Он даже засмеялся, хотя смеялся только его рот, глаза его смотрели на Евдокимова с неизменным холодным блеском.
– Между двух стульев, как это говорится у русских.
– Что вы будете пить и есть? – осведомился Евдокимов на правах хозяина.
– Русское виски и русскую икру, – твердо сказал Эджвуд. – Я готов это пить и это есть всю жизнь…
Он выпил рюмку водки и, забыв закусить ее икрой, зло посмотрел на Евдокимова.
– Да, мистер Евдокимов, – многозначительно произнес он. – Мне самому необходимо было встретиться с вами.
Он несколько наклонился над столом и, глядя Евдокимову прямо в глаза, произнес еще многозначительнее:
– Дядя Витя заболел.
Что бы это могло значить?
Неужели Эджвуд почему-либо решил, что Евдокимов тоже принадлежит к иностранной агентуре, ищет с ним встречи?
Евдокимов размышлял и колебался…
Но Эджвуд настойчиво повторил еще раз:
– Дядя Витя заболел.
Ну что ж, попробуем; Евдокимов знает отзыв, посмотрим, что из этого получится… Евдокимов согласно кивнул и ответил:
– Надо обратиться к доктору.
Эджвуд прищуренными глазами посмотрел на Евдокимова.
– Нет, не надо, – холодно сказал он. – Дядя Витя умер.
Евдокимов не понял Эджвуда.
– Да, дядя Витя умер, – повторил тот. – Если вы познакомились с дядей Витей, ему делать больше нечего.
– Я вас не понимаю, – неуверенно сказал Евдокимов. – Если кто-нибудь болен, всегда надо обращаться к доктору.
– Но зато вас я очень хорошо понимаю, – сказал Эджвуд. – Я не знаю, каким образом вы узнали пароль, но, поскольку вы его узнали, он больше не существует. Это была последняя проверка, которая открыла мне ваше истинное лицо.
– Но позвольте, мистер Роберт! – воскликнул Евдокимов. – Не требуется большой проницательности, чтобы знать, кто я такой. Евдокимов Дмитрий Степанович…
– Возможно, что вас действительно зовут Евдокимов, – сказал Эджвуд. – Но вы такой же физик, как и я.
Галина молча посмотрела на своих кавалеров. Эджвуд с подчеркнутым презрением посмотрел на Галину и пренебрежительно сказал:
– У вас нет никаких способностей стать артисткой, вы очень плохо хромали, а иногда даже забывали хромать. Вначале я думал, что это ваш каприз. Но когда я убедился, что в машине был кто-то посторонний, мне стало все ясно…
Он отвернулся от Галины и принялся неотрывно смотреть на Евдокимова.
– Вы выбрали для меня плохого агента, мистер Евдокимов, – сказал он, указывая глазами на Галину. – И сами вы работали на моей коротковолновой установке и не заметили, что при включении станции одновременно автоматически включается специальный магнитофон. А он-то и сообщил мне о вашем посещении.
– Но, мистер Эджвуд! – воскликнул Евдокимов. – Ваши подозрения…
– Выслушайте меня, – остановил его Эджвуд. – Я, конечно, понимаю, что за мной не могут не следить, и вы давно уже возбудили во мне подозрение. Слишком часто сталкивались вы со мной в этом кафе, а я не верю в случайности. Вы сами еще неопытный агент, и поэтому я решил открывать перед вами карты. Оставьте меня в покое, иначе мой посол будет иметь неприятный разговор с вашим правительством. Я вам скажу, как это называется…
Он полез в карман и достал записную книжечку в серебряном переплете.
– У меня здесь записано, – сказал он. – Я люблю собирать фольклор в тех странах, где я работаю. Это не запрещается. Вот… Не пойман – не вор. Я не пойман, поэтому я не вор, и советую вам оставлять меня в покое.
– Спасибо за науку, мистер Эджвуд, – вежливо ответил Евдокимов. – Магнитофона я действительно не предусмотрел. Но приемник, с которым вы разъезжали по нашим лесам, вы обязаны были зарегистрировать…
– Никакого приемника не существует, мистер Евдокимов, – спокойно перебил его Эджвуд. – Утром мои люди разобрали его, как ребенок разбирает свою любимую игрушку!
Эджвуд встал и, подчеркнуто не глядя на Галину, слегка поклонился.
– До свидания, мистер Евдокимов. Я не буду больше бывать в этом кафе, не буду встречаться с вами и никогда больше не прикоснусь к красным розам, они перестали мне нравиться.
Он помолчал и самодовольно добавил:
– Надо понимать, с кем имеешь дело. Вы еще получите – это я вам обещаю – получите от меня привет.
Он еще раз наклонил голову и, уверенно лавируя между столиками, медленно пошел к выходу.
18. Охота на охотника
Воскресенье было в семье Анохиных тем мирным, счастливым днем, когда никакие тучки, никакие тревоги не омрачали жизни…
Как-то уж так у них в последнее время повелось, что все покупки Шура делала накануне, а воскресенье они проводили дома; Шура вышивала или читала, Павел Тихонович сперва занимался, потом начинал возиться с дочерью: что-нибудь ей пел, носил ее, подбрасывал на руках, – постепенно в игру вступала Шура, и все трое развлекали друг друга.
