– А что ты думаешь, – задумчиво сказал Дзюба. – Вполне может быть, он их сразу по сотне приносит…
В общем, Евдокимов заронил в них сомнение относительно раков.
– Ну, а по части рыбы, – продолжал он расспрашивать – кто у вас отличается?
– А рыбу, если по – настоящему, ночью на став ходят ловить в колхозном пруду, – объяснил Котюх. – Там хоть и есть сторож, но если ему поднести пол-литра…
Евдокимов не предпринимал никаких попыток познакомиться с ребятами, они сами стремились свести с ним знакомство, – раков он ловил мастерски, ребята шарят – шарят под корягой и находят ровно ноль с кисточкой, а Евдокимов запустит туда руку и сразу вытащит зеленого лупоглазого рака, зашвыривает на траву и ребятам остаётся только взять и бросить добычу в ведро, – раков он делил с ними честно напополам, – это была, конечно, лучшая информационная служба, какую только можно было себе представить, ребята знали подноготную всех жителей станицы и, поскольку Евдокимов не очень их расспрашивал, они выкладывали ему эту подноготную, как кисель на блюдечко, – бери и глотай.
Евдокимов свёл основательное знакомство с мальчишками. На берегу существовал клуб юных рыболовов, Евдокимов охотно проводил в нём время, а потом поражал Матвеева своей осведомлённостью о жителях станицы, чтобы узнать некоторые факты, которые Евдокимов вываливал перед ним как раков из ведра, Матвееву пришлось бы потратить много времени и труда. Сходил Евдокимов и в дом Савельева, познакомился с его женой и затем принялся туда регулярно захаживать.
– Я следователь, который приехал выяснить все обстоятельства, связанные со смертью вашего мужа, – открыто сказал он Анне Леонтьевне Савельевой. – Помогите мне.
– Да чем же я помогу? – сказала она и заплакала.
Она плакала всякий раз, когда при ней поминали Савельева.
– Да, вот, ходят разговоры, что его убили, – сказал Евдокимов. – Вы как думаете?
Анна Леонтьевна заплакала сильнее.
– Да зачем его было убивать? – возразила она. – Напротив, его все уважали…
Евдокимов расспрашивал Анну Леонтьевну о муже – с кем он встречался, где бывал, какие у него были мечты.
– Какие ж у него были мечты, – говорила она. – Мотоцикл всё мечтал купить, с коляской. Вот уж накатаемся, говорил. Сядем с ребятами и зальёмся…
И она заливалась слезами. Говорить с ней было не слишком весело, но Евдокимов всё продолжал и продолжал к ней заходить.
– А барышни у него не было на стороне? – спросил он напрямую Анну Леонтьевну.
Она смутилась.
– А вы слышали что? – спросила она напряжённо.
– Я-то не слышал, – сказал он. – Потому и спрашиваю.
Лицо у неё пошло красными пятнами.
– Божился, что не было, – сказала она без уверенности юноше. – А там, кто знает…
Евдокимов и в самом деле пытался выяснить – не было ли у Савельева подружки на стороне, но убедился, что для такого предположения не было ни малейших оснований. Однажды он зашёл к Савельевым после обеда. Анна Леонтьевна только что уложила детей спать, – до замужества она около года работала няней в колхозных детских яслях и знала, что детей после обеда надо укладывать спать. Сама она стояла у стола и кроила из цветастого красного ситца платье для дочурки.
Она уже привыкла к Евдокимову и встретила его улыбкой:
– Обедать хотите, Дмитрий Степанович? – предложила Анна Леонтьевна. – Борщом угостить?
Он отказался и сел против неё за стол.
– А у вас какие мечты, Анна Леонтьевна? – спросил он. – Замуж не собираетесь?
– Что вы, Дмитрий Степанович, – сказала она с испугом. – Ко мне приходили на днях из МТС, советуют учиться на тракториста.
– Это они правильно, – одобрил Евдокимов. – А вы?
– Не знаю ещё, – сказала она, посмотрела на фотографию мужа, висевшую на стене, на которой он был снят в красноармейской форме, и невесело усмехнулась. – Ещё, чего доброго, убьют.
– Ну, на это нужна причина, – сказал Евдокимов. – Без причины не убивают.
– Какая ж была причина убить Петю? – тихо сказала она. – Обыкновенный тракторист…
– Вот это я и хочу выяснить – сказал Евдокимов. – Докопаться, так сказать, до причины.
– Только мне мало верится… – сказала она и не договорила.
– Во что? – спросил Евдокимов.
– В убийство, – сказала она. – Ну как его могли убить?
– Отравить, – сказал Евдокимов. – Отравили его, это установлено.
– Да ведь отравить непросто, – сказала она. – Отравить тоже надо уметь.
– Как сказать, – возразил Евдокимов. – И просто, и не просто. Может быть, так говорилось потому, что Савельева уже нет на белом свете, но плохого о нём не говорил никто, больше того, и директор МТС Дыховичный, и секретарь партийной организации Василенко утверждали, что если кто из улыбинских трактористов и мог стать Героем Социалистического Труда, так это прежде всего Савельев.
