблизился к истине, а на самом деле все только усложнилось.

Сервас взглянул на Самиру, потом снова пробежал глазами надпись на надгробии.

МОД ЛОМБАР, 1976–1998

— Кто это?

— Сестра Эрика Ломбара, на четыре года младше.

— Это так важно?

— Не исключено.

— Почему Циглер положила цветы на эту могилу? Как по-твоему?

— Понятия не имею.

— Она что-нибудь сказала? Дала понять, что была знакома с Мод?

— Нет.

— Какая связь между умершими?

— Не знаю.

— Во всяком случае, на этот раз она просматривается, Самира.

— В смысле?..

— Связь между Ломбаром и всей этой историей.

— Какая?

— Циглер не случайно пришла положить цветы на могилу. Какая-то связь существует. Ты о ней не знаешь, а она в курсе. Надо будет ее расспросить, когда придет время.

Да, Циглер об этом деле знала гораздо больше, чем он. Сервас прикинул, что Ирен и Мод должны быть почти ровесницами. Может, они дружили? Помимо пребывания в лагере всплыла еще одна грань ее прошлого, связанная с расследованием. Определенно, у Ирен Циглер была тайна, и не одна.

Но никаких следов жены Анри Ломбара, матери Эрика. Ей не было дозволено разделить с семьей скорбное вечное пристанище. Эту женщину отвергли даже после смерти. Подходя к выходу с кладбища, Сервас подсчитал, что Мод Ломбар умерла в возрасте двадцати одного года, и вдруг почувствовал, что подобрался к узловой точке задачи. Отчего она умерла? Несчастный случай? Болезнь? Или что-нибудь другое?

Самира оказалась права: ключ к решению был у Циглер. Возможно, оказавшись под стражей, она и заговорит, но Сервас в этом сомневался. Ему еще раз представился случай убедиться в том, что Ирен Циглер была сильной личностью.

Но куда же она подевалась?

Сервас вдруг почувствовал тревогу и посмотрел на часы. Уже несколько минут нет никаких известий. Он собрался звонить Пюжолю, как его телефон загудел.

— Мы ее потеряли! — послышался в трубке голос Симеони.

— Как потеряли?

— Похоже, эта шлюха и паршивка нас вычислила! Она смылась на своем долбаном мотоциклете!

Черт! Сервас почувствовал, словно ему здорово дали под дых, адреналин сразу хлынул по венам.

Он поискал в мобильнике номер Майяра и крикнул:

— Пюжоль и Симеони упустили объект! Она на свободе! Предупредите лейтенанта Эсперандье и будьте начеку!

— Хорошо. Все в порядке, мы ждем.

Сервас отсоединился. Хотел бы он быть таким спокойным.

Вдруг его осенило. Он снова достал мобильник и набрал Сен-Сира.

— Алло?

— Имя Мод Ломбар что-нибудь тебе говорит?

Сен-Сир помолчал, потом ответил:

— Конечно. Сестра Эрика Ломбара.

— Она умерла в двадцать один год. Немного рановато, а? Отчего, ты знаешь?

— Самоубийство, — ответил Сен-Сир без тени колебания.

Сервас затаил дыхание. Именно это он и ожидал услышать. Схема постепенно вырисовывалась и обретала четкость…

— Как это случилось? — Сердце Мартена забилось чаще.

Снова молчание.

— Трагическая история. Мод была девушкой ранимой, идеалисткой. Во время учебы в Штатах она страстно влюбилась в какого-то парня. Потом он ее бросил ради другой, и она не вынесла. К тому же годом раньше умер ее отец. Она вернулась сюда, чтобы покончить с собой.

— Это все?

— А ты чего ждал?

— Все эти зверюшки в парке Ломбаров — память о ней?

— Да, — послышалось после перерыва. — Как ты знаешь, Анри Ломбар был человеком жестоким, настоящим тираном, но дочери порой уделял внимание. Отцовские чувства перевешивали все остальное. Если мне не изменяет память, он велел вырезать фигурки, когда Мод было лет шесть. Эрик Ломбар сохранил их. В память о сестренке, как ты сам сказал.

— Она никогда не ездила в лагерь «Пиренейские серны»?

— Дети Ломбаров в лагере? Ты что, шутишь? Он предназначался для детей из бедных семей, у которых не было средств отправить свои чада отдыхать.

— Знаю.

— Тогда почему ты допускаешь мысль, что Ломбар туда хоть раз ногой ступил? Кстати, Мод была взрослая женщина, а не подросток.

— Последний вопрос: как она совершила самоубийство?

Сен-Сир снова выдержал паузу и ответил:

— Вскрыла себе вены.

Значит, не повешение. Сервас был разочарован.

В 12.30 Эсперандье получил эсэмэс: «Поесть бы». Он посмотрел на Шаперона, лежавшего на кушетке, пожал плечами и вышел. Голодная засада ждала его на опушке леса. Он предоставил незваным гостям, то есть своим коллегам, выбор: парижский сэндвич с эментальским сыром, булочка с томатом, яйцом и рыбой или сэндвич по-восточному с помидором, перцем и салатом.

Они выбрали сэндвич по-восточному.

Снова садясь за руль «чероки», Сервас почувствовал, как в общем потоке вопросов, оставшихся без ответа, формируется и всплывает на поверхность еще одна мысль. Мод Ломбар покончила с собой. В списке жертв первым оказался конь Ломбара. Вдруг основное расследование должно вестись здесь, а не в лагере? Инстинкт говорил ему, что открываются новые перспективы. Имелась пока еще закрытая дверь, на которой было написано: «Ломбар». Что же поставило миллиардера в ряд персон, преследуемых законом? Сервас понял, что не уделял этому вопросу достаточно внимания. Он вспомнил, как побледнел Вильмер, когда на совещании дивизиона он высказал мысль о причастности Ломбара к сексуальным преступлениям. Тогда это была просто шутка, чтобы вывести из себя надутого начальника тулузского дворца правосудия. Появление Циглер в фамильном склепе Ломбаров превращало шутку в один из главных вопросов следствия. Какова истинная связь между Ломбаром и остальными жертвами?

— Она подъезжает.

— Вас понял.

Эсперандье выпрямился, отключил «уоки-токи» и посмотрел на часы. 13.46. Он взвел курок.

— База 1. Я ее вижу. Она слезла с мотоцикла и идет по дороге. Направляется к вам. Передаю базе 2…

— База 2. ОК, она подходит.

Через некоторое время:

— База 3. Она здесь не прошла. Повторяю: я ее не вижу.

— Черт, где она? — рявкнул Эсперандье в «уоки-токи». — Хоть кто-то ее видит? Ответьте!

— База 3. Нет, здесь она не проходила.

— База 4. Не видели.

— База 5. Не видели.

— Мы ее потеряли, начальник. Повторяю: мы ее потеряли!

Да чтоб тебя!.. Где же Мартен? Эсперандье еще раз нажал кнопку «уоки-токи», вдруг дверь резко распахнулась и ударилась в переборку. Лейтенант обернулся, держа пистолет наготове, и увидел у себя перед носом ствол такого же оружия, готового к бою. На него пристально глядел черный глаз. Эсперандье сглотнул.

— Что вы здесь делаете? — резко спросила Циглер.

— Вы арестованы, — ответил он, и в его голосе не было уверенности.

— Ирен, опустите оружие! — крикнул снаружи Майяр.

Прошла ужасная секунда полной неопределенности.

Потом Циглер повиновалась, опустила пистолет и спросила:

— Это Мартен догадался?

В ее глазах Эсперандье прочел глубокую печаль и в то же время почувствовал, как его обволакивает огромное облегчение.

В 16.35, когда горы застыли в ледяных сумерках и снова начал густо падать снег, Диана выскользнула из своей комнаты и отправилась в коридор пятого этажа. Везде было тихо. В это время все сотрудники спускались на нижние этажи. Сама же Диана должна была находиться с одним из пациентов, но подгадала время так, чтобы закончить на четверть часа раньше. Приоткрыв дверь и прислушавшись, она пришла к выводу, что в комнате никого нет.

Берг бросила взгляд налево, потом направо, поколебалась не дольше полсекунды и повернула ручку. Лиза Ферней не заперла дверь. Диана усмотрела в этом плохое предзнаменование. Если старшая медсестра не запирает свою дверь, значит, ей нечего прятать. Маленькая комнатка, почти такая же, как и у нее, тонула в полумраке. Горы за окном погружались в темноту, их лесистые склоны снова тревожила непогода. Диана повернула выключатель, и комнату озарил мертвенный желтый свет. Как старый сыщик из уличных представлений, она пошарила рукой под матрасом, открыла шкаф, выдвинула ящики ночного столика, заглянула под кровать, изучила аптечку в ванной. Никаких тайников Диана не обнаружила и вынуждена была уйти ни с чем.

26

— Вы не можете ее допрашивать, — сказала д’Юмьер.

— Почему?

— Мы ждем двух офицеров из инспекции жандармерии. Никаких допросов, пока они не приедут. Нам надо остерегаться любого неверного шага. Допрос капитана Циглер будет проходить только в присутствии старших по званию представителей жандармерии.

— Я не собираюсь ее допрашивать, я хочу просто с ней поговорить!

— Нет, Мартен. Надо подождать.

— Когда они собираются приехать?

Кати д’Юмьер посмотрела на часы и ответила:

— Примерно часа через два.

— Говорят, наша Лиза сегодня вечером куда-то уходит.

Диана повернула голову к двери кафетерия и увидела Лизу Ферней возле автомата. Та наливала себе кофе и одета была не по-рабочему. Вместо медицинского халата белое пальто с меховым воротником, бледно-розовый свитер, джинсы и высокие, до колен, сапожки. Волосы свободно падали на воротник. Ферней изрядно поработала над макияжем, ее веки, ресницы и губы были накрашены.

— А куда она собралась, не знаешь?

Алекс с понимающей улыбкой покачал головой. Лиза не удостоила его даже взгляда, выпила кофе и направилась к выходу. Ее быстрые шаги звонко раздавались в коридоре.

— Идет на свидание к своему тайному поклоннику, — сказал Алекс.

Диана взглянула на него. Сейчас он был похож на хулиганистого мальчишку, который доверяет лучшему другу страшную тайну.

— Это еще что за история?

— Да все знают, что у Лизы любовник в Сен-Мартене. Только никому не ведомо, кто он такой. Никто его никогда не видел. Если она вот так уходит, то обычно возвращается под утро. Кое-кто пытался ее поддевать, но она всех посылала к черту. Но что самое странное — никто не видел их вместе, ни в Сен-Мартене, ни где-нибудь еще.

— Может, он женатый человек.

— Тогда у его жены должна быть ночная работа.

— Или такая, что расположена далеко от дома.

— Если только тут не кроется что-нибудь постыдное, — сказал Алекс, с демоническим видом перегнувшись через стол.

Диана постаралась сохранить равнодушный вид. Но отгородиться от того, что она знала, у нее не получалось. Внутреннее напряжение не спадало.

— Что, к примеру?

— Может, она принимает участие в каких-нибудь разгульных сборищах. Или Ферней и есть убийца, которого все разыскивают.

В животе у Дианы похолодело. Ей становилось все труднее и труднее скрывать охватившую ее тревогу. Сердце забилось. Лизы Ферней не будет на месте всю ночь. Такого случая больше не представится.

— Если хочешь сбить людей с толку, не надо надевать белое пальто и розовый свитер, — попыталась пошутить Диана. — Маркий наряд, не находишь? Да и такой макияж ни к чему.

— А может, она их соблазняет, прежде чем укокошить. Знаешь, эдакая женщина-вамп…

Алекс веселился от души, а вот Диана предпочла бы скорее закончить этот разговор. Внутри у нее все застыло и налилось тяжестью цементного блока.

— После этого она подвешивает жертву к мосту? Это уже не женщина-вамп, а Терминатор какой-то.

— Вот вечно вы, швейцарцы, со своим практицизмом, — поддел ее Алекс.

— Я полагаю, ты по достоинству оценишь наше типично гельветическое чувство юмора?

Он рассмеялся, а Диана встала.

— Мне пора.

Алекс поднял на нее глаза и кивнул. Улыбка у него получилась явно излишне теплой и приветливой.

— Ладно, у меня тоже полно работы. Надеюсь, еще увидимся.

К 18.30 Сервас выпил так много чашек скверного кофе и выкурил столько сигарет, что почувствовал себя совсем больным. Он отправился в туалет, чтобы плеснуть себе в лицо холодной водой и промыть желудок, пока не пройдет противная тошнота. Но она все равно осталась.

— Черт побери, что они там возятся? — спросил он, вернувшись в маленький зал с пластиковыми стульями, где терпеливо ждала остальная бригада.

Диана закрыла за собой дверь и прислонилась к ней с отчаянно бьющимся сердцем.

Комнату озарял тот же голубовато-серый свет, что освещал накануне кабинет Ксавье. Одуряюще пахло духами. Диана их узнала: «Лолита Лампика». На гладкой поверхности стола стоял флакон, отражая бледный свет, льющийся в окно.

С чего начать?

Как и в кабинете Ксавье, здесь было полно классеров с документами, но Диана инстинктивно решила прежде всего осмотреть стол.

Ни один ящик не был заперт. Чтобы лучше видеть их содержимое, она зажгла лампу и обнаружила на бюваре любопытный предмет. Там лежала золотая саламандра, украшенная драгоценными камнями: рубинами, сапфирами, изумрудами. Вещичка находилась на самом виду и, очевидно, служила пресс-папье. Судя по внешнему виду отливки, это была просто позолота, а камни — стразы. Диана начала изучать содержимое ящиков и один за другим открывать разноцветные классеры. Все бумаги касались работы старшей сестры в институте. Заметки, счета, отчеты, назначения… Ничего особенного. По крайней мере в первых двух ящиках.

На дне третьего лежала картонная папка. Вырезки из газет. Все статьи об убийствах в долине. Лиза Ферней скрупулезно собирала все, что публиковалось на эту тему.

Простое любопытство или что-то иное?

В щели под дверью завыл ветер, и Диана на миг прекратила поиски. За стенами начиналась буря. По телу Дианы прошла дрожь, и она снова принялась за работу.

Классеры с металлическими скобками. Те же досье, что и в кабинете Ксавье… Перебирая их один за другим, Диана говорила себе, что даром тратит время. Она не находила ничего интересного, потому что нечего было искать. Какой же идиот оставит в письменном столе следы собственных преступлений?

Пробежав по документам, ее взгляд снова остановился на саламандре. В свете лампы камни сверкали разными цветами. Диана плохо разбиралась в минералах, но имитация была просто великолепная.

Она вгляделась в статуэтку. А вдруг камни настоящие?

Если и так, что это могло ей сказать о старшей медсестре? С одной стороны, ее авторитет и власть в институте так велики, что никто не осмеливается заглянуть к ней в кабинет. С другой — ее любовник, наверное, богатый человек. Если украшение настоящее, то оно стоит целое состояние.

Диана обдумала обе позиции, и инстинкт подсказал ей, что в ее руки попало нечто интересное.

Два представителя инспекции жандармерии явились в штатском, их лица были настолько невыразительны, что казались восковыми масками. Они обменялись с Кати д’Юмьер и Конфьяном короткими рукопожатиями и потребовали, чтобы им дали возможность допросить капитана Циглер без свидетелей. Сервас хотел запротестовать, но д’Юмьер его опередила и немедленно удовлетворила требования инспекторов. Прошло около получаса, прежде чем дверь комнаты, где находилась Циглер, снова открылась.

— Теперь моя очередь допросить капитана Циглер с глазу на глаз, — заявил Сервас. — Я много времени не займу. Потом сравним наши точки зрения.

Кати д’Юмьер повернулась к нему, видимо собираясь что-то сказать, но встретилась с ним глазами и промолчала.

Однако один инспектор оживился.

— Представителя жандармерии не может один на один допрашивать…

— Вам дали время, правда? — Прокурор подняла руку, не дав ему договорить. — У вас десять минут, Мартен, и ни секунды больше. После этого допрос продолжится в присутствии всех.

Он толкнул дверь. Ирен была одна в маленьком кабинете, лампа освещала сбоку ее лицо. Как и в последний раз, когда они виделись в этом кабинете, снежные хлопья кружились в свете уличного фонаря. Уже совсем стемнело. Сервас сел и посмотрел на Ирен. В черном кожаном комбинезоне с пряжками, заклепками, наколенниками и наплечниками она казалась героиней какого-то научно-фантастического фильма.

— Ты в порядке?

Она кивнула, плотно сжав губы.

— Я не думаю, что ты виновна, — сразу убежденно сказал Сервас.

Ирен пристально взглянула на него, но ничего не сказала.

Он подождал несколько секунд, не зная, с чего начать, потом произнес:

— Это не ты убила Гримма и Перро. Но все улики против тебя, это понятно?

Она снова кивнула. Сервас начал перечислять факты, загибая пальцы. Циглер соврала или скрыла тот факт, что тоже отдыхала в лагере, — раз, утаила, что давно знала о самоубийствах, — два, не сказала, что знает, где прячется Шаперон, — три.

— Тебя не было, когда произошло убийство Перро. Ты находилась ближе всех к месту происшествия и должна была приехать первой.

— Я попала в аварию на мотоцикле.

