— Олег, склеишь карту для полета, отыщи меня! — сказал Нецветаев и добавил: — Я летал в марте. Погоняю тебя по маршруту. Советы старика не помешают. Полет трудный, предупреждаю заранее.
— Спасибо.
Ачкасов скрывал свое волнение. Целый день старался не отпускать от себя экипаж Белова. Инструктировал, давал разные советы. Казалось, он все время проверял самого себя, не забыл ли сказать самое главное.
Олег Белов тяготился такой опекой. Ему хотелось самому покомандовать подчиненными, услышать, как зазвучит его голос. Он верил в экипаж. Вторым пилотом с ним летел молодой летчик Касьян Горохов, блондин, смешно окающий, как все волжане. Он прекрасно играл да аккордеоне и никогда не расставался со своим инструментом. Посмеиваясь, говорил: «Учился в Горьковской консерватории, а стал летчиком!»
Бортмехаником должен был лететь Вася Березкин, Вась-Вась. Ачкасов отдал его из своего экипажа.
Олег Белов быстро подружился со своим экипажем. Бортмеханика слушался во всем, понимая, что опыт на Севере даром не дается.
Олег Белов поднялся с аэродрома и взял курс на Харасавэй. Вертолет подбрасывало: попали в течение воздушных струй. Они текли в разных направлениях, как многоводные реки. Летчик оглянулся последний раз и увидел, что провожающие не разошлись: Ачкасов, Нецветаев, Васильев по-прежнему махали руками. Бросил прощальный взгляд на дом общежития. Томас Кузьмичев улетел в Таз и не провожал.
В дымке скрылся аэродром, а Олег Белов продолжал с благодарностью думать о своих старших товарищах, которые поверили в него. Разве забыть добрые советы Нецветаева? Он поражался его наблюдательности. Без карты рассказывал, где ждать ярусы лесов, озера. Как точно все перечислено. Впереди показалась петля Оби с разбросанными старицами. «Справа будет три старицы, похожие на батоны!»
— Смотри, Касьян, старицы похожи на батоны! — сказал Олег Белов, готовый преклоняться перед Нецветаевым. Говорят, что надо съесть пуд соли, чтобы узнать человека. А ему предстоит за месяц узнать второго летчика.
Обь блеснула вдалеке, и чем ближе подлетали к ней, тем больше поражались ее разливом. Внизу медленно скользили запоздалые льдины. Попадались пароходы и самоходные баржи. Он старался представить, куда они держали путь: в Яр-Сале, Надым, Таз или будут пробиваться по Пуру к Уренгою. Удивлялся обилию рек и озер с непривычными для русского уха названиями: Арка, Табь-яха, Брейд-яха, Палтау-то, Ней-то, Ямбо-то.
От берега Оби начиналась тундра. Серый цвет — ягельники, зелень — болота, чернота — песок. Болота чередовались с лесами и снова с болотами.
Около озера Олег Белов увидел лосей. Они не испугались шума машины. Шли величественно, таща за собой длинные, ломанные тени, но когда вертолет подлетел ближе и струя воздуха ударила по животным, они бросились в разные стороны, шлепая по болоту, пока не затерялись в редких сосенках.
Нецветаев предупредил: на маршруте должны встретить три чума оленеводов. Но время шло, а чумы не попадались.
Касьян Горохов постучал по штурвалу.
— А Григорий Иванович напутал, — сказал злорадно Горохов. — Нет чумов! Ошибся учитель!
Олег Белов едва сдержался, чтобы не оборвать его, но нельзя было отвлекаться. Глаза устали от сверкающего блеска воды, прыгающих солнечных зайчиков. Однообразие тундры утомляло. Он искал заметные ориентиры, но в разливе воды, маленьких безымянных речушек и зелени травы ничего не попадалось.
Прошел час, а за ним второй. Касьян Горохов снова постучал по штурвалу и сказал, не скрывая иронической улыбки.
— А чумов нет. Вот и верь! Я все глаза проглядел!
Второй пилот выдвигал обвинение против командира звена, не особенно доверяя его знаниям, зачеркивая огромный налет и двадцать лет, прожитых на Севере.
Олег был уверен, что Нецветаев не ошибся. Григорий Иванович сам просматривал карту, подробно объяснял маршрут полета, называл заметные ориентиры, перечислял даже стоящие избы на побережье моря и знакомые фактории. Нет, он не мог ошибиться.
— Чумы! — громко крикнул бортмеханик Вась-Вась. Поднялся и стоял сзади летчиков, пританцовывая, чтобы размять затекшие ноги. — Чумы!
Олег и Касьян Горохов одновременно увидели темные треугольники чумов с пучками закопченных шестов.
— Знает маршрут Григорий Иванович? — подчеркнуто спросил Олег второго летчика.
— Выходит, — безразлично ответил Горохов. — Идем к Байдарацкой губе.
Олег взял карту. «Байдарацкая губа!» — подумал он с волнением. Не забыл, как изучали район полетов в учебном классе. И нарисованная карта ожила перед ним. Он не забыл учебный класс. Он вытянул две полоски карты. К ним дорисовал недостающие части: тундру, берег моря с заливами и вытянувшимися отмелями. Не ожидал, что так скоро окажется над Байдарацкой губой и сможет убедиться, получились ли точными его рисунки. Без особого напряжения вспомнил, что скоро должна появиться река Ясаве-яха. На карте узенькая голубая ленточка!