Гораздо важнее было то, что узнал Евдокимов о Прибыткове. Того, что он был добросовестным работником, не отрицал никто; на то, что он был сдержан, а по мнению других – замкнут, а по мнению третьих – скрытен, имелись особые причины, но о том, что он отличался творческой щедростью, Евдокимову в глаза никто не сказал, на этом не зафиксировалось внимание людей, это качество Прибыткова обнаружилось лишь постепенно и обнаружил его именно Евдокимов.
О том, что Прибытков пропадал на работе дни и ночи, знали все. Придёт в мастерские раньше всех и уйдёт позже всех. Если даст обещание выпустить трактор из ремонта за три дня, то уже на второй день начнёт тревожиться, попросит лишних людей, сам не отойдёт от машины, а трактор в срок. В исправном состоянии. Но была в нём ещё одна особенность, которую мало кто замечал. Подойдёт к токарю, встанет у станка или к шофёру у машины, смотрит, смотрит, и скажет в виде вопроса – не сделать ли так-то или так-то, даст совет, который улучшит или облегчит работу, а то и просто внесёт какое-нибудь изменение в механизм, а потом добавит – подумайте над этим и напишите мне, что вы сделали, а через месяц-другой, глядишь, появился на стене приказ – такому-то за рационализаторское предложение выдать премию.
Голова у Прибыткова не уставала работать, но свои выдумки он охотно дарил другим, – когда Евдокимов осторожно наводил разговор, не мог ли Прибытков украсть у Савельева изобретение, рабочие вспыхивали, отрицательно покачивали головами и, наоборот, вспоминали, как Прибытков, придумав какое-нибудь усовершенствование, отдал его Ване или Сене, изобрести изобрёл, а автором считается Ваня и денежную премию тоже получил Ваня…
Трудно было предположить, что в случае с Савельевым Прибытков вдруг изменил самому себе. О том, что Прибытков талантлив, щедр и скромен, может быть, и не такими словами, говорили все рабочие. Чутьё старого чекиста, по-видимому, не изменило Пронину. С каждым днём Евдокимов всё больше склонялся к мысли о том, что Прибыткова следует исключить из дела.
Сходил Евдокимов даже в школу номер 3, к комсомольцам, которым помогал Савельев, хотя его участие в походе против сорняков было не слишком значительным. Чоба хвалил Савельева, и Кудреватов хвалил, и Коваленко, они говорили, примерно, то же, что и рабочие МТС, к характеристике Савельева мало что добавилось, только становилось всё больше его жалко…
Поход против сорняков продолжался и после смерти Савельева, затеяли его школьники без чьей – либо подсказки, Савельев лишь пришёл к ним на помощь, теперь вместо него был выделен тракторист Жалейкин, но комсомольцы не очень были им довольны. Жалейкин был сам комсомольцем, и другие комсомольцы считали, что он обязан им помогать, а сам Жалейкин говорил, что помогает комсомольской организации школы не потому, что ему этого хочется, а потому, что ему как комсомольцу неудобно отказаться. Короче, высокие договаривающиеся стороны хотели бы друг от друга большего взаимопонимания!
Что касается Евдокимова, поскольку он вмешивался в дела всех людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, он целых два вечера вместе со школьниками полол эту амброзию, которая оказалась гораздо цепче и упорнее, чем это ему представлялось, когда он просто проходил мимо красивых пушистых кустиков этой ценной травы.
– Свой отпуск я проводу не зря, – со вздохом сказал он, выпрямившись на второй день после работы. – Оказывается, молоть – это не мелочь!
– Вы имеете в виду – молоть языком? – весело спросила Маруся Коваленко. – Конечно, полоть потруднее.
– Но зато я теперь буду знать, – удовлетворенно сказал Евдокимов, – Что две улицы выполоты моими руками.
– Уж и две улицы! – остудила его Коваленко. – На вашу долю и каемки не приходится.
– Приходится – не приходится, – пожаловался Евдокимов, – а поясница болит.
– Ничего, – утешила его Маруся, – От этого не заболеете.
Действительно, Евдокимов заболел от другого.
На следующий день Евдокимова увидели с Марусей в кино, а через следующий день он гулял с нею в парке, а потом их опять увидели в кино и все поняли, что совместная работа по выпалыванию амброзии не оставила Дмитрия Степановича Евдокимова равнодушным к Марусе Коваленко, и девчонки из школы принялись диспутировать на тему, подходят ли они друг к другу, не стар ли Евдокимов для Маруси и не молода ли Маруся для него.
А Евдокимов точно забыл о своих обязанностях, он не заходил к Матвееву, редко встречался с Прониным, позабыл дорогу в МТС, он только аккуратно выходил вместе со школьниками полоть амброзию и после работы обязательно уводил Марусю то в кино, то в парк, а то и просто куда-нибудь туда, где их никто не мог видеть.
И как бы там ни судили и ни рядили девчонки, это была совсем неплохая пара – высокий и немножко строгий на взгляд Евдокимов и задорная и какая-то необыкновенно лёгкая на вид девчурка, их волосы удивительно хорошо гармонировали радом друг с другом, тёмно-русые коротко стриженые волосы Евдокимова и светло – русые, почти белокурые косы Маруси…
Когда они шли рядом, все видели как нежно смотрит Евдокимов на Марусю своими синими-синими глазами и как Маруся почти закрывает от смущения свои карие глаза, отводя их от Евдокимова и смотря куда-то далеко – далеко в сторону.