— Слабый аргумент. Никто этого не видел.

— Так получилось.

— Я тебе не верю.

— Хотелось бы знать, ты считаешь меня невиновной или как? — Глаза Циглер широко раскрылись.

— Невиновной. Но насчет аварии ты врешь.

Судя по всему, ее поразила проницательность Серваса, но и она в долгу не осталась, улыбнулась ему прямо в лицо и заявила:

— Я сразу поняла, что ты хороший.

— Прошлой ночью, когда ты вернулась с дискотеки, я лежал у тебя под кроватью, — продолжал он, не обращая внимания на ее выходку. — Мне удалось вскрыть дверь отмычкой, которая подходит ко всем стандартным замкам. Ты бы свой-то поменяла, что ли… А вышел я, когда ты принимала душ. Что тебе надо было в этом дансинге?

Мартен понял, что это ее задело, она долго, задумчиво его разглядывала, потом отозвалась:

— Хотела повидаться с подругой.

— Посреди ночи и в самый разгар расследования? Когда дело идет к концу и нужно собрать все силы?

— Это было очень срочно.

— Что за срочность?

— Трудно объяснить.

— Почему? Потому что я мужик, сыщик-мачо, а ты влюблена в женщину?

— Что ты в этом понимаешь? — Она посмотрела на него с вызовом.

— Да ничего. Но меня не собираются обвинить в двойном убийстве. Я не враг тебе, Ирен, и не первый встречный идиот, мачо и гомофоб. Ну же, сделай над собой усилие!

Циглер не мигая выдержала его взгляд и пояснила:

— Дома я нашла записку от Жужки, моей подруги из Словакии. Она решила со мной расстаться, упрекала в том, что я слишком занята работой, уделяю ей мало внимания. Мол, меня как бы нет, даже когда я рядом, и все такое прочее. Наверное, ты через это прошел перед крахом семейной жизни, так что понимаешь, о чем я. Разводы — частое дело у сыщиков любой ориентации. Мне надо было объясниться. Немедленно. Я не хотела, чтобы она ушла вот так, а я ничего не сказала бы ей. Тогда мне это было бы невыносимо. Вот я и рванула в «Pink Banana». Жужка там распорядитель.

— Вы давно вместе?

— Полтора года.

— Ты ее очень любишь?

— Да.

— Вернемся к аварии. Точнее, к ее подобию. Ведь ничего не было, так или не так?

— Да была авария, была! Ты что, не видел, какая я приехала, вся исцарапанная? Где же я могла так ободраться, по-твоему?

— Был момент, когда я подумал, что ты ободралась, спихнув Перро в пропасть и спрыгивая с кабины фуникулера.

Она заерзала на стуле и спросила:

— Но теперь-то ты так не думаешь?

— Нет, потому что ты невиновна.

— Откуда ты знаешь?

— Я думаю, что мне известно, кто это сделал. Но ты не сказала мне всей правды, даже если авария и была.

Она снова отпрянула, пораженная его проницательностью.

— После аварии я сразу сообщила, что опаздываю. Тянула время.

— Зачем?

— Перро. Я хотела, чтобы он сдох. Точнее, желала оставить убийце хоть маленький шанс его прикончить.

Сервас посмотрел на нее, покачал головой и спросил:

— За все, что они с тобой сделали, да? Гримм, Шаперон, Мурран и он?

Циглер ничего не ответила, только коротко кивнула.

— В лагере, — продолжил он.

Она удивленно подняла глаза.

— Нет, много позже. Я училась в По и наткнулась на Перро во время деревенского праздника в выходные. Он… он предложил меня подвезти. На обочине, в нескольких километрах от деревни, нас поджидали Гримм и Мурран. Шаперона тогда не было, не знаю, почему так. Поэтому я не увидела связи между ним и этими тремя, когда ты показал мне фото. Когда… Перро съехал с дороги, я сразу все поняла. Я хотела выскочить, но он начал меня бить, бил и на ходу, и когда остановил машину, обращался со мной как с последней шлюхой. Я очень мучилась.

Она замолчала, а Сервас поколебался и все-таки спросил:

— Почему же ты не…

— Не подала жалобу? Я… в то время я спала с кем попало: с мужчинами, с женщинами… Даже с преподавательницей нашего факультета, замужней дамой с двумя детьми. А мой отец был жандармом. Я знала, что потом будет: следствие, грязь, скандал, подумала о родителях, как они на все это отреагируют, о брате и его жене. Они ведь ничего не знали о моей личной жизни.

«Вот почему все удавалось сохранить в тайне столько лет», — подумал Сервас.

Тогда, в доме Шаперона, интуиция его не подвела. Преступники сыграли на том, что девяносто процентов жертв не подали жалоб и никак себя не проявили, за исключением подростков из лагеря, которые никогда не видели их лиц. Они предпочли остаться жестокими охотниками, выбрали ту жизнь, к которой их подталкивал нонконформизм. Жизнь интеллигентных хищников. Но жены их раскусили и что-то заподозрили. Оттого отдельные комнаты и разводы.

Он вспомнил директора лагеря, который тоже умер весьма вовремя, разбившись на мотоцикле.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что подвергала опасности мою жизнь?

— Мне очень жаль, Мартен. Правда. Но в тот момент самым главным было обвинение в убийстве.

Ирен была права. Ей приходилось вести себя очень осмотрительно. Найдя идеальную обвиняемую, Конфьян так просто не выпустил бы из рук такой лакомый кусок. Сервас сам ему его подсунул!

— С того момента, как ты воспользовалась моим отсутствием и пошла по следу Шаперона, ничего никому не сказав, все сильно усложнилось.

— Я не хотела его убивать, только напугать, увидеть у него в глазах тот же страх, которым он упивался, глядя на свои жертвы. Мне хотелось вставить ему в рот дуло пистолета, чтобы он решил, что пришел его последний час. Потом я арестовала бы его.

Ее голос звучал тонкой ледяной нитью, на миг Сервас усомнился, не ошибся ли он, потом сказал:

— Еще вопрос. В какой момент ты поняла, что происходит?

Она посмотрела ему в глаза и ответила:

— С первого убийства у меня зародились сомнения. Потом, когда Перро умер, а Шаперон сбежал, я поняла, что кто-то заставляет их платить по счетам, но не знала, кто именно.

— Зачем ты выкрала список детей?

— Идиотский рефлекс. Я была на коне, у меня в руках находилась эта чертова коробка, и ты очень интересовался, что же там находится. Мне не хотелось, чтобы меня допрашивали и лезли в мою личную жизнь.

— Последний вопрос: зачем ты сегодня положила цветы на могилу Мод Ломбар?

Ирен Циглер немного помолчала, но на этот раз не выказала никакого удивления. Она уже поняла, что за ней весь день следили.

— Мод Ломбар тоже покончила с собой.

— Мне это известно.

— Я всегда знала, что она так или иначе стала жертвой этих насильников, поддалась искушению и пошла на могилу. Когда-то мы с Мод посещали одни и те же вечеринки, потом я поступила на юридический, а через ее жизнь прошел этот грязный след. Мы были близко знакомы, однако настоящими подругами так и не стали, но я ее очень любила. Она была девушка замкнутая и независимая, лишнего слова не скажет. Ей удалось не подпасть под влияние своей среды. Теперь каждый год в ее день рождения я кладу на могилу цветы. Перед тем как арестовать последнего оставшегося в живых мерзавца, мне хотелось подать ей знак.

— Но ведь Мод Ломбар никогда не отдыхала в «Пиренейских сернах».

— Ну и что? Она много раз сбегала из дома, водила знакомства с подозрительными людьми, поздно возвращалась домой. Она наверняка должна была на них нарваться точно так же, как и я.

Сервас лихорадочно думал. Его гипотеза прорисовывалась все яснее. Невероятное, неслыханное решение… Больше у него вопросов не было. Голова опять закружилась.

Он потер виски, с трудом поднялся и сказал:

— Может быть, есть еще одна гипотеза, которую мы не предусмотрели.

Д’Юмьер и Конфьян ждали его в коридоре. Сервас шел к ним, борясь с ощущением, что стены и пол движутся и он теряет равновесие. Мартен помассировал затылок, но это не помогло побороть странное чувство, что ботинки у него надуты воздухом.

— Итак?.. — спросила прокурор.

— Я не думаю, что это она.

— Как? — взвился Конфьян. — Вы шутите, я надеюсь?

— У меня нет времени объяснять. Надо действовать быстро. Если хотите, держите ее пока под стражей. Где Шаперон?

— Нам удалось вынудить его сознаться в насилии над подростками в лагере, — ледяным тоном ответила д’Юмьер. — Но говорить он отказывается.

— Есть срок давности?

— Нет, поскольку появились новые обстоятельства и мы снова открываем это дело. Мартен, я надеюсь, вы понимаете, что делаете.

Они взглянули друг на друга, потом Сервас ответил:

— Я тоже надеюсь.

Голова кружилась все сильнее и начала болеть. Он направился к автомату, купил бутылку минеральной воды и, прежде чем снова сесть за руль, выпил таблетку из тех, которые дал ему Ксавье.

Как сказать им о его гипотезе без того, чтобы Конфьян не начал метать громы и молнии, а д’Юмьер не оказалась в затруднительном положении? Его тревожил этот вопрос. Ему хотелось выложить карты с легким сердцем и очень нужна была поддержка. Кто-то должен был сказать Сервасу, что он на правильном пути. Можно двигаться дальше, не боясь обжечь себе крылья. Он посмотрел на часы: 21.12.

Компьютер…

Диана нажала кнопку включения. В отличие от компьютера Ксавье этот был запаролен. Так, посмотрим… Она взглянула на часы и поняла, что уже около часа находилась в кабинете Лизы.

Проблема состояла в том, что хакером Диана была никудышным. Битых десять минут она пыталась подобрать пароль, вертела имена Юлиан Гиртман и Лиза Ферней так и сяк, но у нее ничего не выходило. Берг полезла в ящик стола, где лежала папка с личными документами, и один за другим вводила номера телефонов и социальных карточек в прямом и обратном порядке, потом дату рождения, полное имя — Элизабет Джудит Ферней, пробовала разные сочетания инициалов с датой рождения. Безрезультатно. Черт!

Ее взгляд упал на саламандру.

Она набрала «саламандра», потом «арднамалас».

Ничего.

Диана покосилась на часы в углу экрана: 21.28.

Она еще раз рассмотрела диковинное существо и, повинуясь внутреннему импульсу, приподняла статуэтку и перевернула. На животе красовалась надпись: «Van Cleef & Arpéis, New York». Она ввела название фирмы в компьютер. Не помогло. Вот холера! Это уже смешно. Просто какой-то дурацкий шпионский фильм! Берг попробовала набрать название задом наперед. Ничего… А ты чего ждала, старушка? Ты не в кино! Она набрала аббревиатуру VC&ANY, но опять мимо, попробовала задом наперед: YNA&CV…

Вдруг экран замигал. Есть! Диана не поверила своим глазам и стала ждать, пока осветится фон со всеми иконками.

Что ж, партия начинается… Но время бежит быстро: 21.32.

Оставалось только молиться, чтобы Лиза Ферней действительно не вернулась до утра.

Электронные письма…

Добрая сотня из них исходила от таинственного Деметрия.

Иногда в колонке имен отправителей стояло: Зашифрованный мейл.

Диана открыла одно из таких писем, но обнаружила только вереницу непонятных значков и поняла, в чем тут дело. В университете ей приходилось с этим сталкиваться. Истек срок действия сертификата кодировки, вследствие этого получатель не мог расшифровать послание.

Диана быстро соображала, что делать.

Обычно, чтобы избежать этой проблемы, письмо сохраняют в другом формате, к примеру в HTML. На месте Лизы Ферней она так и поступила бы. Берг открыла «Мои документы», затем «Полученные сообщения» и сразу же увидела, что к чему. Папка называлась «Деметрий».

Лиза Ферней не утруждала себя излишними предосторожностями. Она знала, что компьютер и так запаролен, да и вряд ли кто осмелится в нем рыться.

Лиза!

Я в Нью-Йорке до воскресенья. Центральный парк занесло снегом, а холод, как на полюсе. Это потрясающе. Я думаю о тебе. Иногда по ночам я просыпаюсь весь в поту, потому что мне снилось твое тело и твои губы. Надеюсь приехать в Сен-Мартен через два дня.

Эрик

Лиза!

В пятницу я улетаю в Куала-Лумпур. Сможем мы увидеться до этого? Я не выхожу из замка. Приезжай.

Эрик

Где ты, Лиза?

Почему не даешь о себе знать? Ты не хочешь меня? У меня для тебя подарок. Я его купил у «Бушерона». Очень дорогой. Тебе понравится.

Любовные письма. Их десятки, может сотни, рассортированные по годам…

Лиза Ферней их педантично сохраняла. Все. Они подписаны одним именем: Эрик. Он много путешествует, богат, и его желания более или менее упорядоченны. Эрику нравятся яркие образы, он болезненно ревнивый любовник.

На меня накатывают волны ревности, и каждая заставляет меня трепетать все больше. Я спрашиваю себя, с кем ты целуешься. Я тебя знаю, Лиза, мне известно, сколько времени ты можешь обходиться без комочка плоти между бедер. Поклянись, что у тебя никого нет.

Когда ни угрозы, ни жалобы не помогали, Эрик прибегал к снисходительному самоуничижению.

Ты, наверное, думаешь, что я негодяй, мерзостное дерьмо. Я тебя недостоин, Лиза. Как я ошибался, когда думал, что могу купить тебя за свои грязные деньги! Сможешь ли ты меня простить?

Диана просмотрела все сообщения вплоть до сегодняшнего дня и заметила, что в самых последних тон изменился. Речь шла не только о любовной истории. Случилось что-то еще.

Ты права. Пришло время действовать. Я слишком долго ждал. Если мы не сделаем этого сегодня, то ничего не произойдет уже никогда. Я не забыл нашего договора, Лиза, а ты прекрасно знаешь, что я человек слова.

Я вижу, как ты сильна и решительна, и это придает мне мужества, Лиза. Думаю, ты права. Никакой суд в мире не сможет нас успокоить. Мы должны это сделать.

Мы очень долго ждали. Но мне кажется, что удачный момент наступил.

Вдруг палец Дианы застыл на мыши. Шаги в коридоре… Она затаила дыхание. Если тот, кто идет по коридору, знает, что Лизы в институте нет, его удивит свет в ее кабинете.

Но шаги не остановились…

Берг перевела дух и продолжила просматривать письма, ругаясь вполголоса. Ее все больше охватывало разочарование. Ничего конкретного, кроме намеков и недомолвок.

Еще минут пять — и она отсюда уйдет. Подошла очередь тридцати последних писем.

Надо поговорить, Лиза. У меня есть жестокий план. Знаешь, что такое гамбит, Лиза? В шахматах так называют жертву фигуры в самом начале игры с целью обеспечить себе стратегическое преимущество. Это я и собираюсь сделать. Гамбит коня. Но эта жертва разрывает мне сердце.

У нее перехватило дыхание. Конь!..

Сердце, казалось, собралось выскочить из груди, когда она углубилась в следующее письмо.

Ты получила заказ? Ты уверена, что он не догадается, что ты воспользовалась его именем?

Диана широко раскрыла глаза, во рту у нее пересохло. Она взглянула на дату: шестое декабря. Ответа на это письмо не последовало, как, впрочем, и на другие, но это было и не нужно. Последний кусочек пазла улегся на место. Теперь две гипотезы объединились в одну. Ксавье вел свое расследование из лучших побуждений. Он ничего не знал и не заказывал анестетики. Это сделала Лиза, воспользовавшись его именем.

Диана откинулась в кресле и задумалась, что все это значит. Ответ напрашивался сам собой. Лиза и человек по имени Эрик убили коня, возможно, и аптекаря…

Много лет назад они заключили какое-то соглашение, а теперь решили его выполнить.

Диана в спешке продолжила свои наблюдения. Время поджимало.

Теперь она многое знала, у нее было достаточно сведений, чтобы предупредить полицию. Как звали того сыщика, что приходил в институт? Сервас. Она сбросила последнее сообщение на принтер, стоявший под столом, и достала мобильник.

В свете фар деревья появлялись у дороги, как враждебное войско. Эта долина любила мрак, тайны и терпеть не могла чужаков, всюду сующих свой нос. Сервас поморгал, превозмогая боль. За ветровым стеклом петляла в лесу дорога. Мигрень все еще бушевала, и ему казалось, что виски вот-вот взорвутся. Непогода вертела снежные хлопья, и они вспыхивали в свете фар, как маленькие кометы. Он включил проигрыватель в салоне: Шестую симфонию Малера. Она вполне соответствовала завываниям ветра и его пессимистическому настроению, полному дурных предчувствий.

Сколько ему удалось поспать за последние сорок восемь часов? Он был вымотан и без всякой связи вдруг подумал о Шарлен. Мысль об этой женщине и о ее нежности в галерее его немного согрела. Тут загудел мобильник…

— Мне надо поговорить с майором Сервасом.

— Кто его спрашивает?

— Меня зовут Диана Берг. Я психолог из института Варнье…

— Его в настоящий момент нет на месте, — ответил жандарм.

— Но я должна с ним поговорить!