Свинцовым блеском вспыхнула вода между зелеными берегами, а за ней блестели осколками стекла старицы и разбросанные озера, соединяясь между собой протоками.
Сильный ветер начал швырять машину, словно она потеряла вес и стала легче пушинки. Олег Белов двумя руками взялся за штурвал, ощущая силу ударов в дрожащей ручке.
— Море рядом!
— Посмотрим! — безразлично отозвался Касьян Горохов.
Блеснула черная полоса. На волнах раскачивались ледяные поля огромными плотами. Сталкивались, крошились. Олег Белов не так рисовал себе встречу с морем. Сразу вспомнил прозрачную синеву Черного моря.
На одном из ледяных полей внимание летчика привлекло огромное черное пятно. И вдруг он представил, что ледяное поле могло занести сюда с Северного полюса. На нем могла стоять палатка папанинцев или разбивали свой лагерь челюскинцы. С волнением еще недавно читал книги о великих путешественниках и покорителях Севера. Не забыл и подвига отважных летчиков, спасших челюскинцев из ледяного лагеря.
Касьян Горохов обернулся и вопросительно ждал команду.
— На льдине стояла палатка папанинцев.
— Точно?
— Написано «Северный полюс».
Поняв, что командир решил разыграть его, второй летчик снисходительно улыбнулся, взял управление вертолетом.
Олег Белов откинулся к мягкой спинке кресла. Напряженно смотрел вперед. Хотелось скорей постичь новую для себя землю, где будет работать долгий месяц. Вспомнил добрые советы Ачкасова, Нецветаева и мысленно благодарил их за отеческую заботу. Летел по проложенному маршруту, держась пока на подсказках. Иначе не назовешь добрые советы, перечисленные ориентиры. Но первый же вылет на буровую будет проверкой его мастерства. Начиная с подбора посадочной площадки, подсказки кончатся.
Яркий факел пламени ослепил летчиков. Они не мечтали о лучшем ориентире, расцветившем низкие облака.
— Харасавэй! — громко сказал Касьян Горохов. Он знал, что на попутном газе работали авиационные турбины.
Показались темная изба и разбросанные балки.
— Заходим на посадку! — сказал Олег Белов и взял управление вертолетом, прицеливаясь к площадке.
Глава 10ДЕРЕВНЯ УШЬЯ НА КОНДЕ
После бессонной ночи начальнику управления геологии было трудно сосредоточиться. Мысли уходили от него, и напрасно он нетерпеливо смотрел на полированную крышку стола, заваленную бумагами из экспедиций, поисковых партий и отрядов сейсморазведчиков. Каждый лист бумаги, вырванный порой второпях из пикетажной книжки, становился документом труда рабочих самых различных специальностей.
Стоило Деду чуть прикрыть веками уставшие глаза, и наплывали одна за другой видениями буровые вышки. Сколько их разбросано по тундрам, берегам безымянных озер и глухим таежным речкам и не сосчитать, одна сотня или больше! Вслед за возникавшими картинами тут же в плен брали налетавшие звуки тяжелых дизелей, чмокавших и присвистывающих насосов, постоянный грохот бетономешалок. Такое наваждение находило на него, когда не особенно ладилась работа и где-то на точках случалось тяжелое осложнение: выброс газа или нефтяной фонтан с пожаром. Сейчас ничего подобного не было, но встревоженная память будила забытые воспоминания и уносила к далеким, далеким годам.
Видно, он на самом деле начал стареть. После папы Юры, стал дедом Юрой. Жена то и дело незаметно стала подкладывать в карман охотничьей куртки или пиджака алюминиевую трубку с валидолом. Раньше он бы не потерпел такого вмешательства, но сейчас сдерживался. Лекарство напоминало ему о болях в сердце и частых недомоганиях. Возраст брал свое, но он не хотел об этом думать. Занятый постоянно работой, не оставлял для себя личного времени и редко когда выкраивал месяц для отпуска.
Озабоченный сменой мелькавших картин из прошлых лет, он с удивлением вдруг поймал с запозданием голос диктора радиовещания:
— В двенадцать часов дня в Тюмени сорок градусов мороза, а к вечеру возможно дальнейшее похолодание!
Дед машинально протянул руку к теплой батарее. Но странное дело: не почувствовал совсем тепла. Для него сразу перестал существовать большой и обжитый кабинет. Показалось, что голос диктора прямо обращался к нему, ко всем, кто сейчас был в поле — геологам, бурильщикам и дизелистам. Предупреждал о большом морозе. Мороз не так страшен в городе, но в поле, где разбросаны балки, в пути тракторы с санями и колонны машин — он грозит бедой. Дед почувствовал себя в тундре, около стоявшей буровой вышки. Свистел северный, холодный ветер. Шуба не грела, и до костей пробирал мороз, обжигая спину. Неужели, он в самом деле так постарел? Одно воспоминание о морозе — и по телу пошли мурашки. Разве наступило для него время не главного дела, чем он жил до сих пор, а только одних экскурсий в прошлое? Не хотел с этим мириться. Прожитые годы никогда не зачеркнуть, и каждый для него по-своему приметен и знаменит. Нет, не напрасно он прожил здесь, на сибирской земле, столько лет!
Сколько же было градусов мороза, когда он спрыгнул в глубокий снег с вертолета около таежной реки Конда? Градусов пятьдесят? Память не удержала, а жаль. Он не забыл далекий мартовский день, солнечный, светлый в блеске снега. Снег начал проседать, и около низкорослых елей и кедрачей в глубоких лунках лепились крылатые семена.