— Хорошо, благодарю вас. — Гончаров еще некоторое время разглядывал со всех сторон окурок, потом бережно уложил его обратно в конверт.
— Надо выяснить один весьма существенный вопрос, — сказал он. — Как давно снимался с машины номер?
— Номер вообще не снимался, — ответила Коваленко. — Эксперт осматривал машину, установил, что номер надет давно и в последнее время не снимался. Письменное заключение будет готово к вечеру.
Гончаров внимательно выслушал ее и сказал тихо, ни к кому не обращаясь:
— Я так и думал!..
— А вот, товарищ майор, еще один немой свидетель. — Дроздов взял со стола и передал в руки Гончарову целлофановый конверт и большую лупу.
— Ну, тут без микроскопа не обойтись!
— А я его сейчас принесу. Разрешите! — Не дожидаясь ответа, Коваленко поспешно вышла из комнаты.
Осторожно, тем же пинцетом майор вынул из пакетика волосок, положил его на предварительно разостланный на столе чистый лист бумаги и стал внимательно рассматривать через увеличительное стекло. Потом взял со стола линейку и измерил длину волоса.
— Ишь ты, какой длинный: двадцать девять сантиметров.
Вошла Коваленко с микроскопом и поставила его на стол.
Гончаров, не торопясь, поместил волос между двумя стеклышками. Мы внимательно наблюдали. Прошло несколько минут.
Закончив свои исследования, Гончаров уложил волос в пакет, спрятал микроскоп в ящик и сказал:
— Ну, что же, друзья, кое-какими новыми данными мы обогатились. По структурному строению это волос человека, и, судя по его длине, он принадлежит, вернее, принадлежал женщине. Итак, мы знаем: женщина курит и красит губы помадой ярко-морковного цвета. К этому теперь мы можем добавить, что она крашеная блондинка и носит короткую прическу.
— Откуда вы все это узнали? — недоверчиво спросил я.
— Видите ли, обыкновенно волос к концу постепенно утончается и имеет иглообразный вид. Иногда вершина его расщепляется, как говорят судебные медики, «метелочкой». А так как у этого волоса окончание ровное, следовательно, волос обрезан и, вероятнее всего, острижен ножницами.
— Но, может быть, он не острижен, а женщина случайно оборвала его, поправляя свою прическу? — не сдавался я.
— Нет, не может. Если волос оборвать, то место разрыва будет не ровное, а ступенчатообразное. Окончание волоса успело несколько зашлифоваться, надо полагать, стрижка была произведена не менее двух-трех недель тому назад. Это уже уточнит специалист.
— А как вы установили, что эта женщина — крашеная блондинка? — спросил я.
— Очень просто. Весь волос светлый, а у корня темный. За время, прошедшее после окраски, волосы отросли и у корня имеют свой естественный цвет.
— Однако, — возразил я, — еще неизвестно, чей это окурок и чей волос. Может быть, он принадлежит жене профессора или вообще попал в машину случайно, — сказал я.
— Проверим, — спокойно ответил Гончаров и, улыбнувшись, спросил: — Вы видели когда-нибудь завитую женщину после купания или попавшую под дождь?
— Видел, — ответил я, не понимая смысла вопроса.
— Тогда вы, очевидно, заметили, что при перманенте мокрые волосы вьются мелкими кудряшками…
Я вынужден был признаться, что до сих пор на это не обращал внимания.
Гончаров продолжал:
— При других способах завивки волосы, наоборот, от воды расправляются и висят, как солома, если волосы вьются от природы, то они остаются без изменения. Если положить волос в блюдце с водой, он или завьется, или выпрямится, или останется таким же. Вот мы и можем узнать, какую прическу носит наша незнакомка.
— Так давайте проделаем этот эксперимент, — предложила Коваленко, — ведь это действительно важная примета.
— Вообще-то всякие испытания и эксперименты с вещественными доказательствами должен делать только эксперт. И все это надо протоколировать, — заметил Гончаров. — Но дело у нас срочное, время не ждет, давайте экспериментировать сами, а потом составим соответствующий акт.
Коваленко принесла блюдечко с водой. В торжественной тишине волос был опущен в воду и свернулся в колечко.
— У нее перманент! — воскликнул я.
— Правильно. Видите, сколько мы узнали о нашей незнакомке по одному только волосу! Теперь нам ясно, что Савушкин возил в машине женщину. Мало того, мы можем сказать, что возил он ее не далее чем вчера, судя по свежести окурка и помады. Конечно, не исключена возможность, что жена профессора Кадомцева курит и красит губы яркой помадой и что именно она была в машине.
— По-моему, это исключено, — вмешался Дроздов. — Если бы Савушкин возил вчера жену профессора, он сам сказал бы нам об этом. Зачем ему скрывать?
— Логично! — одобрил майор.
На пороге комнаты появилась Зайцева и доложила, что приехал профессор Кадомцев. Это было очень кстати. Все мы перешли в кабинет Дроздова, куда секретарь пригласила профессора. Мы увидели маленького роста старичка, одетого, несмотря на жаркий день, в черный костюм, застегнутый на все пуговицы.
— Мне нужен товарищ Коваленко, — низким отчетливым голосом произнес он. — Я Кадомцев.
