— Прилетели. Рабочие вас знают, Павел Гаврилович. Помогают сейчас вышкомонтажникам, — главный инженер приподнял рукав куртки и посмотрел на наручные часы с календарем. — Пожалуй, через недельку и запуститесь!
— Ой ли! — озабоченно покачал головой буровой мастер. — Хорошо бы через недельку. А то и в сто неделек не уложимся! — посмотрел в сторону моря. На рейде стояли далеко друг от друга корабли.
Кочин перехватил взгляд Кожевникова и сказал с подъемом:
— Техника идет без остановки. Не успеваем разгружать. Такелажники с ног валятся. Всех кривых и больных бросили на разгрузку.
— Ну кривых не стоило бы! — пошутил Кожевников. — Надо проверять, кто умеет плавать.
— В этом есть резон, — закивал большой головой главный инженер. — Одна баржонка недавно перевернулась. Хорошо, что никто не утонул. Все «моржи» выплыли!
Кожевников быстро сбежал с высокой горы к морю. Шел отлив, и морские волны убегали от берега. Впереди неслись кулички, призывно посвистывая, буравя мокрый песок острыми шильцами.
Буровой мастер дал волю своим чувствам. При главном инженере Кочине он сдерживался, а здесь негодовал на Деда. Положение у него хуже не придумать. Бригада явилась на работу, а мастера нет. Обычно он встречал рабочих около буровой заботливым хозяином. Размещал но балкам, а потом приглашал в столовую. За завтраком, обедом и ужином, как выпадало, внимательно знакомился с рабочими, подолгу расспрашивал. Старался запомнить каждого бурильщика, помбура, верхового, всех дизелистов и слесарей.
Кожевников шел в бригаду и не знал, как его встретят, найдется ли ему место в балке. Нервно поправил тяжелый рюкзак на спине. Ругал Деда последними словами и не мог понять, почему он так настойчиво удерживал его в Тюмени, находил работу, а перед вылетом не назвал фамилии бурильщиков. «Паша, жалеть не будешь. Рабочие хорошие!» Но чем была вызвана такая таинственность, не представлял и не один раз возвращался к этой мысли, когда летел в вахтовом самолете. Не мог отрешиться от навязчивой мысли, что без него работягами сделано не все так, не по-людски, бестолково, не на бугре, а в низине поставлены балки. При таянии снега и в дождливые дни вагончикам плавать. Он давно наметил, где ставить буровую вышку, куда упрутся ее ноги, где размещать многочисленное хозяйство со всеми емкостями, складами для реагентов и труб. Для каждого балка заранее выбрал место: столовой, бани, культбудки. Прожитые годы на Севере многому научили и вооружили большим жизненным опытом. Ставить балки в ряд нельзя: заносятся снегом и продуваются ветрами. Не забыл, как однажды верховой из бригады заблудился в пургу и чудом не замерз, а все потому, что балки находились далеко от буровой. Лучше всего вагончики располагать полукругом или кольцом, один около другого.
Злясь и негодуя, буровой мастер прошагал десять километров. Давно скрылась «Горка», а столб красного пламени, казалось, был рядом, опалял жаром, подсвечивал край темных облаков.
И когда Кожевников почти забыл о цели своего прихода, перегорел, из стелющегося тумана выдралась буровая вышка и, просвечиваясь ажурными переплетами, все продолжала расти на его глазах. Он с трудом сдержал рвущуюся радость, готовый бежать и стучать рукой по звонкому металлу опор. Навстречу ему неслись глухие удары молотов из глубины буровой, с мостков и полатей вспыхивали звездочки электросварки.
Высокий, широкоплечий рабочий в красной каске спрыгнул с площадки и, старательно вытирая руки ветошью, направился к подходящему.
— Мастер? — спросил он и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед, протягивая лопатой короткопалую руку, темную от металла и масла.
— Вроде него. — Кожевников открыто улыбнулся, проникаясь доверием к высокому рабочему. Всматриваясь в задубевшее лицо, обожженное ветрами и морозом, понял, что встретил его свой, северянин, а не приезжий с востока.
— Павел Гаврилович Кожевников.
— Бурильщик Владимир Морозов.
— Поставили вышку?
— Немного помогали, — скромно сказал бурильщик. — Без дела со скуки можно окочуриться.
Рабочий не хвалился сделанным, а считал, что надо помогать друг другу — вышкомонтажникам и буровикам, хотя они из разных бригад. Кожевникову хотелось пожать еще раз руку рабочему и сказать: «Мне ясно, ты хороший парень. Бригада собралась стоящая, и меня это радует больше всего!»
— Идем, Павел Гаврилович, я с парнями познакомлю, — просто сказал бурильщик. — А потом пообедаем. Поварихи нет, сами варим кондер! Каши поменьше, мяса побольше! — отобрал у Кожевникова его рюкзак и перекинул на плечо. — Ребята хорошие подобрались, — словно продолжая прерванную мысль, рассказывал Владимир Морозов. — Сергей Балдин служил в Северном флоте.
— Моряки не боятся высоты, — заметил буровой мастер. — А морского ветра здесь хватает. Скучать не будем!
— Соленый ветер! — согласился бурильщик.
Через минуту Кожевникова окружили рабочие бригады, одетые в геологические костюмы, брезентовые куртки и энцефалитки. Он знакомился, старался запомнить имена и фамилии, крепко пожимал протягиваемые руки, ощущая их крепость и сухость натертых мозолей.