— Оставьте свои координаты, он вам позвонит.

— Это очень срочно!

— Сожалею, но майор уехал.

— Наверное, вы можете дать мне его номер телефона?

— Послушайте, я…

— Я работаю в институте и знаю, кто вынес ДНК Юлиана Гиртмана, — произнесла она по возможности рассудительным и твердым голосом. — Вы понимаете, что это значит?

Последовало долгое молчание, потом послышалось:

— Вы можете повторить?

Она повторила.

— Одну минуту, я вас соединю.

В трубке прозвучали три сигнала, потом послышался голос:

— Капитан Майяр. Я вас слушаю.

— Я не знаю вас, но мне надо срочно переговорить с майором Сервасом. Это чрезвычайно важно.

— Кто вы?

Диана представилась во второй раз и услышала:

— Что вам угодно, доктор Берг?

— Это касается расследования убийств в Сен-Мартене. Как я уже вам сказала, я работаю в институте и знаю, кто вынес ДНК Юлиана Гиртмана.

После получения такой информации собеседник надолго замолчал. Диана уже стала сомневаться, не отсоединился ли он.

— Прекрасно, — наконец-то сказал Майяр. — У вас есть на чем записать? Я продиктую вам его телефон.

— Сервас слушает.

— Добрый вечер, — раздался женский голос. — Меня зовут Диана Берг, я психолог в Институте Варнье. Вы меня не знаете, но я была в соседней комнате, когда вы находились в кабинете доктора Ксавье, и слышала ваш разговор.

Сервас уже собрался сказать, что спешит, но что-то в голосе этой женщины и известие о том, что она работает в институте, его остановило.

— Вы меня слушаете?

— Слушаю, — ответил он. — Что вам угодно, мадам Берг?

— Мадемуазель. Я знаю, кто убил коня. Скорее всего, это тот же человек, что выкрал ДНК Юлиана Гиртмана. Вам это интересно?

— Минутку, — отозвался он.

Майор сперва притормозил, потом встал на обочине посреди леса. Ветер раскачивал деревья, и когтистые ветки метались в свете фар, как в каком-нибудь немецком экспрессионистском фильме.

— Пожалуйста, расскажите все.

— Так вы говорите, что отправителя писем звали Эрик?

— Да. Вы знаете, кто это?

— Думаю, да.

Стоя на обочине посреди леса, он обдумывал все, что сообщила ему эта женщина. Гипотеза, которая только начала прорисовываться после визита на кладбище, прояснилась в жандармерии, когда Циглер сказала, что Мод тоже наверняка подвергалась насилию. Теперь эта идея получила подтверждение, и какое! Эрик Ломбар… На ум Сервасу пришли охранники с электростанции, их молчание, вранье. Он с самого начала был убежден, что они что-то скрывают. Теперь Сервас знал, что парни врали не потому, что были виновны. Их заставили сделать это. Шантажом или деньгами, а может, тем и другим. Охранники что-то видели, но предпочли молчание и ложь, рискуя навлечь на себя подозрения, потому что понимали, как мало они значат.

— Давно вы занимаетесь слежкой, мадемуазель Берг?

Она помолчала, потом сказала:

— Я всего несколько дней в институте.

— Это может быть опасно.

Снова молчание. Сервас спрашивал себя, как далеко она зашла в своих рискованных эскападах. Берг не была сыщиком-профессионалом, наверняка наделала ошибок и находилась в месте, опасном по определению, где могло произойти все, что угодно.

— Вы еще с кем-нибудь об этом говорили?

— Нет.

— Слушайте меня внимательно. Вот что вам надо сделать. У вас есть автомобиль?

— Да.

— Прекрасно. Уезжайте из института немедленно, пока не началась метель. Отправляйтесь в жандармерию и скажите, что вам надо переговорить с мадам прокурором. Упомяните, что вас послал я. Изложите ей все подробно. Вы меня поняли?

— Да.

Он отсоединился, и тут она вспомнила, что ее автомобиль неисправен.

В свете фар показался конный центр. Он выглядел пустым и темным. Не было видно ни лошадей, ни конюхов. Боксы обычно закрывали на ночь и на зиму. Сервас остановился перед большим зданием из кирпича и дерева и вышел из машины. Снежные хлопья сразу облепили его, ветер в деревьях завывал все сильнее. Он поднял воротник и зашагал к входу. В темноте залаяли собаки, гремя цепями. В одном окне появился огонек и показался смутный силуэт человека, который быстро выглянул наружу.

Через приоткрытую дверь Сервас вошел в освещенный коридор. Здесь царил запах конского навоза. Справа он увидел ярко освещенный манеж, а на нем — всадника, который, несмотря на поздний час, занимался выездкой.

Слева в двери показался Маршан.

— Что случилось?

— Мне надо задать вам несколько вопросов.

Управляющий указал ему на другую дверь, чуть подальше. Сервас вошел. Тот же кабинет, с классерами, наградами и книгами о лошадях. На светящемся экране компьютера фото великолепного гнедого коня. Может, это и есть Свободный… Маршан шел впереди, и на Серваса дохнуло ароматным виски. На этажерке стояла наполовину пустая бутылка «Label 5».

— Это касается Мод Ломбар, — сказал Сервас.

Маршан бросил на него удивленный и презрительный взгляд. Глаза у него блестели слишком ярко.

— Я знаю, что она покончила с собой.

— Да, — сказал старик. — Грязная история.

— В каком смысле?

Сервас заметил, что Маршан колеблется. Его глаза забегали по сторонам, потом остановились на Сервасе. Он приготовился врать.

— Она вскрыла себе вены.

— Ерунда! — загремел Сервас, крепко схватив управляющего за грудки. — ВЫ ВРЕТЕ, МАРШАН! СЛУШАЙТЕ! НЕВИНОВНОГО ЧЕЛОВЕКА ОБВИНЯЮТ В УБИЙСТВЕ ГРИММА И ПЕРРО! ЕСЛИ ВЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ СКАЖЕТЕ МНЕ ПРАВДУ, Я ОБЪЯВЛЮ ВАС СОУЧАСТНИКОМ ПРЕСТУПЛЕНИЯ! ПОДУМАЙТЕ ХОРОШЕНЬКО И НЕ ТЯНИТЕ. Я НЕ СОБИРАЮСЬ ТОРЧАТЬ ЗДЕСЬ ВСЮ НОЧЬ! — прибавил он, белый от гнева, доставая наручники.

Управляющий явно был напуган этой неожиданной и неистовой вспышкой ярости. Услышав, как звякнул замок наручников, он широко раскрыл глаза и уставился на Серваса, словно прощупывая его.

— Это блеф!

Он прекрасный игрок в покер. Его не так просто провести. Сервас схватил Маршана за руку и резко развернул.

— Что вы делаете? — ошеломленно спросил тот.

— Я вас предупредил.

— Но у вас нет никаких доказательств!

— Как по-вашему, сколько обвиняемых торчат в тюрьмах предварительного заключения без всяких доказательств?

— Погодите! Вы не можете меня арестовать! — протестовал управляющий, вдруг запаниковав. — Вы не имеете права!

— Предупреждаю, возле жандармерии торчат фотографы, но вам набросят на голову пальто, когда будут выводить из машины, и вы ничего не увидите, не считая земли под ногами, — вдохновенно соврал Сервас.

— Погодите! Да стойте же, черт вас возьми!

Но Сервас держал его крепко. Они уже были в коридоре. С улицы доносился вой ветра, в приоткрытую дверь залетали снежные хлопья.

— Хорошо! Согласен! Я солгал. Снимите с меня это!

Сервас остановился. Всадник на манеже следил за ними, не спуская глаз.

— Сначала правду, — шепнул Сервас на ухо Маршану.

— ОНА ПОВЕСИЛАСЬ! На качелях в парке возле замка, черт бы вас побрал!

Сервас затаил дыхание. Повесилась… Вот оно! Он снял с Маршана наручники.

Тот потер себе кисти, опустил голову и сказал:

— Никогда этого не забуду. Был летний вечер, только начало темнеть. Она надела белое, почти прозрачное платье, качалась над лужайкой, в закатном солнце. Призрак со сломанной шеей… Она так и стоит у меня перед глазами почти каждый вечер.

Как и все остальные, она выбрала лето, чтобы покончить с собой. Белое платье. Пропп говорил, что надо искать белизну.

— А зачем было врать?

— Отвечая на вопросы чужаков, разумеется, — сказал Маршан, опуская глаза. — Не спрашивайте меня, какая разница, я и сам не понимаю. Патрон не хотел, чтобы об этом узнали.

— Разница огромная, — ответил Сервас, направляясь к двери.

Эсперандье собирался выключить компьютер, когда раздался телефонный звонок. Он вздохнул, посмотрел на часы — было 22.40,— снял трубку, узнал голос говорившего и сразу выпрямился. Это был Люк Дамблен из Интерпола. Он ждал этого звонка с тех пор, как вернулся в Тулузу, и уже начал отчаиваться.

— Ты был прав, — сказал Дамблен без преамбул. — Это он. А над чем ты, собственно, работаешь? Я не знаю, в чем там у вас дело, но у меня впечатление, что ты подцепил крупную рыбу. Больше ничего не хочешь мне сказать? Каким образом такой человек, как он, оказался в зоне внимания следствия?

Эсперандье чуть не упал со стула, нервно сглотнул, выпрямился и спросил:

— Ты уверен? Твой парень из ФБР это подтвердил? Расскажи, как он добыл эту информацию.

Последующие пять минут Люк Дамблен объяснял ему все в деталях.

«Тысяча чертей! — подумал Эсперандье, положив трубку. — На этот раз надо предупредить Мартена. Тотчас же!»

У Серваса было такое впечатление, что все стихии ополчились на него. В свете фар вихрем крутились снежные хлопья, а стволы деревьев быстро белели с северной стороны. Настоящая снежная буря, и как раз в эту ночь… Интересно, та женщина, психолог, успела добраться до Сен-Мартена? Наверху дорога, наверное, еще хуже. Ему было неспокойно. Несколькими минутами раньше, выходя из конного центра, он сделал последний звонок.

— Алло? — прозвучало в трубке.

— Мне надо тебя повидать. Сегодня вечером. Кстати, я чуть-чуть проголодался. Это не будет слишком поздно?

Послышался короткий смешок, потом Габриэль Сен-Сир спросил, не скрывая жгучего любопытства:

— Есть что-нибудь новенькое?

— Я знаю, кто это.

— Правда?

— Да. Но я бы хотел сначала узнать твое мнение.

— Что ты полагаешь делать?

— Для начала прояснить вместе с тобой несколько деталей, относящихся к закону. Потом сразу переходить к действиям.

— А мне не хочешь сказать, кто это?

— Сначала пообедаем, а затем поговорим.

Снова раздался смешок, потом старик сказал:

— Думаю, ты мне принесешь что-нибудь в клюве. Приезжай. Осмелюсь сообщить, у меня осталась курица.

— Еду, — сказал Сервас и отсоединился.

Окна мельницы тепло светились сквозь метель, когда он остановился возле ручья. По дороге ему не попалось ни машин, ни пешеходов. Он запер «чероки» и пешком отправился через мост, согнувшись под порывами ветра и снега. Дверь открылась сразу, и Сервас ощутил вкусный запах жареной курицы, вина и специй. Сен-Сир принял у него пальто, повесил на вешалку и пригласил вниз, в гостиную.

— Стаканчик теплого вина для начала? Курица будет готова минут через двадцать. А пока можно и поговорить.

Сервас посмотрел на время: 22.30. Ближайшие часы должны стать решающими. Надо было продумать множество вариантов ходов, чтобы двинуть вперед каждую пешку, но у него не было ясности в этом вопросе. Старый следователь, с его огромным опытом, должен ему помочь не наделать ошибок. Противник был опасный. Сервасу придется вникнуть в малейшие юридические тонкости. От голода и от дивного запаха жарящейся курицы у него сводило желудок.

В камине жарко пылал огонь. Как и в прошлый раз, пламя наполняло комнату отсветами, на стенах и на потолке плясали тени. Потрескивали дрова, завывал ветер, рядом шумел горный поток. Только музыки Шуберта на этот раз не было. По всей видимости, Сен-Сир не хотел упустить ни одной детали из того, что собирался ему рассказать Сервас.

На круглом столике стояли два бокала, наполненных слегка дымящимся рубиновым вином.

— Садись, — сказал старый следователь, указывая на кресло.

Сервас взял бокал с горячим вином и принялся медленно вертеть его в пальцах, вдыхая аромат. Вино отдавало апельсином, корицей и мускатным орехом.

— Горячее вино с пряностями, — сказал Сен-Сир. — В такой вечер придает силы и очень хорошо помогает от усталости. Оно тебя подстегнет как резкий удар плеткой. Ведь ночь, похоже, будет длинная?

— А что, так заметно? — спросил Сервас.

— Что?

— Усталость.

Старик взглянул на него и заявил:

— У тебя совершенно измученный вид.

Сервас пригубил бокал, обжег себе язык и поморщился. Но вино с мощным привкусом трав наполнило рот и гортань густым теплом. В качестве закуски Сен-Сир предложил ему кусочки хлеба с пряностями, и голодный Мартен принялся поглощать их один за другим.

— Ну? — спросил Сен-Сир. — Так расскажешь? Кто же это?

— Вы уверены? — раздался в трубке голос Кати д’Юмьер.

Положив ноги на стол в кабинете на бульваре Амбушюр, Эсперандье разглядывал носы своих ботинок.

— Человек, передавший мне эту информацию, обычно высказывается очень определенно. Он работает в Лионском отделе Интерпола. Его зовут Люк Дамблен. Ему удалось связаться со своим агентом, сотрудником ФБР. Так что я уверен на двести процентов.

— Боже милостивый! — воскликнула прокурор. — Вам не удалось дозвониться до Мартена?

— Я дважды пытался, но он с кем-то разговаривал. Через несколько минут попытаюсь еще раз.

Кати д’Юмьер посмотрела на золотые часы «Шопард», подаренные мужем ко дню двадцатилетия их свадьбы, и вздохнула: 22.50.

— Эсперандье, я бы хотела вас кое о чем попросить. Звоните ему раз за разом. Когда он ответит, передайте ему, что мне хотя бы к рассвету хочется добраться до постели и вовсе не улыбается ждать от него вестей всю ночь.

Эсперандье отсалютовал по-военному и ответил:

— Хорошо, мадам.

Ирен Циглер прислушивалась к завыванию ветра. Там, за окном с решеткой, бушевала настоящая снежная буря. Из-за переборки доносился голос д’Юмьер. В этом жандармском отделении переборки были не толще, чем в остальных.

Циглер напряженно ждала. Очевидно, Эсперандье получил какую-то важную информацию, которая в корне изменила ход расследования. Похоже, Циглер понимала, в чем дело. Что же до Мартена, то он растворился в природе. Ей казалось, что она догадывается, где он. Сервас отправился получить несколько советов, прежде чем начать действовать. Ирен постучала в дверь, и та почти сразу открылась.

— Мне надо в туалет.

Молодая женщина в форме прикрыла дверь, бросила подозрительный взгляд на Ирен и заявила:

— Следуйте за мной, капитан. Только без фокусов!

Циглер встала, держа перед собой руки в наручниках.

— Спасибо, — сказала она. — Еще мне надо поговорить с прокурором. Скажите ей, что это очень важно.

Ветер выл в каминном дымоходе, сбивая пламя и пригибая его к дровам. Сервас находился на грани полного истощения. Поставив бокал на столик, он увидел, что рука у него дрожит, испугался, что Сен-Сир это заметит, и быстро отдернул ладонь. Вино, настоянное на травах, было приятным, но оставляло горьковатое послевкусие. Он почувствовал, что не ко времени слегка захмелел, сказал себе, что в ближайшие полчаса не будет пить ничего, кроме воды, и попросил чашечку крепкого кофе.

— Да, вид у тебя неважный, — сказал следователь, поставив свой бокал на стол и внимательно вглядевшись в Серваса.

— Знаю, но так уж получилось.

Он и вправду не припоминал, чтобы ему когда-нибудь приходилось быть в таком опустошенном и в то же время взвинченном состоянии. Усталость валила с ног, ватная голова кружилась, но Сервас находился в шаге от завершения расследования, пожалуй, самого интересного за всю карьеру.

— Итак, ты думаешь, что Ирен Циглер невиновна? — снова начал Сен-Сир. — Но ведь все улики против нее.

— Я знаю. Но есть кое-что новое.

Брови у следователя встали домиком.

— Я получил звонок от психолога из Института Варнье.

— Ну и?..

— Ее зовут Диана Берг, приехала из Швейцарии совсем недавно. Скорее всего, она почувствовала неладное и провела собственное расследование, без ведома кого-либо. Она обнаружила, что старшая медсестра института заказывала сильный анестетик, применяемый в ветеринарии, и что у нее был любовник по имени Эрик, человек очень богатый и часто путешествующий, о чем говорят многочисленные электронные письма, полученные от него.

— Как же ей удалось до этого докопаться? — скептически спросил Сен-Сир.

— Это длинная история.

— Ты полагаешь, что это Эрик? Но он был в Штатах, когда убили коня.

— Прекрасное алиби, — заметил Сервас. — Кто заподозрит жертву в том, что она виновна в преступлении?