Особенно уютно они почувствовали себя, когда их неожиданно пригласили в домоуправление и предложили перебраться в такую же комнату, но на пятом этаже, так сказать, подняли их на пятый этаж; одновременно предложили перебраться в эту же квартиру и Сомовым; на том, чтобы Наташа по-прежнему жила в одной квартире с Анохиными, особенно настаивал Евдокимов: она как-то очень хорошо поняла наказ Евдокимова оберегать Анохиных и делала это очень тактично и незаметно, без какой бы то ни было навязчивости.
После переезда наверх настроение Анохиных заметно улучшилось: Павел Тихонович теперь был уверен, что никто не заглянет к нему в окно и никакая пуля не залетит в его комнату на пятом этаже.
Конечно, вполне успокоился бы он только после ареста Жадова, но и переезд наверх внес в его жизнь большое облегчение.
Впрочем, к тому, чтобы сидеть безвыходно дома, сначала надо было привыкнуть, но когда они с Шурой порешили купить телевизор и купили его, сидеть дома стало не только не скучно, но даже приятно.
Посмотреть телевизионную программу заходила к ним иногда даже вечно занятая Нина Ивановна Сомова, а что касается Наташи – она постоянно проводила вечера у Анохиных.
Ослабевало по воскресеньям и наружное наблюдение, которое велось за домом, где жили Анохины. Было несомненно, что Жадов ни под каким предлогом зайти в квартиру больше не осмелится: его посещение еще слишком свежо было в памяти, и его сразу бы узнали. Ему нельзя было появиться даже неподалеку от дома, потому что для агентов наружного наблюдения Жадов из отвлеченной и малоосязаемой опасности постепенно превратился в реальную и вполне ощутимую личность с плотью, кровью и вполне определенным лицом. Но поскольку по воскресеньям никто из Анохиных на улицу не показывался, даже ангелы-хранители чувствовали себя в этот день, так сказать, в психологическом отпуске.
Поэтому в то воскресенье, когда события достигли своей кульминации, с утра никто и предположить не мог, что в этот день что-нибудь случится.
События стали развертываться к вечеру, когда Анохины думали, что день уже благополучно закончился.
Начались они с появления разносчика телеграмм, который был самым подлинным и обыкновенным почтальоном из ближайшего почтового отделения. Часов в пять вечера он позвонил и, не вызвав никаких подозрений, был впущен в квартиру, вручил Анохину городскую телеграмму, и на этом его участие в дальнейшей истории закончилось.
Телеграмма была лаконична и гласила: «
Прошу немедленно явиться на завод тчк ЕвдокимовПавел Тихонович показал телеграмму Шуре.
– Что там могло случиться? – забеспокоилась Шура. – Даже представить себе не могу…
Анохин молчал.
– Во всяком случае, надо идти, – сказала Шура. – Евдокимов зря не вызовет.
Анохин пожал плечами.
– Если это Евдокимов…
– То есть как, «если Евдокимов»? – удивилась Шура. – А кто же мог послать телеграмму?
– А ты думаешь, все делается по-честному? – возразил Анохин. – Я-то знаю, как это делается!
– Что делается? – спросила Шура.
– Всякие вызовы, письма, телеграммы, – перечислил Анохин. – Меня этому обучали. Различные способы выманить человека из дому, для того чтобы он никогда не вернулся обратно.
– А если ты вправду нужен? – нерешительно спросила Шура.
– Да зачем Евдокимову вызывать меня телеграммой? – продолжал рассуждать Анохин. – Какие у него могут быть дела на заводе, да еще в воскресенье? Не проще ли приехать самому или прислать за мной машину?
– Но что же делать? – растерянно спросила Шура.
– Прежде всего позвонить Евдокимову, – сказал Анохин. – На всякий случай проверим и посоветуемся, как быть.
– Правильно! – воскликнула Шура. – Я сейчас сбегаю и позвоню!
– Нет, не ты, – остановил ее Павел Тихонович. – Меня уже хотели оставить без Машеньки, почему бы им не попытаться отнять у меня и тебя? Надо быть осторожнее. Попросим Наташу, ее никто не тронет.
Они привыкли к постоянному присутствию Наташи возле себя и часто обременяли ее поручениями, которые обычно даются только членам семьи.
Шура даже не побежала за Наташей, а постучала в смежную стену.
Наташа не заставила себя ждать.
– Ты меня зовешь, Шурочка? – спросила она, без стука входя в комнату.
– Наташенька, у нас к тебе просьба: не сбегаешь позвонить по телефону? – обратилась к ней Шура, не сомневаясь в ответе. – Понимаешь ли, Павлик получил от товарища Евдокимова телеграмму, так надо узнать, обязательно ли ему идти…
– То есть как же не обязательно? – удивилась Наташа. – Если Евдокимов вызывает…
– Да в том-то и дело, что у Павлика нет уверенности, что это Евдокимов, – объяснила Шура. – Сбегай, Наташенька, спроси. Я тебе сейчас дам телефон.
– Понимаю-понимаю! – догадалась Наташа. – У меня есть телефоны Евдокимова. И служебный, и домашний. Сейчас…
Она выбежала в переднюю, накинула на себя пальто, выскочила на лестницу, пулей слетела вниз и помчалась в соседний подъезд, где находился телефон-автомат.
Принимая во внимание, что было воскресенье, она позвонила Евдокимову по домашнему телефону, и Евдокимов, на ее счастье, оказался дома и тотчас ответил.