Мы действительно не обращали внимания на жену Прибыткова. Вполне возможно, что это именно она наталкивает нас на обыск. В данном случае, я думаю, мы не разойдёмся во мнениях?
– В данном случае не разойдёмся, – мягко согласился Евдокимов. – Обыск произвести придётся, раз получен такой сигнал. Обыск что-нибудь да даст. Но лично меня гораздо больше интересует этот таинственный помощник, нежели Прибытков. Прибыткова, мне кажется, вряд ли заинтересована в осуждении мужа. Хотя Ювенал говорит, что в любом деле замешана женщина, думаю, что в данном случае это не совсем так…
– Кто, вы говорите? – спросил Матвеев. – Ювенал?
– Да, – сказал Евдокимов. – Был такой римский поэт.
– Ах, да! – сказал Матвеев. – Помню.
Евдокимов сам имел о Ювенале очень смутное представление, он случайно услышал это имя на одной лекции когда занимался в вечернем университете марксизма – ленинизма, лектор привёл из него какую-то цитату, критикующую римское рабовладельческое общество, и, в частности, сказал в полушутливой форме, что и знаменитое выражение «ищите женщину» пошло от Ювенала, – выражение это запомнилось Евдокимову, и он готов был поручиться, что Матвеев понятия не имеет о Ювенале.
Но поскольку все сошлись на том, что обыск произвести придётся, о деталях договорились очень быстро.
– Руководить обыском будете вы? – спросил Матвеев для проформы считая, конечно, что это само собою разумеется.
– Разумеется, – согласился Евдокимов, хотя ждал от этого обыска совсем иных результатов, чем Матвеев.
Затем они все заторопились, чтобы успеть попасть к Прибыткову засветло.
Евдокимов мало верил в виновность Прибыткова и ему не хотелось лишний раз его терзать, но полученным указанием, хотя бы оно содержалось и в анонимном письме, пренебрегать было нельзя. На этот раз они с Оплачко и милиционерами, теперь уже другими, поехали на линейке, принадлежавшей прокуратуре, они спешили, отчасти им хотелось поскорее освободиться от этой неизбежной и неприятной обязанности. Они даже опередили Прибыткова, который пришёл с работы на несколько минут позднее прибытия следственных властей.
Прибытков сразу побледнел, как их увидел.
– За мной? – спросил он, неотступно глядя на милиционеров.
Он ждал, кажется, только одного плохого.
– Нет, нет, не волнуйтесь, Евгений Савич, – быстро сказал Евдокимов, – он старался щадить Прибыткова.
– Придётся ещё раз произвести у вас обыск, ничего не поделаешь, поступили новые данные.
– Новые кляузы, вы хотите сказать? – резко сказал Прибытков и отвернулся от Евдокимова. – Что ж, я бессилен…
Он хотел было пойти в дом, но Оплачко остановил его.
– Нет уж, вы не уходите, без вас мы не можем.
– Так идёмте, идёмте, – всё так же резко произнёс Прибытков. – Я не собираюсь ни задерживать вас, ни мешать вам.
– Где у вас дровяной сарай? – спросил Оплачко.
Вопреки обыкновению не обнаруживать при обыске сразу, чем именно особенно интересуются следственные органы, Евдокимов и Оплачко решили по дороге без прелюдий, сразу же заняться дровяным сараем, тем более, что Оплачко, производивший первый обыск, уверял Евдокимова, что квартира Прибыткова была перерыта им очень тщательно.
Сарай не был заперт, в нём лежали сложенные дрова и какая-то домашняя рухлядь.
– Что у вас здесь хранится? – спросил Оплачко.
– Если на клетке слона прочтёшь слово «буйвол», не верь, глазам своим, – с уничтожающим презрением ответил Прибытков знаменитым изречением Кузьмы Пруткова, сознавая, что сарказм его слов до следователя не дойдёт. – Бомбы!
– Я вижу, что дрова, – сдержанно сказал Оплачко. – А что под дровами?
– Подземный ход – сказал Прибытков. – К центру земли.
– Неуместные шутки, – сказал Оплачко. – Вы могли бы вести себя повежливее.
Милиционеры разобрали поленницу. Под дровами ничего не оказалось. Перебрали всю рухлядь. Обошли вокруг сарая.
Один из милиционеров указал на доску, лежащую позади сарая.
На неё нельзя было не обратить внимания. Не милиционер, так кто-нибудь другой обратил бы на неё внимание.
Доску откинули. В одном месте земля была вскопана.
– Что у вас здесь? – опросил Оплачко.
Прибытков насмешливо посмотрел на следователя.
– Червей копал для рыбалки, – сказал он.
Оплачко попросил одного из милиционеров принести лопату.
Милиционер вонзил её в землю.
Земля была совершенно рыхлая, она была вскопана совсем недавно.
Землю пришлось копнуть всего два или три раза.
Под небольшим слоем земли лежала жестянка, – самая обычная круглая жестянка, в каких, обыкновенно, продаются леденцы или халва.
– Что у вас здесь спрятано? – спросил Оплачко.
– Понятия не имею – растерянно сказал Прибытков. – Это не моё.
Жестянку открыли, там лежали какие-то грязные тряпки, форменная ветошь; их развернули, – в тряпках оказались два небольших пузырька, на пузырьках были наклеены этикетки с надписями – в пузырьках были какие-то порошки.
– А это что? – спросил Оплачко.
– Не знаю, – сказал Прибытков.
– Не знаете? – иронически спросил Оплачко.
– Да, не знаю, – повторил Прибытков.