— Эта женщина… Она сама тебе позвонила? Ты ей веришь? Ты полагаешь, что она заслуживает доверия? Знаешь, институт действует на нервную систему, пока не привыкнешь.

Сервас взглянул на Сен-Сира, и у него возникло сомнение. Вдруг старик прав?

— Помнишь, ты сам мне говорил, что все, происходящее в этой долине, уходит корнями в прошлое?

Следователь молча кивнул.

— Ты говорил, что сестра Ломбара Мод покончила с собой в возрасте двадцати одного года.

— Да, — отозвался Сен-Сир, нарушив молчание. — Так ты считаешь, что это самоубийство как-то связано с другими, произошедшими в лагере? Но Мод там никогда не отдыхала.

— Как и еще двое подростков, — ответил Сервас. — В каком виде обнаружили Гримма и Перро? — спросил он, и сердце его вдруг, без всякой видимой причины, застучало часто-часто.

— Они были повешены.

— Вот именно. Когда я тебя спросил, каким образом покончила с собой сестра Эрика Ломбара, ты ответил, что она вскрыла себе вены. Ну да, это официальная версия. Сегодня вечером я узнал, что на самом деле девушка тоже повесилась. Почему Ломбар солгал? Зачем, если не для того, чтобы никто не установил прямой связи между самоубийством Мод и убийствами?

— А эта психологиня кому-нибудь еще рассказывала?

— Не думаю. Я посоветовал ей поехать в Сен-Мартен и поговорить с Кати д’Юмьер.

— Итак, ты думаешь…

— Я думаю, что за всеми убийствами стоит Эрик Ломбар, — проскандировал Сервас и вдруг почувствовал, что язык приклеился к небу, а скулы одеревенели. — Я думаю, что он мстит за то, что сделали с его сестрой, которую он обожал, и считает четверку Гримм — Перро — Шаперон — Мурран виновной в ее самоубийстве и в гибели еще семерых подростков. Я думаю, что он разработал план, поистине достойный Макиавелли, чтобы отвести от себя все подозрения и самому вершить правосудие. В Институте Варнье у него, несомненно, есть сообщник, а может, и еще один в конном центре.

Он взглянул на свою левую руку, которая как-то странно подергивалась на ручке кресла. Мартен попробовал ее остановить, но у него ничего не получилось.

Подняв голову, он поймал взгляд Сен-Сира и продолжил:

— Ломбар — очень умный человек. Он понимал, что рано или поздно следователи нащупают его связь с волной самоубийств подростков пятнадцатилетней давности, включая и смерть его сестры. Лучшее средство отвести от себя подозрения — попасть в число жертв. Надо было сделать так, чтобы первое преступление было совершено с прицелом на него. Но как поступить? Об убийстве невинного человека не могло быть и речи. Тогда его озарило. Надо убить существо, которым он очень дорожил: любимого коня. Уж в этом-то его никто не заподозрит. Вполне возможно, что Ломбар даже с отчаяния на это никогда не решился бы. Но лучшего алиби обеспечить было нельзя, тем более все считали, что он находится в Штатах. Потому и собаки в конюшне не залаяли, и конь не заржал. Возможно, что у него и в конном центре есть сообщник, вроде старшей сестры в институте. Чтобы затащить коня наверх, были нужны по крайней мере два человека. Да и сигнал тревоги в центре не сработал. Однако Свободный — это тебе не Гримм и не Перро. Ломбар должен был знать, что конь не страдал, а потому никому не мог поручить его убить. Это было бы не в традициях дома Ломбаров. Эрик — человек сильный, он воин, любитель приключений, привык в самых сложных обстоятельствах брать ответственность на себя, и он не боится запачкать руки.

Что это? Усталость? Недосып? Сервасу показалось, что зрение затуманилось, словно он вдруг надел очки, которые ему не подходят.

— Я думаю также, что Ломбар или кто-то из его людей шантажировал охранников на электростанции. Им наверняка пригрозили тюрьмой или подкупили. К тому же Ломбар достаточно быстро понял, что гипотеза о причастности Гиртмана долго не продержится. Но он не особенно смутился. Это была всего лишь первая дымовая завеса. В крайнем случае, если мы докопаемся до самоубийств, это тоже не должно было его напугать, даже наоборот, только путало следы. Убийцей мог стать любой из родственников или повзрослевших подростков, подвергшихся тогда насилию. Интересно, знал ли он, что Циглер тоже отдыхала в лагере и могла стать идеальной подозреваемой? Или это простое совпадение?

Сен-Сир мрачно и сосредоточенно молчал.

Сервас рукавом вытер пот, заливавший ему глаза, и продолжил:

— В конце концов Эрик, наверное, догадался, что все задуманное им не срабатывает с той точностью, с какой он рассчитывал. Ломбар спутал карты до такой степени, что вряд ли кто-нибудь теперь мог докопаться до истины, следовательно — выйти на него.

— Да, не смог бы, — с грустной улыбкой сказал Сен-Сир. — Если бы за дело не взялся такой человек, как ты.

Сервас заметил, что тон старого следователя изменился. Теперь Габриэль смотрел на него восхищенно и как-то двусмысленно. Мартен попытался пошевелить рукой, но она не двигалась, была тяжелая, будто свинцовая.

— Ты выдающийся следователь, — произнес Сен-Сир ледяным голосом. — Если бы у меня под началом был такой мастер, кто знает, сколько безнадежных дел я бы распутал!

В кармане у Серваса зазвонил телефон. Он хотел его вытащить, но руку словно залили быстро схватывающимся цементом. Прошла целая вечность, прежде чем ему удалось сдвинуть ее на несколько сантиметров. Телефон звонил долго, разрывая внезапно наступившую тишину, потом вызов прервался.

Сен-Сир впился в него взглядом.

— Я… я… как-то… странно… себя… чувствую, — пробормотал Сервас и уронил руку.

Что за черт! Что с ним происходит? Челюсти словно свело, говорить становилось все труднее. Он попытался подняться, опершись руками на ручки кресла, и комната сразу закачалась перед глазами.

Мартен без сил рухнул обратно в кресло и смутно различил голос Сен-Сира: «Ставить Гиртмана под удар было вполне предсказуемой ошибкой…» Может, он ослышался? Из последних сил напрягая затуманенный мозг, Сервас старался сосредоточиться на словах, вылетавших изо рта следователя:

— «Эго» швейцарца взяло верх, как того и следовало ожидать. Он вытянул у Элизабет какие-то обещания в обмен на свою ДНК и тут же навел тебя на след покончивших с собой подростков, причем исключительно из удовольствия показать, что он всем заправляет. Это льстило его гордыне, невероятному тщеславию. Надо думать, ты ему приглянулся.

Сервас наморщил брови. Неужели это говорит Сен-Сир? На мгновение ему показалось, что перед ним сидит Ломбар. Он поморгал глазами, сгоняя капли пота, от которых щипало глаза, и убедился, что это действительно следователь, вот он, никуда не делся, остается перед ним.

Сен-Сир вытащил мобильник, набрал какой-то номер и сказал:

— Лиза? Это Габриэль. По-видимому, эта маленькая проныра больше никому не сказала. Она успела предупредить только Мартена. Да, уверен… Да, ситуация под контролем. — Он отсоединился, снова посмотрел на Серваса и заявил: — Я расскажу тебе одну историю.

Сервасу казалось, что голос старика доносится из глубины какого-то туннеля.

— Историю маленького ребенка, сына человека жестокого, с замашками тирана. Мальчика замечательного, очень умного. Когда он к нам приходил, у него в руках всегда был либо букет цветов, собранных на обочине, либо камешки, взятые с берега реки. У нас с женой никогда не было детей. Нечего и говорить, что каждый приход Эрика был для нас, как подарок небес, как солнечный лучик. — Сен-Сир махнул рукой, словно отгоняя воспоминания и не давая чувствам завладеть собой. — Но на этом ясном небе имелось облако. Отец Эрика, знаменитый Анри Ломбар, держал в страхе всех: и фабрику, и собственный дом, тот самый замок, в котором ты побывал. Временами казалось, что он очень любит детей и привязан к ним, иногда Анри пугал их приступами гнева и у них на глазах избивал мать. Надо ли говорить, что и Эрика, и Мод очень угнетала атмосфера, царившая в доме.

Сервас попытался пошевелиться и сглотнуть, но безуспешно. В кармане снова зазвонил и замолчал телефон.

— В то время мы жили в доме на берегу реки, неподалеку от замка, — продолжал Сен-Сир, не обращая на него внимания. — Анри Ломбар был подозрительным тираном на грани паранойи, почти безумцем. Но тогда он еще не окружал себя ни заборами с колючей проволокой, ни камерами слежения, как сейчас. Это было не принято. Тогда не существовало такой преступности и стольких угроз. Если можно так выразиться, мир был еще человечным. Короче, наш дом стал для Эрика прибежищем, и он проводил у нас все вечера напролет. Иногда мальчик приводил с собой Мод. Эрик ее очень любил. Уже в десять лет он взял ее под свою защиту. — Старик чуть помолчал. — Работа отнимала у меня все время, но, как только выдавалась свободная минута, я старался повидаться с Эриком. Я был счастлив, когда он появлялся на дороге, ведущей от замка к нашему дому, один или ведя за руку сестру. Я и вправду играл в его жизни ту роль, с которой не справлялся отец, и воспитал мальчика как своего сына. Это моя самая большая гордость и удача. Я научил его всему, что знал сам. Эрик был необыкновенно восприимчив и сторицей возвращал все, что в него вкладывали. Посмотри, каким он стал! Не только потому, что получил огромное наследство, нет. Благодаря моей любви и тому, что дали ему мои уроки.

Сервас вдруг с изумлением увидел, что старик плачет. По его изрытым морщинами щекам лились слезы.

— А потом случилось это… Я помню тот день, когда Мод нашли висящей на качелях. Теперь Эрик переменился, замкнулся, стал мрачным и жестким, словно покрылся броней. Думаю, что в делах ему это только помогало. Но он был уже не тот Эрик, которого я знал.

— А как… как… произошло…

— Ты о Мод? Полагаю, где-то она пересеклась с этими подонками.

— Нет… потом…

— Прошли годы. Когда Мод покончила с собой, Эрик уже унаследовал империю Ломбаров, отец умер годом раньше. Эрик целиком ушел в работу: сегодня в Париже, завтра в Нью-Йорке, послезавтра в Сингапуре. У него не было ни минуты времени. Вопросы и догадки по поводу смерти сестры пришли много позже. Несколько лет тому назад он приезжал ко мне и задавал много вопросов. Видимо, решил докопаться до истины и нанял целый штат частных детективов. Это были люди не слишком щепетильные по части методов расследования и этики. Их молчание, видимо, дорого купили. Они прошли приблизительно тот же путь, что и ты, и раскопали сведения о четверке преступников. Теперь Эрик без труда мог себе представить, что случилось с его сестрой и другими девушками. Он решил сам вершить правосудие. Средства для этого у него были. Ломбар находился в выгодном положении, ибо имел безграничное доверие в судебных кругах своего края. Он обрел также ценного помощника в лице Элизабет Ферней, своей любовницы. Дело в том, что Лиза не просто здесь выросла. Она не только любовница Эрика, но и тоже подверглась насилию со стороны четверки.

Свет свечей и ламп больно резал Сервасу глаза. Он буквально заливался потом.

— Я стар, мое время подходит к концу, — сказал Сен-Сир. — Год, пять лет или десять — какая разница? Что от этого изменится? Я свою жизнь уже прожил. Время, которое мне осталось, будет, так или иначе, только ожиданием конца. Так почему бы его не укоротить, если это принесет пользу другому? Такой блестящей и крупной личности, как Эрик?

Сервас почувствовал, как его охватывает паника. Сердце вдруг заколотилось, будто при серьезном приступе. Но пошевелиться он по-прежнему не мог. Комната плыла перед глазами.

— Хочу оставить письмо с заявлением, что коня, Гримма и Перро убил я, — объявил Сен-Сир на удивление спокойным и твердым голосом. — Пусть правосудие наконец-то совершится. Многие в городе знают, как много сил я отдал делу о самоубийствах. Это никого не удивит. Я скажу, что убил коня, поскольку был уверен в том, что Анри Ломбар причастен к насилиям. Тебя я пристрелил за то, что ты меня разоблачил, потом понял, что положение мое безвыходно, и, мучимый угрызениями совести, решил обо всем рассказать, прежде чем покончить с собой. Прекрасное письмо, разжалобит кого хочешь. Я его уже сочинил. — Он помахал бумагой перед носом Серваса.

Ужас от услышанного на мгновение разогнал туман, который заволакивал сознание, Сервас на миг пришел в себя и пролепетал:

— Это уже… ни… чему… не приведет… Диана Берг… располагает… доказа… тельствами… вины. Пого-вори… Ка-ти… д’Ю… д’Юмьер…

— С другой стороны, эту докторшу найдут сегодня мертвой, — продолжал Сен-Сир как ни в чем не бывало. — Потом следствие обнаружит в ее бумагах доказательства того, что она приехала из Швейцарии с одной целью: помочь бежать Юлиану Гиртману, своему соотечественнику и бывшему любовнику.

— Зачем… ты… это… де… делаешь?

— Я ведь уже сказал: Эрик — моя самая большая гордость. Это я его вырастил, сделал таким, каков он сегодня. Блестящий бизнесмен, в то же время человек прямой, исключительный. Сын, которого у меня никогда не было…

— Замешанный… в… вы… мога… тельствах… в кор… КОРРУПЦИИ… и… экс… плуата… ции дет… ДЕТСКОГО ТРУДА…

— ВРЕШЬ! — заорал Сен-Сир, вскочив и забежав за спинку кресла.

У него в руке оружие… Автоматический пистолет…

Сервас широко раскрыл глаза, и их сразу же защипало от пота, бегущего со лба. Ему показалось, что голос Сен-Сира, звуки и запахи гостиной стали вдруг невыносимо яркими. Все чувства обострились до предела, и нервы встрепенулись.

— Галлюциногены, — снова улыбнулся Сен-Сир. — Ты не представляешь себе, какие у них возможности. Не волнуйся, наркотик, который ты у меня получал каждый раз вместе с едой, не смертелен. Он должен был всего лишь ослабить умственные и физические способности, поставить реакции под сомнение в глазах окружающих, да и в твоих собственных. Что же до того наркотика, который я подмешал тебе в вино, он просто парализует тебя на короткое время. Ты не сможешь очнуться, умрешь раньше, чем он перестанет действовать. Я искренне сожалею, что вынужден прибегнуть к крайней мере, Мартен. Ты действительно самый интересный из людей, что встречались мне в последнее время.

Рот Серваса раскрылся как у рыбы, выброшенной на берег. Он удивленно смотрел на Сен-Сира широко открытыми глазами. Внезапно его охватил гнев. Из-за этих дурацких наркотиков он теперь погибнет как идиот!

— Я всю жизнь боролся с преступниками, а кончу ее в шкуре убийцы, — с горечью произнес Сен-Сир. — Но ты лишил меня выбора. Эрик Ломбар должен остаться на свободе. Он полон всяческих планов. Благодаря его финансовым операциям голодные дети получат кусок хлеба, художники смогут работать, у студентов будет стипендия. Я не позволю какому-то сыщику разбить жизнь одного из самых блестящих людей современности, который еще и стремился по-своему восстановить справедливость в стране, где это слово давно утратило смысл.

Сервас спрашивал себя, о ком же они говорят. О том Ломбаре, который сделал все, чтобы помешать крупным фармацевтическим фирмам выпускать в африканских странах средства против СПИДа и менингита? О том, кто поощрял своих субподрядчиков эксплуатировать женщин и детей в Индии и Бангладеш? О том, чьи адвокаты перекупили патенты «Политекса», а потом уволили всех рабочих? Так какой же Ломбар настоящий? Меценат и филантроп или циничный и бесцеремонный делец? Мальчик, оберегавший сестру, или акула, жирующая на людском горе? Он утрачивал способность мыслить ясно.

— Меня… и эту психол… — с трудом выговорил он, — убьешь… отрече… шься… от своих прин… ципов… кончишь… жизнь в шку… ре убий… цы…

Сервас заметил, как по лицу следователя пробежала тень сомнения.

Сен-Сир энергично тряхнул головой, словно отгоняя ее.

— Я ухожу без сожаления. Это верно, за всю жизнь я ни разу не отрекся от своих принципов, но их теперь попирают ногами. Нынче правят посредственность, бесчестье и цинизм. Современные люди хотят быть как дети. Они боятся ответственности, глупы и криминальны. Стадо придурков без всякой морали!.. Нас раскачивают волны беспрецедентного варварства. Первые плоды уже налицо. В самом деле, кто оплачет нашу судьбу? Мы, со своим эгоизмом и жадностью, промотали наследство предков. Только немногие, такие как Эрик, держатся на плаву в этом море грязи…

Он размахивал пистолетом перед носом Серваса. Гнев, охвативший Мартена, побежал от желудка по венам, как хороший антидот. Он рванулся вперед, однако едва приподнялся с кресла, как понял, что не может стоять. Ноги у него подогнулись, Сен-Сир посторонился и молча глядел, как Сервас падает, увлекая за собой круглый столик с кувшином, стаканами и лампой. Кувшин разбился вдребезги, а лампа резко ударила ярким светом в глаза. Сервас распростерся на животе на персидском ковре, лучи лампы больно обжигали сетчатку, лоб он раскроил о столешницу, и кровь стекала с бровей.