После того, как Коваленко познакомила профессора со всеми нами, Дроздов сказал:
— Очень жаль, товарищ Кадомцев, что мы отнимаем у вас время, но чрезвычайные обстоятельства…
— Чем могу быть полезен? — сдержанно отозвался профессор.
— Нами задержан ваш шофер Савушкин по обвинению в совершении убийства с целью ограбления…
Профессор был поражен. Он откинулся на спинку стула, вынул для чего-то очки, надел их, тут же снял и положил в карман.
— Это невероятно! Он, что же, задавил кого-нибудь?
— Нет, — ответил Дроздов и, в свою очередь, задал вопрос: — Вы никогда не видели у Савушкина оружия?
— Что вы! Откуда оно у него? Оружие, убийство… Я бы поверил еще, что он использовал машину не по назначению, но оружие?.. И тогда, позвольте спросить, почему он не ограбил меня? — Профессор пытливо оглядел нас. — У меня нередко бывают изрядные суммы…
— Скажите, профессор, кто, кроме вас, пользуется машиной? — вступил в разговор Гончаров.
— Никто не пользуется, — растягивая слова, ответил профессор. — А что, разве задержан еще кто-то?
— Нет, нет. Пока один Савушкин. Однако нами точно установлено, что не далее как вчера вашей машиной пользовалась какая-то женщина.
— Женщина? Странно! Моя жена больше месяца как уехала в Крым и вернется не раньше, чем через две недели.
— Может быть, кто-нибудь еще пользуется? — настойчиво переспросил Гончаров.
Кадомцев пожевал губами и твердо сказал:
— Лично я никому свою машину не даю, а для сотрудников института у нас имеются специальные машины. Может быть, жена Савушкина?
Мы переглянулись. Действительно, странно, что никто до сих пор не вспомнил о жене Савушкина. А ведь проще всего предположить ее соучастие. Об этом говорил и комиссар. Если она была в машине, тогда сразу становится понятным поведение Савушкина, упорно не желающего говорить правду.
Гончаров пожал плечами и ответил:
— Проверим. Все, товарищ Кадомцев. У меня вопросов больше нет. Как у вас, товарищи?
Вопросов не оказалось ни у Дроздова, ни у Коваленко.
— Невероятная история! — проговорил профессор, вставая. — Невероятнейшая! Если понадоблюсь, вызывайте. Рад буду оказать помощь.
— Большое спасибо, — поблагодарил Гончаров, провожая профессора до двери. — Да! Еще один вопрос. Ваша жена курит?
Профессор с удивлением посмотрел на майора и ответил коротко и резко:
— Не курит, не курила и никогда не будет курить! Терпеть не могу курящих женщин! — Он сдержанно поклонился и вышел из кабинета.
— Серьезный товарищ! — шутливо заметил Дроздов.
Гончаров ничего не ответил. У него был озабоченный вид.
— На который час, товарищ капитан, вы вызвали жену Савушкина?
Дроздов посмотрел на часы.
— Она должна быть уже здесь.
И, словно в подтверждение его слов, вошедшая Зайцева доложила:
— Товарищ капитан, к вам пришла гражданка Савушкина.
Глава VНеожиданный вывод майора Гончарова
В кабинет вошла высокая смуглая, цыганского типа женщина лет двадцати пяти в яркой, пестрой блузке. Женщина шла боязливо, держа в руке паспорт и повестку.
— Садитесь, Мария Николаевна, — приветливо обратился Дроздов к посетительнице, заглянув в ее паспорт. — Вы работаете?
— Работаю… На ламповом заводе. Вам справку принести?
Она нервно откинула со лба локон иссиня-черных волос.
— Нет, не надо. Вы сегодня выходная?
— В вечерней смене я с сегодняшнего дня. Была в ночной. А следующую неделю буду с утра работать… Товарищ начальник, скажите, что с мужем? Ведь его с утра как вызвали, до сих пор нет…
— Видите ли, — ответил Гончаров своим чуть глуховатым голосом, — против него есть серьезное подозрение. Но вы не волнуйтесь. В жизни всякое бывает. Разобраться надо.
Савушкина доверчиво посмотрела на Гончарова и тяжело вздохнула.
— Конечно, разобраться следует. Только тихий он у меня, не буян, и жизнь его мне хорошо известна, вроде как на ладони вся. Правда, к выпивке тяготение имеет.
— Что делал ваш муж вчера вечером?
— Не знаю… А что случилось?
— Где он был вчера?
— На работе, должно быть…
— Куда он ездил вчера, вы знаете?
— Нет. А он сам-то что говорит?
Держалась она напряженно, отвечала кратко, точно боясь необдуманным ответом повредить мужу. Гончаров продолжал задавать вопросы. Его доброжелательный тон постепенно внушил Савушкиной доверие. Она успокоилась, стала разговорчивее.
— Да, муж действительно собирался к своей тетке. Может, и был у нее, не знаю. Вчера вваливается домой часов в десять вечера, без кепки, усталый, больной. «Маша, голова трещит, есть ничего не буду: тошнит». Дала я ему пирамидон, и он завалился спать… Ушла на работу, он спал.
— Муж был пьян?
— Я бы не сказала. Не особенно. Вообще-то он любит выпить. Может, пока домой шел, протрезвился… Он знает, что я смерть не люблю, когда он пьяным приходит.