— Гали Рамсумбетов, — представился рабочий. Защитная каска скрывала детское лицо, и он сам маленький, почти подросток с худыми руками, вызвал у бурового мастера чувство сострадания. Кожевников вполсилы пожал тонкие по-детски пальцы парнишки, недоумевая, как он попал в бригаду. Буровая для сильных людей. Чувствуя, что не произвел на мастера нужного впечатления, бурильщик сказал второй раз, отчетливо выговаривая: — Гали Рамсумбетов!
Владимир Морозов понял взгляд мастера и пришел ему на помощь:
— Гали Рамсумбетов бурильщик, — сказал. — Можно сказать, голова первой вахты.
— Был первой, — кивнул досадливо парнишка, и, морща нос, заразительно по-мальчишески засмеялся. — Был первой. Павел Гаврилович, а мы с вами давно знакомы. Не забыли? Вы меня в пионеры принимали?
Кожевникова не один раз приглашали в школы города на торжественные линейки, и он сразу не мог вспомнить, когда завязывал этому пареньку красный пионерский галстук.
— Нет, не помню.
— А я помню. Ваш пионер закончил ПТУ и стал бурильщиком!
— Сергей Балдин, — тут же представился кряжистый рабочий с длинными руками. Посмотрел на мастера темно-карими глазами, открыто предлагая взглядом дружбу. Особенно крепко сжал пальцы, как будто призывал Кожевникова.
«Как сигнальщик передал мне морзянкой, — подумал радостно Кожевников: «Мастер, не беспокойся, не подведу. Слово матроса!»
— Славно, хлопцы, — сказал растроганно Кожевников совсем не те слова, которые он заранее приготовил еще в самолете, а потом, готовясь к встрече с бригадой, повторял, вышагивая по берегу моря. — Будем работать вместе!
Кожевников знал: мелочная опека раздражала людей и, хотя трудно было сдерживать себя, несколько дней не подходил к буровой, где трудились вышкомонтажники и рабочие его бригады. Тяжелые удары кувалд по рамным поясам рождались где-то в глубине сорокаметровой вышки, и ослепительные огни электросварки, вспыхивающие гирляндами на разных высотах от нижнего мостка до полатей, приносили точные сведения: начали крепить кран-блок, приваривали пальцы для захвата свечей, вешали вертлюг с буровыми шлангами.
Для него вышка представлялась живой. Скоро заявит о себе громким свистом турбин, позванивающими скользящими свечами, всеми неповторимыми звуками, которые рождали шаровая мельница, многочисленные решета, трудящиеся шестерни, чавкающие насосы и плеск глинистого раствора, бегущего по наклонным лоткам.
Кожевников обязан был заявить о себе настоящим делом, чтобы вышкомонтажники и рабочие его бригады сразу почувствовали настоящего умельца. Во время забурки он станет к лебедке, начнет забой!
За работой прошли две недели.
Буровой присвоили имя Р-19. Но до пуска еще далеко.
В стороне от вышки стояли сиротливо три балка-вагончика. За долгую дорогу до тундры их стены обшарпали, и глубокие ржавые шрамы могли рассказать, сколько месяцев они качались на железнодорожных платформах, перечислить все полеты под кранами во время перегрузок и последний путь, который они проделали на крепких тросах вертолетов Ми-8. Он решил балки отремонтировать и заново покрасить. Для каждого подобрал нужную масляную краску. Первый балок виделся ему желтым, чтобы в самый пасмурный день мог светиться шапкой подсолнуха, второй — красным для ориентировки летчикам, третий — синим под цвет морских волн. За первыми балками он представлял и все остальные, в которых будет столовая, культбудка, баня, сушилка для одежды. А все вместе они составили бы маленький жилой поселок.
Около работающего мастера остановился верховой Валерка Озимок. Широко улыбнулся, глаза лукаво блеснули.
— Гаврилыч, кистью долго не намахаетесь, — сказал он со знанием дела.
— Работал маляром?
— А у меня специальностей дополна.
— Можно позавидовать.
— Восьмерка будет, расстараюсь.
— Работу сделаешь, подсчитаю часы.
Расставив широко ноги в резиновых броднях около работающего Валерки Озимка стоял буровик Гали Рамсумбетов и, прищурившись, смотрел на работу верхового, с завидным умением двигавшего валиком, сделанным из обрезка трубы и куска шубы. За рукой Озимка вытягивалась ровная дорожка.
— Принимай работу, мастер!
— Работай, работай, — недовольно кивнул Кожевников. — Время я засек, работай.
Гали Рамсумбетов с детским любопытством уставился на Кожевникова, морща нос.
— Гали, твой верховой?
— Мой.
— Как работает?
— Научится, идемте, Павел Гаврилович, — увлекая за собой мастера, сказал буровик. — Лотки приварили по-моему неправильно. Маленький уклон. Вы посмотрите.
Кожевников понял: бурильщик не хотел говорить о верховом.
— Давай разберемся, — согласился Кожевников и зашагал за парнем. Торопливо шагающий Гали Рамсумбетов напомнил мастеру куличка, и он улыбнулся пришедшему сравнению. «Принял за мальчишку, а оказался зрелым бурильщиком. Рабочие его слушаются, пользуется авторитетом. А Озимок, видать, левша. Правой рукой не работает. Прижимает ее к боку? Не вышиб ли плечо?»