— Ладно, Мартен, все бесполезно, — примирительно сказал Сен-Сир.

Сервас с трудом приподнялся на локтях. Бешенство жгло его изнутри, как горячие угли. Свет слепил, в глазах плясали черные точки. Он различал только тени и световые пятна.

Очень медленно Мартен пополз к следователю и попытался ухватить его за брючину, но Сен-Сир отступил назад. Снизу, между двух его башмаков, Сервас разглядел огонь в камине. Тот начал меркнуть. Дальше все случилось очень быстро.

— БРОСЬТЕ ОРУЖИЕ! — прозвучал слева чей-то голос, который он явно раньше слышал, но парализованный наркотиком мозг никак не мог припомнить имя его хозяина.

Сервас услышал один выстрел, потом другой и увидел, как Сен-Сир осел возле камина. Его тело сползло по каменной стенке и придавило Серваса, который успел только опустить голову. Потом он почувствовал, что кто-то стаскивает с него тяжелое, словно лошадиное, тело.

— Мартен! Мартен! Как ты?

Он заморгал, словно хотел вытолкнуть ресничку, попавшую в глаз. Перед ним плясало какое-то неясное, расплывчатое лицо. Ирен… За ним из тумана выплыло еще одно… Майяр…

— Мне… Воды, — пробормотал Сервас.

Ирен Циглер бросилась в кухню, принесла стакан воды и поднесла к его губам. Мартен медленно глотал воду, челюсти сводило от боли.

— Помоги мне. Ванная…

Жандармы взяли его под мышки, чтобы он не упал, и все равно при каждом шаге ему казалось, что он куда-то проваливается.

— ЛОМ-БАР… — с трудом выговорил Мартен.

— Что?

— Ко… кордоны…

— Уже поставлены, — отозвалась Ирэн. — Все дороги в долине блокированы после звонка твоего заместителя. Выехать отсюда по дороге невозможно.

— Венсан?..

— Да. Он добыл доказательства того, что Эрик Ломбар соврал по поводу своего пребывания в Штатах в ночь, когда убили Свободного.

— Верто…

— Исключено. Он не сможет подняться в воздух в такую погоду.

Сервас склонился над раковиной. Циглер открыла кран с холодной водой. Сервас сунул голову под струю, и ледяная вода подействовала на него, как электрический разряд. Он хрипло закашлялся. Сколько времени ему нужно, чтобы холод восстановил дыхание и привел в порядок мысли? Вряд ли Мартен смог бы ответить на этот вопрос.

Когда он выпрямился, ему стало гораздо лучше. Действие наркотика постепенно ослабевало, необходимость принимать решения разгоняла кровь и побеждала оцепенение. А принимать решения надо было быстро.

— А где Кати… и все?

— Они ждут нас в жандармерии. — Циглер взглянула на него и добавила: — Надо ехать. Нельзя терять время.

Лиза Ферней захлопнула крышечку мобильника. В другой руке она сжимала пистолет. Диана Берг ничего не понимала в оружии, но видела достаточно фильмов, чтобы догадаться, что толстый цилиндр на стволе — это глушитель.

— Боюсь, Диана, что никто не придет вам на помощь, — произнесла старшая медсестра. — Через полчаса полицейский, с которым вы разговаривали, будет мертв. Из-за этого легавого у меня испорчен весь вечер.

— А вы умеете этим пользоваться? — спросила Диана, кивнув в сторону пистолета.

Лиза Ферней еле заметно улыбнулась.

— Научилась. Я член стрелкового клуба. Меня туда привел Эрик Ломбар.

— Ваш любовник и сообщник, — прокомментировала Диана.

— Нехорошо лезть в чужие дела. Я знаю, Диана, что в это трудно поверить, но когда Варнье вбил себе в голову, что ему нужен заместитель, у него было предостаточно кандидатур. Это я приложила все силы, чтобы он выбрал именно вас.

— Почему?

— Потому что вы швейцарка.

— Что?

Лиза Ферней открыла дверь, выглянула в тихий пустой коридор, продолжая держать Диану на мушке, и сказала:

— Как Юлиан… Увидев ваше имя среди других, я решила, что это хороший знак для осуществления наших планов.

Диана начинала понимать, о каких планах идет речь, и по спине у нее пробежал холодок.

— Что за планы?

— Покончить с подонками.

— С какими?

— С Гриммом, Перро и Шапероном.

— Из-за того, что они творили в лагере, — сказала Диана, вспомнив список, найденный в кабинете Ксавье.

— Именно. В лагере и везде. Эта долина была для них охотничьим угодьем.

— Я видела в лагере какого-то человека. Он кричал и плакал. Это одна из старых жертв тех подонков?

Лиза испытующе посмотрела на нее, словно спрашивая, что же ей, в конце концов, известно, потом подтвердила:

— Да, Матиас. Бедняга так и не оправился, он совсем потерянный, но безобидный.

— Не улавливаю, при чем здесь я.

— Это неважно, — бросила Лиза. — Вы, Диана, приехали из Швейцарии, чтобы помочь Гиртману бежать. Вы устроили в институте пожар и вывели его к выходу. Но вот ведь незадача: неблагодарный Юлиан не устоял перед искушением, которое так долго сдерживал, и убил свою соотечественницу и сообщницу, то есть вас. Конец истории.

Диана застыла, охваченная ужасом.

— Мы долго прикидывали, как можно запутать следы. Мне вдруг пришел на ум Юлиан. Однако в конечном итоге это оказалось ошибкой. С такими типами, как Гиртман, действовать можно только баш на баш. В обмен на слюну и несколько капель крови он потребовал, чтобы ему сказали, зачем это все понадобилось. Но его претензии на этом не кончились. Надо было пообещать ему еще что-нибудь. Тут вмешались вы, Диана…

— Но это абсурд. Меня в Швейцарии знают очень многие, и никто не поверит в подобную историю.

— Следствие будет вести не швейцарская полиция. Всем известно, что это место неблагоприятно влияет на людей с неустойчивой психикой. Насчет вас у доктора Варнье были сомнения. В вашем голосе по телефону и в электронных письмах он усмотрел уязвимость. Я не премину указать на это полиции в нужный момент. Они, конечно же, станут допрашивать Варнье. Вовсе не Ксавье был против вашего присутствия здесь. Видите ли, слишком многое свидетельствует не в вашу пользу. Не надо было перебегать мне дорогу, Диана. Я решила оставить вам жизнь, но будет справедливо, если вы проведете несколько лет в тюрьме.

— Но вы не можете взвалить на меня ответственность за ДНК, — рискнула Диана, понимая свое отчаянное положение.

— Совершенно верно. На этот случай мы присмотрели другого кандидата. Мы уже много месяцев приплачиваем агенту М. Монду. Он взамен закрывает глаза на то, что я в неурочное время часто появляюсь в блоке А, да и на мои переговоры с Гиртманом. Этот агент даст показания против него, когда полиция обнаружит, что швейцарец ему за что-то приплачивал. У него найдут ампулу, хранящую следы слюны Юлиана.

— Вы и его тоже хотите убить? — спросила Диана.

У нее кружилась голова, ей казалось, что она падает в бездонный колодец.

— Вы так думаете? Что же, по-вашему, я собираюсь остаток дней провести в тюрьме? Ладно, за дело, мы и так потеряли слишком много времени.

27

— Вы меня ждете?

Кати д’Юмьер вздрогнула, услышав голос, и обернулась к двери. Ее глаза надолго задержались на Сервасе, потом скользнули на Циглер, Майяра и снова на Мартена.

— Боже праведный! Что это с вами такое?

На стене возле двери висела фотография, и Сервасу удалось увидеть свое отражение в стекле. Вокруг глаз темные круги, сами глаза глубоко запали и смотрят дико.

— Объясни им, — сказал он Циглер, упав в кресло.

Земля все еще покачивалась у него под ногами.

Ирен Циглер рассказала обо всем, что произошло. Д’Юмьер, Конфьян и двое жандармов с лицами, похожими на восковые маски, молча слушали. Сразу после звонка Эсперандье прокурор решила освободить Циглер из-под стражи. Серваса спасла именно интуиция Ирен, которая догадалась, что он находится у своего наставника. Еще то, что от жандармерии до мельницы на машине не более пяти минут.

— Сен-Сир! — выдохнула д’Юмьер. — Поверить не могу!

Сервас растворял аспирин в стакане с водой. Туман в его мозгу рассеялся, и он увидел всю сцену, произошедшую на мельнице.

— Черт! — взревел майор. — Пока я еле шевелил мозгами, Сен-Сир звонил этой… Лизе в институт. Он сказал ей, что психологиня ничего никому не успела рассказать, только мне… что ситуация у него под контролем… Как раз перед тем как на меня…

Прокурор побледнела.

— Это означает, что девушка в опасности! Майяр, у вас есть постоянная дежурная бригада в институте? Немедленно прикажите своим людям вмешаться! — Кати д’Юмьер достала телефон, набрала номер и через несколько секунд отсоединилась. — Ксавье не отвечает.

— Надо допросить Ломбара и не спускать с него глаз, — с трудом произнес Сервас. — Остается только узнать, каким образом его задержать. Он может быть где угодно: в Париже, в Нью-Йорке, на каком-нибудь островке, принадлежащем ему, или здесь. Сомневаюсь, что его удастся сразу найти.

— Он здесь, — сказал Конфьян, и все взгляды устремились на него. — Перед тем как прийти сюда, я был в замке по его вызову. Он интересовался, как продвигается следствие. Сразу после этого позвонил ваш заместитель, — обратился он к Сервасу. — У меня не было времени об этом сообщить. Столько всего сразу произошло!..

«Интересно, сколько раз с начала следствия этот парень наведывался в замок?» — спросил себя Сервас.

— Поговорим об этом после, — сурово бросила д’Юмьер. — На всех дорогах в долине стоят кордоны? Замечательно. Нам необходимо связаться с полицейским управлением. Я хочу произвести обыск в парижской квартире Ломбара одновременно с осмотром замка. Бригада должна быть отлично подобрана. Никакого шума. Следует привлечь только самых необходимых людей. На одного уже возвели ложное обвинение, — прибавила она, глядя на Серваса. — Ломбар или не Ломбар, но границы дозволенного он перешел. Кем бы ни был этот тип, он будет иметь дело со мной. — Она поднялась. — Мне надо позвонить в канцелярию. У нас очень мало времени, чтобы грамотно расположить группу и согласовать все детали. Затем сразу переходим к действиям. Нельзя терять ни минуты.

За столом тут же разгорелся спор. Никто такого мнения не разделял. Младшие офицеры заколебались. Уж очень крупной рыбой был Ломбар. На кону оказывались карьеры, вопросы иерархии и прочее.

— Каким образом Венсан узнал, что Ломбар не в Штатах? — спросил Сервас.

Ирен ему растолковала. Им крупно повезло. По анонимному доносу парижская бригада по расследованию финансовых преступлений проверила соответствие некоторых филиалов группы Ломбара. Было очевидно, что назревает крупный скандал. Несколькими днями раньше, инспектируя счета «Ломбар медиа», они натолкнулись на еще одно нарушение: перечисление ста тридцати пяти тысяч долларов на счет Ассоциации по производству телерепортажей и музыкальных инструментов. Проверка выявила, что никаких репортажей и в помине не было, а музыкальные инструменты оказались блефом. Ассоциация, конечно, регулярно работала на «Ломбар медиа», но в данном случае ни один репортаж не соответствовал такой сумме и даже не был заказан. Тогда бригада по финансовым нарушениям задалась вопросом, чему соответствовала такая сумма. Чего ради ее так старательно скрывали? Взятка? Расхищение фондов? Они снова направили отдельное требование, на этот раз в банк, который производил перечисление, и запросили сведения об истинном получателе выгоды. Однако, к несчастью, авторы этой манипуляции приняли все меры предосторожности. Сумма была перечислена на несколько часов в Лондон, оттуда на другой счет на Багамах, а потом на третий на Карибах… След потерялся. Какова была цель манипуляции? Сто тридцать пять тысяч долларов — сумма, конечно, солидная, но для империи Ломбаров это капля в море. Тогда вызвали исполнительного директора «Ломбар медиа» и пригрозили обвинением в подделке документа. Тот испугался и сознался, что это было сделано по просьбе самого Эрика Ломбара в порядке особой срочности. Венсан попросил бригаду сообщать ему обо всех нарушениях, выявленных за определенный период, поэтому контакты с финансовой бригадой раз за разом приносили ему информацию, хотя на первый взгляд она и не имела никакой связи со смертью коня.

— Но связь-то на самом деле есть? — спросил кто-то из высоких жандармских чинов.

— Так вот, лейтенант Эсперандье кое-что придумал, — продолжила Циглер. — Он позвонил в авиакомпанию, обеспечивающую самолеты для частных перелетов богатых граждан, и выяснил, что именно такая сумма необходима, чтобы слетать из Штатов во Францию и обратно на частном лайнере.

— У Ломбара есть свои самолеты и экипажи, — вставил кто-то из младших офицеров. — Зачем ему услуги другой компании?

— Перелет не должен был оставить следов, ведь он не занесен в расходы группы Ломбара, — ответила Циглер. — Сама трата осталась в секрете.

— Отсюда и несуществующие репортажи, — вмешалась д’Юмьер.

— Вот-вот.

— Интересно, — протянул младший офицер. — Но это всего лишь предположения.

— Вовсе нет. Лейтенант Эсперандье решил, что Эрик Ломбар должен был приземлиться где-то неподалеку, если тайно прилетал сюда из Штатов в день убийства коня. Венсан обзвонил все окрестные аэродромы: Тарб, По, Биарриц — и уже с третьего раза попал в цель. Частный борт американской авиакомпании приземлился в Биарриц — Байонне вечером во вторник, девятого декабря. Если доверять информации, которой мы располагаем, Эрик Ломбар сошел с самолета под другим именем и по чужому паспорту. Никто его не видел. Самолет оставался на месте двенадцать часов и вылетел обратно рано утром. Как раз достаточно, чтобы на машине доехать от Байонна до Сен-Мартена, явиться в конный центр, убить Свободного, подвесить его на макушке фуникулера и вернуться на аэродром.

Теперь все смотрели на Циглер.

— Но на этом дело не кончилось, — сказала она.

Аэропорт в Биаррице сохранил запись о рейсе американской компании в реестре ночных полетов и в распечатке движения. Венсан Эсперандье запросил своего агента в Интерполе, у которого были контакты в ФБР. Сегодня они нанесли визит пилоту, и тот официально опознал Эрика Ломбара. Он готов дать показания.

Циглер посмотрела на Серваса и заявила:

— Вероятно, Ломбар в курсе наших намерений. У него ведь тоже есть контакты в ФБР и в МИДе.

— Двое моих людей дежурят возле замка с начала вечера, — предупредил Сервас. — Я поставил их, как только заподозрил, в чем дело. Если господин следователь прав, то Ломбар оттуда не выходил. Кстати, где Венсан?

— Он едет. Будет через несколько минут, — ответила Циглер.

Едва держась на ногах, Сервас поднялся.

— Твое место в госпитале, — вмешалась Ирен. — Ты не в состоянии принимать участие в задержании. Тебе необходимо промывание желудка и врачебный уход. Неизвестно еще, что за наркотик Сен-Сир тебе подмешал.

— Я отправлюсь в больницу, когда все завершится. Это ведь и мое расследование. Буду держаться в стороне, — прибавил он. — Разве что Ломбар согласится беспрепятственно впустить нас в замок, что меня очень удивило бы.

— Если он вообще еще там, — заметила д’Юмьер.

— Что-то мне говорит, что там.

Гиртман слушал, как ветер дробно сыплет в окно снежные хлопья.

«Настоящая снежная буря», — сказал он себе с улыбкой.

Нынче вечером, сидя в изголовье кровати, Юлиан задался вопросом, что сделает в первую очередь, если когда-нибудь обретет свободу. Он регулярно возвращался в мыслях к этому гипотетическому факту и всякий раз погружался в долгие сладкие мечты.

В любимом своем сценарии он сначала забирал деньги и документы, которые спрятал на савойском кладбище неподалеку от швейцарской границы. Забавная деталь!.. Сто тысяч швейцарских франков в купюрах по сто и двести и фальшивые документы хранились в маленьком сейфе, спрятанном в той части кладбища, где была похоронена мать одной из его жертв. Девушка сама об этом рассказала, прежде чем он ее убил. Этих денег должно хватить на гонорар одному пластическому хирургу в департаменте Вар, который иногда удостаивал своим присутствием его женевские вечера. В другом тайнике у Гиртмана лежали видеозаписи, разрушительные для репутации доктора. В противоположность остальным влиятельным лицам, Юлиану хватило присутствия духа избавить себя от процесса. Пока шел суд, он находился в клинике доброго доктора, лежал с забинтованной головой в палате за тысячу евро, с видом на Средиземное море. Там установили проигрыватель высочайшего качества, чтобы Гиртман мог слушать своего любимого Малера, и каждую ночь доставляли специальную девушку по вызову.