Евдокимов притронулся к рукаву Оплачко, они чуть отошли в сторону.
– Он действительно не знает, – еле слышно пробормотал Евдокимов.
– Не знает? – удивился Оплачко.
– В данном случае я не ошибаюсь, – уверенно сказал Евдокимов. – Мы вообще можем прекратить обыск. Мы нашли всё, что могли бы найти, и что хотели, чтобы мы нашли.
– Кто хотел? – спросил Оплачко.
– Тот, кто посоветовал произвести этот обыск, – сказал Евдокимов. – В этом можно не сомневаться.
– А кто это? – спросил Оплачко. – Вы знаете?
– Догадываюсь, – сказал Евдокимов.
– Вы не можете мне сказать? – спросил Оплачко.
– Пока ещё нет, – сказал Евдокимов. – Не обижайтесь на меня.
– А как вы думаете, что в этих пузырьках? – спросил Оплачко.
– Вероятно, тот самый яд, которым был отравлен Савельев, об этом мы успеем ещё поговорить, – оказал Евдокимов. – Я думаю, что мы можем отсюда уйти.
Оплачко распорядился закончить обыск и они, больше ни о чём не разговаривая с Прибытковым, поспешили с ним распрощаться оставив инженера в полном недоумении.
– А нам не надо было задержать Прибыткова? – спросил Оплачко, когда они вышли на улицу.
– Зачем? – спросил Евдокимов.
– Ох, достанется мне от Матвеева – полушутливо, полусерьезно пожаловался Оплачко, прижимая к себе жестянку с пузырьками.
От Прибыткова они пошли прямо в аптеку.
Аптека закрывалась в четыре часа дня, Ида Самойлова Брук уже ушла домой, квартира её находилась тут же при аптеке.
Евдокимов и Оплачко зашли к ней на квартиру. Ида Самойловна сидела у окна, красная и распаренная, мужа её не было дома, по всей вероятности, между ними недавно произошла очередная схватка из-за аптечного спирта.
– Товарищ Брук, вы нас извините, но требуется ваша консультация, – сказал Оплачко, открыв жестянку и подавая ей пузырьки. – Скажите, что это такое?
Ида Самойловна взяла пузырьки в руки и поднесла их к глазам, она была немного близорука.
На этот раз она оказалась на высоте, – латынь Ида Самойловна знала.
– Diacetylmorphine hydrochloridum прочла она. – Это в одном. Acidum arsenicosum anhydricum это в другом.
– А что это такое? – спросил Оплачко.
– Героин, – пояснила Ида Самойловна. – А в другом мышьяк.
– А героин – это что такое? – спросил Оплачко.
– А7! – сказала Ида Самойловна.
– А7? – недоуменно переспросил Оплачко.
– Список А, – сказала Ида Самойловна. – Яды, хранящиеся на особом шкафу и на особом учете.
– Так значит – протянул Оплачко, – героин…
– Наиболее ядовитый препарат группы морфина, – торжественно договорила Ида Самойловна. – Откуда он у вас?
– А много его надо, чтобы отравить человека? – спросил Оплачко, не отвечая на её вопрос.
– Щепотку! – воскликнула Самойловна. – Да какую там щепотку! Вы знаете его дозировку? Ноль – ноль – ноль – ноль – пять.
– А что значат эти нули? – спросил Оплачко.
– Четыре нуля! – воскликнула Ида Самойловна. – Неужели вы не понимаете?
– Что такое два нуля я понимаю, – пошутил Евдокимов. – Но четыре…
– Словом, это яд, сильнейший яд – повторила Ида Самойловна. – И я вас предупреждаю, что вы обязаны держать его за семью замками!
Из аптеки Евдокимов и Оплачко опять пошли в прокуратуру.
На этот раз Матвеев ждал их с нетерпением.
– Обнаружили что-нибудь? – спросило он.
– Обнаружили, – сказал Оплачко и подал ему жестянку.
– Это что? – опросил Матвеев.
– Яд, которым был отравлен Савельев, – сказал Оплачко.
– Ну, рассказывайте, – сказал Матвеев.
Оплачко рассказал, как и где была найдена жестянка.
– Почему же вы не арестовали Прибыткова? – спросил Матвеев. – Результаты обыска дают основания…
– Нет уж, товарищ Матвеев, – вмешался Евдокимов. – Я прошу вас не портить мне следствия. Теперь за него отвечаю, прежде всего, я. Надзирать надзирайте, но работу портить не надо.
– Вы, я вижу, вроде Пронина, – упрекнул его Матвеев. – Во что бы то ни стало хотите выгородить Прибыткова.
– Я никого не выгораживаю и не загораживаю, – сказал Евдокимов. – Но я никому не хочу сносить, походя, голову.
– Вы слишком чувствительны, – сказал Матвеев. – Для работника карательных органов это порок.
– Да, я чувствителен, – согласился с ним Евдокимов. – Но я думаю, что это моё достоинство. Работник советских карательных органов, по – моему, обязательно должен быть чувствителен, это и отличает его от работников карательных органов в капиталистических странах, где безучастность вменяется им в обязанность. Если я ищу и нахожу преступников, то именно потому, что я сочувствую людям и хочу их обезопасить от всякой мерзости, я работаю не против людей, а для людей.
Количество и качество
Здесь надо сказать, что Пронин и Евдокимов, встречались в эти дни, что, впрочем, случалось довольно редко, потому что каждый был достаточно занят собственными делами, разговаривали преимущественно на отвлечённые темы и почти не касались того непосредственного дела, которое послужило причиной их знакомства.