Вдруг мечтательная улыбка исчезла с его лица. Поморщившись, он провел рукой по лбу. Чертовы медикаменты вызывали у него ужасную мигрень. Что за кретины Ксавье и вся его психиатрическая шайка! Все одним миром мазаны, вместе со своей шарлатанской религией!

Его охватил гнев. Бешенство пробивало себе дорогу в мозгу, шаг за шагом отключая все разумные соображения. Оно разлилось в огромном мыслительном океане, как маленькое облачко черной сепии, как жадная мурена, которая вынырнула неизвестно откуда и пожрала ясность рассудка. Ему непреодолимо захотелось двинуть кулаком в стену или сделать кому-нибудь больно. Он заскрипел зубами и завертел головой, ревя и мяукая как ошпаренная кошка, потом постепенно успокоился. Иногда ему было отчаянно трудно себя контролировать, и Гиртман справлялся с собой только за счет огромной силы духа. Кочуя по разным психиатрическим клиникам, он проводил месяцы за чтением книг этих придурков-психиатров и раскусил все их приемы, нехитрую технику ментальных фокусников-престидижитаторов и уловки иллюзионистов. Юлиан постоянно повторял эти приемы, сидя в палате. Только одержимый способен делать это с такой энергией. Он знал их слабое место. В мире нет ни одного психиатра, который не был бы о себе высочайшего мнения. Из всех нашелся только один, кто догадался о его маневрах и изъял у него книги. Единственный из многих десятков, которые ему встречались.

Вдруг раздался резкий визг. Гиртман вскочил со стула. В коридоре оглушительно выла сирена, и этот звук стрелами вонзался в виски, увеличивая разбушевавшуюся мигрень.

Он не успел сообразить, что происходит, как погас свет. Теперь вокруг был полумрак, в котором выделялся только серый прямоугольник окна, и пульсировала оранжевая лампочка на двери. Сигнал пожарной тревоги!

Сердце начало выбивать ударов сто шестьдесят в минуту. Это шанс! Сейчас или никогда…

Неожиданно дверь распахнулась, и быстрым шагом вошла Лиза Ферней. В слабом свете окна и непрерывном мигании оранжевой лампочки она напоминала силуэт из китайского театра теней.

В руках старшая медсестра держала плотную ветровку, белый халат, панталоны и пару высоких ботинок. Все это она бросила Гиртману.

— Одевайся! Быстро! — Лиза положила маску с противодымным фильтром и плексигласовыми очками. — Это тоже надень! Поторопись!

— Что там происходит? — спросил он, в спешке натягивая одежду. — Дело приняло скверный оборот? Вам нужен кто-нибудь, чтобы отвлечь внимание?

— Ты никогда и не верил, разве не так? — заявила она с улыбкой. — Просто развлекался, так, забавы ради, и думал, что я не выполню свою часть контракта.

Лиза смотрела на него, не мигая. Она принадлежала к тому редкому типу людей, которые это умеют.

— Какое наказание ты предусмотрел для меня, Юлиан? — Она выглянула в окно. — Скорее! У нас не вся ночь.

— Где охранники?

— Я нейтрализовала М. Монда. Остальные носятся по институту и отлавливают пациентов, чтобы те не сбежали. Из-за пожара отключилась система сигнализации. Да поторопись же! Внизу работает группа жандармов, но пожар и паника среди пациентов пока отвлекают их.

Он натянул на лицо маску и застегнул ремешок на затылке. Лиза была довольна результатом. В халате и маске, да еще при отсутствии света, его никто не узнает. Разве что высокий рост…

— Спускайся по лестнице прямо в подвал. — Она протянула ему маленький ключик. — Там увидишь стрелы на стенах, они приведут тебя к потайному выходу. Я свою часть договора выполнила. Теперь очередь за тобой.

— Моя часть договора? — Его голос из-под маски звучал странно.

Она вытащила из кармана пистолет и протянула ему.

— В подвале ты найдешь связанную Диану Берг. Возьми ее с собой, убей, брось где-нибудь на улице и уходи.

Выйдя в коридор, Гиртман ощутил запах дыма. Ослепительное мигание пожарных сигналов резало глаза, а вой сирены над головой отдавался в висках. Коридор был пуст, все двери закрыты. Проходя мимо палат, Гиртман заметил, что там никого нет.

М. Монд лежал на полу в своей застекленной будке, с зияющей раной на затылке. Вокруг кровь… Много крови… Они миновали распахнутый тамбур и увидели дым, поднимающийся с лестницы.

— Надо действовать быстрее! — сказала Лиза Ферней, и в голосе ее послышалась паника.

Свет мигающих пожарных лампочек вспыхивал в длинных каштановых волосах гротескными оранжевыми сполохами, ясно обозначая тени надбровных дуг и носа, подчеркивая квадратный подбородок, что придавало ее лицу мужские очертания.

Они начали спускаться по ступенькам. Дым становился все гуще. Лиза закашлялась.

Когда оба дошли до первого этажа, она указала Гиртману на последний лестничный марш, ведущий в подвал, и вдруг сказала:

— Ударь меня.

— Что?

— Бей! Дай мне кулаком в нос! Быстро!

Он колебался не дольше секунды. Лиза, когда ее достал кулак Гиртмана, коротко вскрикнув, отступила и поднесла руки к лицу. Секунду Юлиан с удовлетворением любовался кровью, текущей по ее пальцам, потом исчез в подвале.

Она проследила глазами, как он растворился в дыму. Боль была сильной, но тревога еще сильнее. Она видела, как жандармы, сидевшие в долине в засаде, стали стягиваться к институту. Это произошло еще до того, как Лиза устроила поджог. Что они тут делают, если тот сыщик мертв, а Диана без сознания лежит связанная в подвале?

Что-то пошло не так, как было предусмотрено…

Старшая медсестра поднялась на ноги. С подбородка на халат стекала кровь. Пошатываясь, она побрела к выходу из института.

Сервас стоял перед оградой замка, рядом с ним Майяр, Конфьян, Кати д’Юмьер, Эсперандье, Самира, Пюжоль и Симеони. За их спинами — три фургона жандармерии с вооруженными людьми. Сервас уже два раза безрезультатно нажимал кнопку звонка.

— Ну что?.. — спросила Кати д’Юмьер, хлопая руками в перчатках, чтобы согреться.

— Не отвечают.

Они уже плотно утоптали снег перед воротами, отпечатки следов перекрещивались и налезали друг на друга.

— Не может быть, чтобы там вообще никого не было, — сказала Циглер. — Даже если Ломбара и нет, в замке всегда остается охрана и штат прислуги. Видимо, они просто не желают отвечать.

Дыхание превращалось в маленькие белые облачка, которые сразу рассеивались на ветру.

Прокурор взглянула на часы: 0.36.

— Все на местах? — спросила она.

Пять минут спустя в Париже, в квартире, расположенной в Восьмом округе, неподалеку от Плас д’Этуаль, должен был начаться обыск. На углу пританцовывали двое замерзших людей в штатском: доктор Кастень и нотариус, мэтр Гамелен, которых вызвали за отсутствием хозяина квартиры. Ночной обыск прокурор мотивировала требованием чрезвычайной срочности, поскольку после покушения Сен-Сира на жизнь Серваса есть риск, что улики попытаются уничтожить.

— Майяр, запросите Париж, готовы ли они. Мартен, как вы себя чувствуете? У вас измученный вид. Может, вам остаться здесь, а командование операцией передать капитану Циглер? Она с этим прекрасно справится.

Майяр отошел к фургонам. Сервас смотрел на Кати д’Юмьер и улыбался. Ее подкрашенные волосы растрепались, шарф бился на ветру. Видно, гнев и возмущение пересилили в ней карьерные соображения.

— Валяйте, — сказал он.

От одного из фургонов донеслись возгласы, Майяр выходил из себя:

— А я вам говорю, что нельзя! Что? Где?! Хорошо, сейчас предупрежу.

— Что случилось? — спросила д’Юмьер, глядя, как он прыжками несется к ним.

— Пожар в институте! Там паника! Пациенты разбегаются, наши люди вместе с охранниками пытаются их поймать! Система сигнализации выведена из строя! Мы срочнейшим порядком должны направить туда всех людей!

Сервас задумался. Такое не могло быть случайностью.

— Это диверсия, — сказал он.

Кати д’Юмьер мрачно покосилась на него и заявила:

— Знаю. — Она повернулась к Майяру. — Говорите точнее.

— Институт горит. Все пациенты находятся на улице под присмотром нескольких охранников и наших людей. Ситуация может ухудшиться с минуты на минуту. Видимо, многие воспользовались случаем и попытались бежать. Наши их ловят.

— А пациенты сектора А? — Сервас побледнел.

— Не знаю.

— По снегу в такой холод они далеко не уйдут.

— Мне очень жаль, Мартен, но ситуация чрезвычайная, — отрезала д’Юмьер. — Придется оставить здесь только вашу бригаду, а большую часть людей перебросить туда, еще и подкрепление запросить.

— Оставьте мне капитана. — Сервас посмотрел на Ирен.

— Вы собираетесь войти туда без подкрепления? Там могут быть вооруженные люди.

— Или один человек…

— Я останусь с майором Сервасом, — вмешалась Циглер. — Не думаю, что нас ждет серьезная опасность. Ломбар, конечно, убийца, но не гангстер.

Д’Юмьер одного за другим оглядела всех членов бригады Серваса.

— Прекрасно. Конфьян, вы останетесь с ними. Будьте очень осторожны. Если что-то пойдет не так, вы дождетесь подкрепления. Договорились?

— Стойте здесь, — сказал Сервас Конфьяну. — Я позову вас для обыска, как только путь будет свободен. Мы туда войдем лишь при условии, что никакой опасности нет.

Конфьян мрачно кивнул.

Кати д’Юмьер снова взглянула на часы и сказала, садясь в машину:

— Ладно, мы поехали в институт.

Майяр и остальные жандармы залезли в фургон и отъехали.

Жандарм, охранявший запасной выход из подвала, увидел, как открылась дверь, и схватился за оружие. В проеме показался высокий человек в защитной маске, с женщиной на руках.

Он подбежал, перепрыгивая через ступеньки, и сказал сквозь маску:

— Ей стало плохо. Надышалась дыма. Есть у вас какой-нибудь транспорт? «Скорая помощь»? Ей нужен врач! Быстрее!

Жандарм колебался. Большая часть пациентов и охраны собралась с другой стороны здания, и он не знал, есть ли среди них врачи. У него был приказ охранять этот выход.

— Скорее, — настаивал человек в маске. — Я уже пытался привести ее в чувство. Каждая минута на счету! Есть у вас машина или нет? — Низкий, густой голос звучал из-под маски властно и повелительно.

— Сейчас поищу, — сказал жандарм и бегом пустился во двор.

Минуту спустя появился автомобиль с жандармом за рулем и другим — на пассажирском сиденье. Шофер сделал Гиртману знак садиться назад. Как только Юлиан устроил Диану, машина тронулась с места. Они обогнули здание, и швейцарец узнал знакомые лица. Персонал и пациенты сгрудились в отдалении. Пламя уже охватило почти все помещения института. Пожарный расчет разматывал брандспойты и суетился вокруг красного грузовичка, сияющего новизной. Но было слишком поздно. Вряд ли усилий пожарных хватит, чтобы спасти здание. Санитары «скорой помощи» вытаскивали из машин носилки.

Когда горящий институт остался позади, Гиртман вгляделся в затылок шофера, сжав в руке холодную рукоятку пистолета.

— Как же нам пройти эти решетки?

Сервас внимательно осмотрел ограду. Кованая решетка имела внушительный вид, с ней справится разве что таран. Он повернулся к Циглер. Она указала на плющ, обвивающий один из столбов.

— Попробуем там.

«Как раз под глазком камеры слежения», — сказал себе Сервас.

— Кто-нибудь знает, сколько их там, внутри? — поинтересовалась Самира и проверила обойму пистолета.

— Может, и вообще никого, все сбежали, — отозвалась Циглер.

— Или их там десять, двадцать, а то и тридцать, — произнес Эсперандье, вытаскивая свой «ЗИГ-Зауэр» и нетронутую обойму.

— В таком случае будем надеяться, что они уважительно отнесутся к закону, — мрачно пошутила Самира. — Убийцы, которым удалось сбежать одновременно из двух мест, — ситуация неслыханная.

— Ничто не говорит о том, что Ломбару удалось сбежать, — заметил Сервас. — Несомненно, он здесь. Потому и хотел нас всех отправить в институт.

Конфьян ничего не сказал, только мрачно взглянул на Серваса. Тут они увидели, как Циглер, не дожидаясь команды, взялась руками за стебли плюща, подтянулась, ухватилась за камеру слежения и спрыгнула по ту сторону ограды. Сервас сделал знак Пюжолю и Симеони стоять на страже вместе с юным следователем, глубоко вдохнул и последовал за Ирен. Лезть ему и так было трудно, да еще мешал пуленепробиваемый жилет под курткой. Последним за оградой оказался Эсперандье.

Приземлившись, Сервас почувствовал острую боль и коротко вскрикнул. Как только он попытался сделать шаг, боль снова обожгла его. Он вывихнул ногу!

— Что-то случилось?

— Все в порядке, — сухо ответил Мартен.

Как бы в подтверждение своих слов, он, прихрамывая, двинулся вперед. Каждый шаг отдавался болью. Стиснув зубы, Сервас еще раз проверил, не забыл ли пистолет.

— Он заряжен? — спросила Циглер, идущая рядом с ним. — Загони патрон в ствол. Сейчас же. Держи оружие в руке.

Сервас сглотнул. Замечание Ирен его задело.

Было 1.05.

Закурив сигарету, Сервас разглядывал замок, видневшийся в конце аллеи вековых дубов. Фасад и заснеженные газоны были освещены, и звери, выстриженные из самшита, сверкали в лучах прожекторов. В центральном здании светилось несколько окон. Их словно поджидали…

Кругом все было спокойно, за окнами никакого движения.

«Они достигли конца пути, — сказал себе Сервас. — Добрались до замка. Как в волшебной сказке… Сказке для взрослых».

Ломбар здесь. Он никуда не делся. Тут все и разыграется.

При искусственном освещении замок выглядел фантасмагорически. Белый фасад имел воистину благородные очертания.

Сервас еще раз вспомнил слова Проппа. Ищите белизну.

Как же он раньше об этом не подумал?

— Остановитесь.

— Простите? — Шофер слегка повернул голову, не выпуская руль из рук.

Гиртман упер в затылок жандарма холодное дуло пистолета.

— Остановитесь, — приказал он.

Шофер затормозил. Гиртман подождал, пока машина остановится, и выстрелил. Череп жандарма взорвался, смесь крови, костей и мозгового вещества брызнула в левый верхний угол ветрового стекла, прежде чем тот обвис на руле. Салон наполнился едким запахом пороха. На ветровом стекле остались бурые потеки, и Гиртман сказал себе, что перед тем, как уехать отсюда, стекло надо будет почистить. Швейцарец обернулся к Диане, которая все еще спала. Он открыл водительскую дверцу, вытащил шофера на снег и пошарил в кабине в поисках тряпки. Кое-как очистив ветровое стекло, он вернулся к Диане и взял ее под мышки. Она обвисла у него на руках, но Юлиан чувствовал, что еще немного — и она очнется от хлороформа. Он усадил ее на пассажирское сиденье, плотно пристегнул ремнем и уселся в кресло водителя, зажав пистолет между бедер. На ночном холоде еще теплое тело жандарма дымилось, словно он медленно испускал дух.

В конце длинной дубовой аллеи, на краю широкой полукруглой площадки перед замком, Циглер остановилась. Дул ледяной ветер, и бригада совсем замерзла. Огромные сказочные звери, цветники, засыпанные снегом, как сахарной пудрой, белый фасад… На всем лежал отпечаток чего-то ирреального.

Покой. Обманчивый покой, сказал себе Сервас, все чувства которого были напряжены до предела.

Спрятавшись от ветра за толстым стволом дуба, последнего в аллее, Циглер протянула Сервасу и Эсперандье «уоки-токи» и со знанием дела проинструктировала:

— Сейчас мы разделимся на две группы. Одна пойдет направо, другая налево. Как только вы окажетесь на позиции, откуда нас можно будет прикрыть, мы входим. — Она указала на Самиру. — В случае сопротивления отходим, объединяемся и только тогда врываемся внутрь.

Самира кивнула, девушки быстро перебежали центральную аллею и скрылись за деревьями. Если в замке кто и был, ему не дали времени на то, чтобы среагировать. Сервас посмотрел на Эсперандье, который выразительно приподнял плечи. Они тоже стали пробираться между деревьев с другой стороны, обходя полукруглую лужайку. Двигаясь вперед, Сервас не сводил глаз с фасада.

Вдруг он вздрогнул.

Движение… Ему показалось, что за окном мелькнула тень.

Тут затрещал «уоки-токи»:

— Вы на позиции?

Говорила Циглер. Сервас не знал, что сказать. Видел он тень или нет?

— Мне кажется, я кого-то заметил на этаже, но полностью не уверен.

— Ладно, в любом случае продолжаем. Прикройте нас.

Надо было им приказать чуть повременить.

Поздно. Они уже проскочили клумбы и летели по дорожке, засыпанной гравием. В тот момент, когда женщины пробегали между двух огромных деревянных львов, у Серваса кровь застыла в жилах. На втором этаже приоткрылось окно, и показался пистолет, зажатый в вытянутой руке. Не раздумывая, Сервас прицелился и выстрелил. Оконное стекло, к его удивлению, разлетелось вдребезги. Ну и окна у них! Тень исчезла.

— Что случилось? — раздался в «уоки-токи» голос Циглер.

Он увидел, что Ирен спряталась за фигурой льва. Убежище явно ненадежное. Один выстрел из-за кустов — и она будет тяжело ранена.

— Осторожно! — крикнул Сервас. — Там, наверху, по крайней мере один вооруженный тип, в вас могут стрелять!

Циглер сделала знак Самире, обе бросились к фасаду и исчезли внутри. Вот чертовы девчонки! У каждой из них в крови тестостерона побольше, чем у них с Эсперандье, вместе взятых!

— Теперь вы, — крикнула в аппарат Ирен.

Сервас ворчал. Надо было вернуться назад и дождаться подкрепления. Тем не менее он бросился вперед, за ним Эсперандье. На бегу они услышали несколько выстрелов внутри здания. Перепрыгивая через три ступеньки, мужчины взлетели на крыльцо и ворвались в открытую дверь. Циглер отстреливалась, спрятавшись за одной из статуй. Самира лежала на полу.

— Что случилось? — рявкнул Сервас.

— Нас обстреляли сверху!

Мартен с недоверием заглянул в анфиладу полутемных комнат. Циглер склонилась над Самирой. Та была ранена в ногу и теряла кровь. На мраморном полу остался след. Пуля прошла сквозь бедро, не задев артерии. Лежа на полу, Самира закрывала рану рукой в перчатке, стараясь остановить кровотечение. Ей ничего другого не оставалось в ожидании помощи. Циглер вытащила «уоки-токи» и вызвала «скорую».

— С места не двигаться! — приказал Сервас. — Ждем подкрепления!

— Но они приедут лишь через час, никак не раньше!

— Тем хуже!

Ирен тряхнула головой и сказала Самире:

— Я наложу давящую повязку. Кто знает, может, тебе еще придется пустить в ход оружие.

Достав из кармана бинт и несколько оставшихся в упаковке бумажных носовых платочков, она в несколько секунд соорудила давящую повязку и затянула ее достаточно крепко, чтобы остановить кровотечение. Сервас знал, что в таком случае жизни раненого опасность уже не угрожает.

Он достал свой «уоки-токи» и приказал:

— Пюжоль, Симеони, давайте быстро сюда!

— Что там у вас? — спросил Пюжоль.

— Нас обстреляли. Самира ранена. Нам нужна помощь, мы в холле замка. Ситуация шаткая.

— Понял.

Сервас повернул голову и вздрогнул.

Со стен на него глядели головы разных зверей: медведей, серн, оленей. Одно животное было ему знакомо. Свободный… Конь пристально смотрел на него золотисто-желтыми глазами.

Вдруг он увидел, что Ирен вскочила и побежала в глубь здания. Черт побери!

— Оставайся с Самирой! — крикнул Сервас своему заместителю и бросился за ней.

У Дианы было такое чувство, что она проспала много часов. Очнувшись, она через лобовое стекло увидела освещенную фарами дорогу и летящие навстречу снежные хлопья. Краем глаза слева от себя Диана видела на приборной доске вереницу светящихся букв, видимо, сообщений, приходивших водителю.

Потом она повернула голову и посмотрела на него.

Диана даже не спросила себя, не сон ли это, потому что понимала, что, к несчастью, это не сон.

Он заметил, что она проснулась, схватил зажатый ногами пистолет и, не выпуская руля, направил оружие на нее.

Гиртман не произнес ни слова, да это и не было нужно.

Интересно, где и когда он ее убьет? Избавиться от этой мысли Диане не удавалось, она все равно лезла в голову. Значит, ей придется кончить свои дни точно так же, как и десяткам других жертв, где-нибудь в яме в лесу? Ее парализовал страх. В этой машине она — как зверь в капкане. Такая перспектива была настолько невыносима, что постепенно страх начал уступать место гневу и решимости, такой же ледяной, как и воздух вокруг. Уж если ей суждено умереть, то не в роли жертвы! Диана будет бороться и задешево свою жизнь не отдаст. Этот негодяй еще не знает, что его ждет. Главное — дождаться удобного момента. Другой возможности не будет. Надо все время быть наготове.

Мод, любимая моя сестренка. Спи, малышка. Спи. Ты такая красивая, когда спишь. Такая безмятежная. Такая светлая.

Я проиграл, Мод. Я хотел тебя защитить, ты мне доверилась, рассчитывала на меня. А я недосмотрел. Не смог оградить тебя от всего мира, сестренка. Не сумел помешать миру замарать и ранить тебя.

— Месье! Пора ехать! Пойдемте!

Эрик Ломбар обернулся. В руках у него была канистра с бензином. Отто в одной руке держал пистолет, другая бессильно висела вдоль туловища, рукав был запачкан кровью.

— Подожди, Отто, подожди еще немного. Моя сестренка… Что они с ней сделали? Что они с ней сделали, Отто?

Он обернулся к гробу. Просторную круглую комнату освещало множество настенных светильников. Здесь все было белым: стены, пол, мебель… Посередине квадратное возвышение, с каждой стороны по две ступеньки. На нем гроб из белой стали, в головах — два столика, на них вазы с цветами. Столики, вазы и цветы — все белое.

Эрик Ломбар полил катафалк бензином. Гроб был открыт. В нем, в складках шелковой ткани цвета слоновой кости, лежала Мод Ломбар в белом платье. Казалось, она спала. Глаза закрыты. На губах улыбка. Чистая, незапятнанная. Бессмертная…

Это называется пластинация. Все биологические жидкости тела заменяются на силикон. Как на выставках, где демонстрируют прекрасно сохранившихся мертвецов. Эрик Ломбар вглядывался в юное лицо, теперь блестевшее от бензина.

Вот, скоро изолью на тебя ярость мою, и совершу над тобой гнев мой, и возложу на тебя все мерзости твоя… Восстает сила на жезл нечестия; ничего не останется от них, и от богатства их, и от шума их, и от пышности их. Пришло время, наступил день… И никто своим беззаконием не укрепит своей жизни. Иезекииль, VII, 11–14.

— Месье! Вы меня слышите? Пора ехать!

— Посмотри, как она спит. Посмотри, как она спокойна. Она никогда еще не была так красива.

— Мод умерла, боже мой! УМЕРЛА! Придите в себя!

— Отец читал нам Библию каждый вечер, Отто. Помнишь? Ветхий Завет. Правда, Мод? Он учил нас извлекать из нее уроки, говорил, что правосудие надо вершить самим. Нельзя оставлять преступников безнаказанными.

— Очнитесь, месье! Надо уходить!

— Но он был человеком несправедливым и жестоким. Когда Мод начала встречаться с мальчиками, он стал обращаться с ней так же, как и с матерью.

А уцелевшие из них убегут и будут на горах, как голуби долин; все они будут стонать, каждый за свое беззаконие. У всех руки опустятся, и у всех колена задрожат, как вода… И обоймет их трепет. Иезекииль, VII, 16–18.

Наверху послышались выстрелы. Отто обернулся и подошел к лестнице с пистолетом наготове.

Из-за угла выглянул человек. Все произошло очень быстро. Пуля прошла так близко, что Сервас услышал ее жужжание, словно шершень пролетел. Циглер тоже выстрелила, и Мартен увидел, как человек рухнул на пол за мраморной статуей. Пистолет с металлическим стуком выпал у него из руки.

Циглер подошла, держа противника на мушке, склонилась над ним и увидела, что из-под плеча у него вытекает ручеек крови. Он был жив, но в шоковом состоянии. Она что-то проговорила в «уоки-токи» и выпрямилась.

Подойдя к статуе, Сервас, Пюжоль и Симеони увидели за ней дверь и ступени, ведущие куда-то вниз.

— Там, — произнес Пюжоль.

Винтовая лестница из белого мрамора. Стены, похожие на панцирь улитки, широкие ступени ведут вниз, в какое-то просторное помещение. Циглер сделала первый шаг, держа оружие на изготовку. Вдруг снизу прозвучал выстрел, и она быстро отпрыгнула обратно.

— Черт, там внизу еще один стрелок!

Ирен что-то отстегнула от пояса. Сервас знал, что это такое.

Отто заметил, как какой-то темный предмет, похожий на теннисный мячик, проскакал мимо него вниз по лестнице. Ток-ток-ток… Он сообразил слишком поздно. Светошумовая граната, надежно выводящая из строя. Когда мячик взорвался, яркая вспышка в буквальном смысле слова ослепила его. За ней последовал такой грохот, что дрогнули стены зала. Все тело Отто пронизал шок от удара по барабанным перепонкам, и комната поплыла перед глазами. Он потерял ориентацию в пространстве.

Придя в себя, Отто смутно различил рядом с собой два силуэта. Его пнули ногой в челюсть, и он выпустил из руки пистолет. Потом Отто перевернули на живот. Он почувствовал на запястьях холодную сталь наручников. В этот момент он увидел, как над катафалком взвились языки пламени. Его патрон исчез. Отто сдался на волю победителей. Еще юнцом, в шестидесятых годах, он служил наемником в Африке под началом Боба Денарда и Дэвида Симли и познал всю жестокость постколониальных войн. Он пытал, и его тоже пытали. Потом Отто попал под начало Анри Ломбара, человека такого же жесткого, как и он сам, а теперь служил его сыну. Чтобы чем-нибудь напугать или удивить Отто, надо было очень постараться.

Поэтому он только сказал:

— А пошли вы все в жопу!

Жар обжигал им лица. От пламени, бушевавшего в центре зала, почернел высокий потолок. Дышать стало нечем.

— Пюжоль и Симеони, отведите его в фургон! — приказала Циглер.

Она повернулась к Сервасу, который смотрел на помост, охваченный огнем. Сквозь пламя ему удалось разглядеть юное лицо и длинные белокурые волосы девушки, лежавшей в гробу.

— Господи! — прошептала Циглер.

— Я видел ее могилу на кладбище, — сказал Сервас.

— Надо полагать, она пуста. Как им удалось так надолго законсервировать тело? Набальзамировали, что ли?

— Нет, этого мало. Есть специальные технологии, а средств у Ломбара предостаточно.

Сервас не отрываясь смотрел, как лицо ангела превращается в кусок обгорелого мяса, костей и расплавленного силикона, и его уже не в первый раз охватило чувство полной ирреальности происходящего.

— А где Ломбар? — спросила Циглер.

Сервас вышел из оцепенения, в которое его повергло зрелище пылающего гроба, и повел подбородком в сторону небольшой двери, видневшейся в другом конце зала. Они обошли зал кругом, стараясь держаться ближе к стенам, чтобы огонь не обжег лица, и оказались за дверью.

Там находилась еще одна лестница, гораздо уже и грязнее первой. Она вела наверх, на поверхность земли. Сырой камень кое-где покрывали черные пятна.

Лестница вывела их на другую сторону замка.

Ветер. Снег. Метель. Ночь.

Циглер замерла и прислушалась к завываниям ветра, заглушавшим все остальные звуки. Полная луна то выглядывала из-за облаков, то опять пряталась. Сервас всматривался в шевелящиеся лесные тени.

— Вон там, — махнула рукой Циглер.

Луна осветила тройной след от снегохода, петлявший между деревьями по тропе через просеку. Потом небесное освещение погасло, и след исчез.

— Слишком поздно, он сбежал, — сказал Сервас.

— Я знаю, куда ведет тропа. В двух километрах отсюда есть ледниковый цирк. Оттуда дорога поднимается в горы и снова спускается, уже в следующую долину. С этого места ведет шоссе в Испанию.

— Пюжоль и Симеони могут его догнать.

— Им придется дать крюк километров в пятьдесят. Он все равно доедет раньше! Не исключено, что на шоссе его поджидает автомобиль!

Ирен подошла к маленькой избушке, стоявшей у самого леса. Следы шли оттуда. Она открыла дверь и повернула выключатель. В избушке стояли еще два снегохода, лыжи, ботинки, на стене висела доска с ключами, шлемы и черные комбинезоны с желтыми светоотражающими полосками, которые поблескивали в лучах лампы.

— Боже праведный! А я-то все думала, что же у него за запрещенные штучки!

— В каком смысле?

— Пользование этими машинами строго регламентировано, — сказала она, снимая со стены один комбинезон.

Сервас сглотнул, увидев, что она надевает его, и спросил:

— Ты что?

— Надевай!

Она показала на второй комбинезон и на пару ботинок. Сервас колебался. Конечно, имелись и другие средства, например заставы. Но все силы были брошены на институт. Кстати, однажды Ломбар уже обошел все посты. Ирен поискала ключ на доске, запустила длинный, как сигара, снегоход и вывела его на улицу. Включив фары, она вернулась, взяла два шлема и две пары перчаток. Сервас сражался с комбинезоном, который был ему велик, несмотря на толстый пуленепробиваемый жилет.

— Одевайся и выходи, — крикнула Ирен, стараясь перекричать шум четырехтактного двигателя.

Мартен надел красно-белый шлем и сразу начал задыхаться. Кое-как натянув на шлем капюшон комбинезона, он вышел из избушки. В толстых ботинках Сервас шел как космонавт, точнее сказать, сильно косолапил.

Метель немного унялась. Ветер стих, и снежные хлопья уже не так неистово кружились в свете фар снегохода.

Сервас нажал кнопку «уоки-токи» и спросил:

— Венсан, как там Самира?

— Она в порядке. А вот другой тип совсем плох. «Скорая помощь» прибудет минут через пять. Что у вас?

— Нет времени объяснять. Оставайся с Самирой.

Он опустил забрало шлема, неловко взгромоздился на приподнятое сиденье позади Циглер и поудобнее устроил ноги. Она сразу же тронула машину с места. В луче фары снежные хлопья полетели им навстречу, как падающие звезды. Мимо с огромной скоростью понеслись заснеженные деревья. Машина ловко скользила по укатанной тропе, шурша по снегу и ревя мотором. Облака снова расступились, и Сервас сквозь забрало шлема увидел за деревьями совсем близкие горы, залитые лунным светом.

— Я знаю, о чем вы думаете, Диана.

Берг ушла в свои мысли, и его низкий хриплый голос заставил ее вздрогнуть.

— Вы спрашиваете себя, каким способом я намерен вас умертвить, отчаянно ищете выход и ждете момента, когда я допущу оплошность. К сожалению, должен вам сказать, что я никогда не совершаю оплошностей. Следовательно, этой ночью вы умрете.

При этих словах Диана почувствовала, как волна холода опускается с головы к желудку и ногам, на миг ей показалось, что она теряет сознание. Берг попыталась сглотнуть, но в горле стоял болезненный комок.

— А может, и нет… Вдруг я в итоге оставлю вас в живых. Я не люблю, когда мной манипулируют. Элизабет Ферней еще пожалеет, что использовала меня. Она хочет, чтобы за ней всегда оставалось последнее слово, но на этот раз ее постигнет жестокое разочарование. Если я вас убью, то лишусь этой маленькой победы. Так что у вас еще есть шанс, Диана. Однако должен сказать, что я пока не решил.

Врет… Он давно все решил. Об этом буквально кричал весь ее опыт работы психологом. Его слова — всего лишь ход в игре сумасшедшего, одна из уловок. Позволить жертве увидеть лучик надежды, чтобы потом сразу же погасить его. Уничтожить. Да, так оно и есть: очередное извращенное наслаждение. Ужас, слабая надежда, в последний момент — разочарование и непроглядная тьма отчаяния.

Он вдруг умолк, прислушиваясь к сообщениям, которые звучали по радио. Диана тоже попробовала что-нибудь расслышать, но ее сознание все еще не могло сосредоточиться на хриплых звуках, вылетавших из переговорного устройства.

— Говорят, наши друзья жандармы понаделали дел там, наверху. Похоже, они немного перестарались.

Диана разглядывала пейзаж за лобовым стеклом. Узкая дорога была занесена снегом, но они двигались довольно быстро. Видимо, жандармы снабдили свою технику зимней резиной. Ничто не нарушало чистой белизны, только темные стволы деревьев да серые скалы, торчащие кое-где из-под снега. Вдали на фоне ночного неба вырисовывались высокие горы, и Диана разглядела проем между вершин. Видимо, там проходила дорога.

Она еще раз повернулась к Гиртману. Ей хотелось вглядеться в человека, который собирался ее убить. Вдруг в мозгу зашевелилась мысль, которая быстро начала пробивать себе дорогу, такая же четкая и прозрачная, как ледяной сталактит в лунном свете. Он врет, что никогда не ошибается, ему просто надо ее в этом убедить. Гиртман хочет, чтобы она оставила все надежды и полностью на него положилась, рассчитывая, что он сохранит ей жизнь.

Вот тут он просчитался. Как раз это в ее планы не входило.

Они вынырнули из леса, петляя между ледяных сугробов. Сервас понял, что они въезжают в ледниковый цирк: в ущелье циклопических размеров. Ему на ум сразу пришла архитектура гигантов. Все здесь было чрезмерно: пейзажи, страсти, преступления. Пурга металась вокруг с прежней силой, и они оказались в вихре снежных хлопьев. Циглер прижалась к рулю, согнувшись под ветром за непрочной плексигласовой перегородкой. Сервас тоже пригнулся, чтобы хоть как-то спрятаться за хрупкую спину напарницы. Перчатки и комбинезон грели слабо, ветер пронизывал насквозь, и только пуленепробиваемый жилет немного спасал от холода. Временами снегоход подскакивал, круто беря то вправо, то влево, как в бобслее, и не раз Сервасу казалось, что он вот-вот опрокинется.

Однако, несмотря на порывы ветра, они быстро приближались к просторному амфитеатру, изрезанному террасами, исчерченному осыпями и натеками льда. Мелкие водопады застыли зимой и теперь походили на высокие белые свечки, прилипшие к скалам, или, скорее, на потеки воска. Когда луна проглядывала сквозь облака и освещала ландшафт, от этой красоты захватывало дух. Над цирком парило ощущение таинственного ожидания, зависшего времени.

— Я его вижу! — вскрикнул Сервас.

Вытянутый, как сигара, снегоход поднимался по склону с другой стороны цирка. Сервасу показалось, что он смутно различает тропу, которая ведет к разлому между двух скальных стенок. Снегоход уже преодолел половину пути. Тут облака расступились, и луна повисла, словно плавая посередине черного перевернутого озера. Молочный свет снова разлился по цирку, ясно очерчивая каждый камень, каждый кусок льда. Сервас поднял глаза. Силуэт снегохода исчез в тени за скалами и снова показался в лунном свете, уже с другой стороны. Он резво продвигался вперед и худо-бедно держал дистанцию, пока их более мощная машина прорывалась наверх.

Они преодолели разлом и вдруг снова оказались среди пихт. Ломбар исчез. Тропа круто поднималась вверх, выписывая зигзаги среди деревьев, ветер дул сильными порывами, поднимая снежную завесу, слепившую глаза. Сверху снова вспыхнул луч фары. У Серваса было такое чувство, что разъяренное и ревущее божество дует им в лицо своим ледяным дыханием. Он дрожал от холода в комбинезоне, в то же время по спине между лопаток бежала струйка пота.

— Где он? — крикнула Циглер. — Черт! Куда он делся?

Мартен почувствовал, как все тело Ирен напряглось, мышцы натянулись, чтобы удерживать машину. Ее охватило бешенство. Ломбар чуть не засадил ее в тюрьму вместо себя, он использовал их. На секунду Сервас усомнился, в уме ли она, не увлечет ли это бешенство их обоих в смертельную западню.

Лес расступился. Они перевалили через небольшой холм и снова принялись спускаться. Метель неожиданно прекратилась, и горы обступили их, как войско гигантов, явившееся посмотреть на ночной поединок. Тут, метрах в ста внизу, они увидели Ломбара. Он съехал с тропы, оставил машину на снегу, низко наклонился и протянул руки к земле.

— У него серф! — крикнула Циглер. — Вот сволочь! Он обвел нас вокруг пальца!

Сервас увидел Ломбара на вершине очень крутого склона, усеянного скальными выступами, и вспомнил все газетные статьи, восхвалявшие его спортивные достижения. Интересно, смогли бы они догнать его на снегоходе? Если так, то бросил бы Ломбар свою машину? В этот момент Циглер скатилась почти вертикально вниз. Тропа разветвлялась, и она свернула на ту, где оставил след снегоход Ломбара. Сервасу на миг показалось, что их выкинуло в кювет. Бизнесмен на вершине склона обернулся и поднял руку, словно указывая на них.

— Осторожно! Он вооружен!

Сервас не смог бы точно сказать, что сделала Циглер, но их снегоход вдруг резко затормозил и встал поперек тропы, а Сервас оказался вверх тормашками в снегу. Они увидели вспышку, потом прогремел выстрел. Вокруг загрохотало эхо. Раздался второй выстрел, потом третий… Воздух сотрясался от грохота, многократно усиленного скальными стенками. Потом выстрелы прекратились. Сервас с отчаянно бьющимся сердцем прислушивался, зарывшись в снег. Циглер лежала рядом, держа пистолет на взводе. Однако почему-то, по какой-то таинственной причине, она решила не применять оружие. Эхо последнего выстрела еще не затихло, как за ним раздался новый звук, словно порожденный эхом. Что-то громко треснуло.

Звук был незнакомый. Сервас не мог понять, что это такое.

Все еще лежа в снегу, он почувствовал, как у него под животом задрожала земля. На короткое мгновение его охватила дурнота. Мартен никогда не слышал, ни разу не ощущал ничего подобного.

За треском последовал глухой глубинный рокот, тоже совершенно незнакомый.

Низкий грохот нарастал, будто Мартен лежал на рельсах, а к нему приближался поезд. Нет, не один, а множество поездов неслись на него…

Сервас приподнялся и увидел, что Ломбар застыл на склоне, как парализованный, подняв руки.

И тут Сервас понял.

Циглер испуганно посмотрела на вершину справа от них, потом вскочила, протянула ему руку и закричала:

— Быстрее! Отсюда надо бежать! Быстрее!!!

Она потащила его на тропу, по колено проваливаясь в снегу. Он старался не отставать, с трудом двигаясь в огромном комбинезоне и тяжелых ботинках. На секунду остановившись, Сервас сквозь забрало шлема посмотрел на Ломбара. Тот прилаживал крепления серферной доски и с тревогой косился куда-то наверх. Сервас проследил за его взглядом, и внутри у него все застыло. Сверху на них ползла огромная плита из льда и снега, словно зашевелился спросонья великан. Сервас изо всех сил замолотил руками и ногами, стараясь выбраться на тропу и не сводя глаз с ползущей плиты.

Гигантское облако перевалило через вершину и покатилось вниз между деревьями.

«Это конец, — подумал он. — Это конец!»

Не глядя больше вверх, Сервас силился идти быстрее. Прошло несколько секунд, и Мартена сбила с ног огромная волна. Его подняло в воздух, перевернуло и куда-то потащило как соломинку. Он слабо вскрикнул, но голос потонул в снежном облаке. Ощущение было такое, будто его засунули в барабан стиральной машины. Сервас открывал рот, забитый снегом, со всхлипом втягивал воздух, кашлял, брыкался руками и ногами. Он задыхался, тонул. Неподалеку от него, опустив лицо, барахталась Ирен. Их взгляды встретились, и Сервас прочел в ее глазах неодолимый ужас. Потом она исчезла, а его снова затрясло и завертело.

Он ничего больше не слышал…

В ушах стоял свист…

Не хватало воздуха…

Он умрет, задохнувшись… будет погребен…

ЭТО КОНЕЦ…

Диана увидела огромное снежное облако, катящееся на них с горы.

— Берегись! — крикнула она скорее для того, чтобы вывести его из равновесия и напугать, чем от осознания опасности.

Гиртман удивленно покосился на нее, и она заметила, как расширились его глаза. В тот момент, когда волна снега и камней докатилась до шоссе, грозя похоронить их под собой, он резко повернул руль и потерял контроль над машиной. Диана ударилась головой о стойку, почувствовала, что их занесло, развернуло поперек дороги и накрыло лавиной.

Небо и земля поменялись местами, дорога пошла колесом, как праздничная карусель. Диану швыряло во все стороны, она билась головой о стекло и металл дверцы. С низким пугающим грохотом на них обрушилось белое облако. Машина кувыркалась вниз по склону, пока ее не задержали кусты. На свое счастье, Диана несколько раз на короткое время теряла сознание, а потому весь эпизод показался ей чередой каких-то нереальных вспышек и черных провалов. Когда же машина наконец остановилась с металлическим скрежетом, Берг была в сознании, хотя ее изрядно потрепало. Ветровое стекло перед ней разлетелось на куски, на капоте высился снежный сугроб, ручейки снега пополам с камешками сползали с приборной доски и сыпались ей на колени. Она посмотрела на Гиртмана. Он не пристегнул ремень безопасности и, видимо, был без сознания. Лицо его заливала кровь. Пистолет… Диана долго пыталась отстегнуть свой ремень безопасности, и это далось ей с большим трудом. Наклонившись, она поискала пистолет глазами и увидела его на полу, возле ног убийцы. Он соскользнул под самые педали. Чтобы его достать, ей пришлось еще наклониться и, преодолевая дрожь, просунуть руку между ног Гиртмана. Диана долго разглядывала пистолет, не понимая, снят он с предохранителя или нет. Был хороший способ это проверить. Она наставила оружие на Гиртмана, держа палец на спусковом крючке, и тут поняла, что убийца из нее не получится. Каким бы монстром он ни был, нажать на курок Берг не могла.

Только теперь она поняла, что вокруг стало тихо.

Лишь ветер шумел в ветвях деревьев.

Она вгляделась в лицо Гиртмана, стараясь уловить признаки того, что он приходит в себя, но тот не двигался. Может, Юлиан был мертв… Трогать его, чтобы в этом удостовериться, ей не хотелось. Страх все еще был здесь, рядом, и он не исчезнет, пока она находится с ним в этой металлической скорлупе. Диана пошарила в карманах в поисках телефона и убедилась, что Гиртман его отобрал. Но обыскивать Гиртмана у нее не было сил.

Держа пистолет в руке, Диана стала карабкаться по приборной доске. В четыре приема она пролезла сквозь ветровое стекло и зарылась в сугроб на капоте. Холода Берг не чувствовала, ее согревал выброс адреналина. Спрыгнув с капота, она оказалась почти по пояс в снегу. Двигаться было трудно. Преодолев начавшуюся панику, Диана стала пробиваться к дороге. Пистолет в руке придавал ей уверенности. Она бросила последний взгляд на автомобиль. Гиртман не двигался. Может, он действительно был мертв.

— Он прихоооооооодит в сеееееееебяааааа!

— Вы меееееееняаааа слыыыыышитеееее????

Голоса. Откуда-то издалека. Обращаются к нему. И боль… Боль повсюду. Он жутко устал, и так хочется отдохнуть. Сознание на миг вернулось, Сервас различил свет и чьи-то лица. А потом — снова лавина, горы, холод и полная тьма.

— Маааартееен, тыыы меняааааа слыыышииииишь????

Он медленно открыл глаза. Поначалу его ослепил свет, льющийся с потолка. Потом в поле зрения появился какой-то силуэт и склонился над ним. Сервас силился разглядеть лицо человека, который что-то ласково ему говорил, но яркий свет плафона создавал слепящий ореол и больно резал глаза. Лицо то расплывалось, то появлялось. Однако оно, несомненно, было красивым.

В его руке оказалась чья-то ладонь, явно женская.

— Мартен, ты меня слышишь?

Он кивнул. Ему улыбалась Шарлен. Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Прикосновение было приятным. Мартен ощутил легкий запах духов. Дверь в палату открылась, и вошел его заместитель.

— Очнулся?

— Вроде бы да. Но пока не говорит.

Она повернулась к Сервасу, заговорщически ему подмигнула, и он сразу понял, что окончательно пришел в себя. Эсперандье шагал через палату с двумя дымящимися стаканами в руках. Один он протянул жене. Мартен попробовал повернуть голову, но ему что-то мешало: ортопедический воротник.

— Вот ведь черт!.. Какая история! — сказал Эсперандье.

Сервас попытался сесть, но острая боль заставила его отказаться от такой попытки.

Венсан это заметил и заявил:

— Доктор говорит, тебе нельзя двигаться. У тебя сломаны несколько ребер, незначительные травмы в области шеи и головы, несколько обморожений. Еще тебе отрезали три пальца.

— Что?

— Да шучу, шучу.

— А Ирен?

— Ее тоже откопали. Она в другой палате. Ей досталось больше, чем тебе, но она в порядке. Несколько переломов — а так ничего.

Сервас почувствовал огромное облегчение. Но на языке вертелся еще вопрос:

— Ломбар?

— Его тело не нашли. Наверху сейчас паршиво, поиски начинать пока нельзя. Отложили до завтра. Нет сомнения, что он погиб под лавиной. Вам обоим повезло. Вас только задело.

Сервас опять поморщился. Тебя бы так задело!..

— Пить… — прошептал он.

Эсперандье вышел из палаты и вернулся с медсестрой и врачом. Они с Шарлен вышли, и Серваса подвергли осмотру и расспросам по полной программе. Сестра протянула ему стаканчик с соломинкой. В нем была вода. Горло у Серваса отчаянно пересохло, он выпил и попросил еще. Тут дверь снова открылась и появилась Марго. По ее взгляду он догадался, что видок у него еще тот.

— Ух ты!.. Тебе бы играть в фильме ужасов! Кого угодно напугаешь! — засмеялась она.

— Мне разрешили ее к тебе привести, — сказал Эсперандье, держась за ручку двери. — Я вас оставлю. — Он закрыл за собой дверь.

— Лавина, — сказала Марго, не отваживаясь слишком долго на него смотреть. — Бррр! Любой в штаны наложит. — Она неловко и очень коротко улыбнулась. — Ты хоть понимаешь, что тебя могло просто раздавить? Дьявольщина, папа, пожалуйста, больше не отчебучивай такой хрени!

Откуда эта лексика? Вопрос вставал перед ним уже не в первый раз. Вдруг Мартен заметил, что глаза Марго полны слез. Наверное, она примчалась сюда задолго до того, как он пришел в себя, и увиденное ее очень взволновало. Внутри у него все затрепетало.

Отец показал на край кровати и предложил:

— Садись сюда.

Он взял девочку за руку, и на этот раз она не сопротивлялась. Мартен хотел ей что-то сказать, но в этот момент в дверь постучали. Сервас скосил глаза и увидел, что в палату входит молодая женщина лет тридцати. Раньше он ее никогда не видел. Правая бровь и щека рассечены, глубокий порез на лбу и красно-синие круги вокруг глаз. Еще одна жертва лавины?

— Майор Сервас?

Он кивнул.

— Я Диана Берг, психолог из института. Мы с вами разговаривали по телефону.

— С вами-то что случилось?

— Попала в аварию, — сказала она, улыбаясь, словно речь шла о чем-то забавном. — Я могла бы еще раз задать вам вопрос, но ответ уже знаю. — Диана быстро взглянула на Марго. — Могу я поговорить с вами минуту?

Сервас посмотрел на дочь. Та скорчила недовольную гримаску, смерила гостью презрительным взглядом и вышла. Диана подошла к койке, и он указал ей на свободный стул.

— Вам известно, что Гиртман исчез? — спросила она, усаживаясь.

Сервас впился в нее глазами и замотал головой, несмотря на воротник. Гиртман на свободе! Его лицо помрачнело, взгляд стал печальным и жестким, словно в палате выключили свет. Он подумал, что вся эта ночь была сплошной неразберихой. Ломбар напрасно старался попасть в убийцы. Он представлял опасность лишь для маленькой кучки негодяев. Гиртманом руководило совсем другое. Бесконтрольная ярость, которая темным огнем постоянно сжигала его сердце, безграничная жестокость, жажда крови и полное отсутствие угрызений совести навсегда отделили его от других людей. У Серваса по спине побежали мурашки. Что же теперь будет, если швейцарец на свободе? Вне стен института, без медикаментов его психопатические порывы и охотничий инстинкт снова проснутся. От этой мысли он похолодел. У таких извращенных психопатов, как Гиртман, не наблюдалось ни малейших признаков человечности. Наслаждение, которое им доставляли мучения, насилие и убийства, выходило за все рамки. Если ему представится случай, то швейцарец обязательно снова возьмется за свое.

— Как это произошло? — спросил он.

Она пересказала всю ночь, начала с того момента, как Лиза застала ее в своем кабинете, и закончила тем, как выбралась на ледяное шоссе, оставив безжизненного Гиртмана в автомобиле. Диана шла около двух часов, пока не набрела на человеческое жилье и не постучала в первый же деревенский дом. Она очень замерзла, дело, наверное, дошло до гипотермии. Когда на место аварии прибыли жандармы, машина была пуста. От нее к дороге вели следы ботинок и капли крови.

— Его кто-то подобрал, — предположил Сервас.

— Да.

— Либо случайная машина, либо… сообщник.

Он повернул глаза к окну. За стеклом была темная ночь.

— Как вы обнаружили, что Лиза Ферней была сообщницей Ломбара? — спросил Сервас.

— Это долгая история. Вы действительно хотите ее услышать?

Он смотрел на нее, улыбаясь, и чувствовал, что ей, психологу, очень надо все кому-нибудь рассказать. Надо выговориться. Прямо сейчас. Им обоим представилась прекрасная возможность. Сервас понял, что она испытывает то же чувство ирреальности происходящего, что и он. Чувство, порожденное этой странной ночью, полной ужаса и насилия, и всеми предшествующими днями. В этот миг, одни в тишине больничной палаты, два чужих человека вдруг стали очень близки друг другу.

— У меня впереди целая ночь, — отозвался майор.

Она улыбнулась и начала:

— Хорошо. Я приехала в институт как раз в то утро, когда наверху нашли мертвого коня. Очень хорошо помню: тогда шел снег и…

Эпилог