Кожевников увидел, как на толстых щеках Эдигорьяна показались капли пота. В это мгновение он пожалел начальника экспедиции. Он готов был схватиться с Дедом. Почему простаивала его буровая? Не отсыпали дорогу. А как только дорога появилась, сразу забурились. Вызвали его сейчас в управление зря, оторвали от главной работы. Он должен быть на буровой. Мало ли что может случиться. Бригада для него новая. Лягенько — молодой инженер, неопытный, а Шура Нетяга больше теоретик, чем практик. Парни хорошие, но за ними нужен глаз да глаз.
Эдигорьян развернул длинные простыни листов с графиками и диаграммами. Откуда они вдруг появились на столе, буровой мастер не заметил. Слова начальника экспедиции уносились куда-то в сторону, не доходя до его сознания. Монотонная речь начала убаюкивать сидящих. Но Кожевников этого чувства не ощущал. К нему снова вернулось, как в самолете, беспокойство за бригаду, хотя он и был уверен: что бы сейчас ни говорил начальник экспедиции, бурильщики его не подведут. Они из тех, которые всегда могут прийти на помощь молодым инженерам и принять правильное решение. Он верил Владимиру Морозову, Сергею Балдину, Гали Рамсумбетову, Петру Лиманскому. Он может не волноваться: видел их в работе. У каждого своя хватка, проворство. На площадке он стал свидетелем удивительного превращения, захваченного вдохновенной работой Гали Рамсумбетова. Пусть таким и останется в его памяти. Припомнился приезд Красной Шапочки. Тракторист появился, когда не было ни одного самосвала. Но тащил он не цистерну с водой, а прицеп с песком.
— Мабудь, меня здесь чекают? — сказал он и быстро сорвал с головы красный берет и вытер потное лицо. — Так, мастер? А я не отсталый, уразумел, что нужна дорога! — он работал два дня подряд без отдыха и отсыпал песок. Пробило сознание. А потом пришли три самосвала. Первую машину вел Петр Лиманский! Славные ребята на его буровой. Славные! Почему же он засомневался в них?
Кожевников снова нашел взглядом главного механика. Ему хотелось узнать, как он принимал выступление Эдигорьяна.
Махоткин сидел, подперев рукой лицо, и что-то старательно записывал в блокнот, плотно сжав толстые губы.
— Товарищ Эдигорьян, назовите цифры! — попросил кто-то с места.
— Вы подсчитали произведенные затраты на отсыпку дороги?
— Как отнеслась бригада Кожевникова к поступку бригадира?
— Я понял, понял, сейчас отвечу на все вопросы.
Кожевников настороженно вглядывался в лица сидящих за столом, и, как прежде, лица людей теряли яркость, расплывались.
Эдигорьян сказал что-то резкое, и все осуждающе закивали головами, а Кожевников ждал, что все в один голос скажут: «Ай-я-яй, как не стыдно, как не стыдно!» Он пожалел, что пропустил для себя что-то особенно важное. Заставил себя сосредоточиться, но не смог. Он знал, что приказ на него давно уже заготовлен и вызвали его сюда, чтобы судить. Призвать всех буровых мастеров в экспедициях к дисциплине и повиновению. «Посмел своевольничать, потребовал отсыпки дорог. Да кто? Буровой мастер, рабочий! Есть начальник экспедиции, главные инженеры. Они знают, что делают, планируют свою работу».
— Юрий Георгиевич, я прошу слова! — сказал главный механик и покосился на Кожевникова.
— Спасибо за сообщение, товарищ Эдигорьян, — сказал Дед. — Мы вас слушаем, товарищ Махоткин.
Голос главного механика сразу набрал силу:
— Я думаю, что все собравшиеся в этом кабинете товарищи поддержат меня. Буровой мастер Кожевников забыл, в какое время мы живем. По какому пятилетнему плану мы работаем! Вся страна задалась целью выполнить план пятилетки, и передовые коллективы рапортуют каждый день о своих победах. А мы с вами чем похвалимся? Разгильдяйством бурового мастера. Посмотрите на Кожевникова. Он даже не стыдится, что сорвал забурку, подвел своих товарищей. Кожевников не новичок. У него есть опыт работы, но он ударился в амбицию: вы мне дорогу, или я не работаю. Может быть, мы допустили ошибку, что целый месяц терпели художества Кожевникова. Незаменимых людей у нас нет. Надо было передать бригаду другому буровому мастеру и спасти дело. А за срыв плана экспедиции по бурению Кожевников должен отвечать по всей строгости, и мы обязаны его наказать. Я не снимаю часть вины с Эдигорьяна, но в первую очередь виноват буровой мастер!
«Бурового мастера, конечно, можно наказать, — подумал Кожевников. — А кого накажут, если в море уйдет прибрежная часть тундры? Кто ее остановит? Тракторы каждый день все дальше уходят в тундру, рвут стальными гусеницами землю!».
Главный механик был природным оратором, выступал на всех собраниях. Поднимался на трибуну, долго раскладывал бумажки с заготовленным заранее текстом. Сейчас он, правда, говорил без бумажки, но сыпал теми же словами, как и прежде. Кожевников уже заранее знал, чем он закончит свое выступление. Вскидывая руку, произнесет: «Товарищи, такому человеку не место в нашем коллективе. Не ошибусь, если скажу: не место и в партии!».
И действительно. Главный механик, вытянув руку и потрясая указательным пальцем, принялся грозить:
— Товарищ Кожевников, вы зарвались. Не посчитались с мнением вышестоящих начальников. Но мы не позволим, чтобы вы ставили палки в колеса нашему управлению. Товарищи, я считаю, что такому человеку но место в нашем здоровом коллективе. Не ошибусь, если скажу: не место и в партии!
Эдигорьян пододвинул к себе графин. Когда начал наливать воду, горлышко графина ударило по краю стакана. Вода выплеснулась и стеклянными бусинками рассыпалась по ворсистому сукну.
Кожевников с трудом проглотил слюну. Порывисто протянул руку к стакану и громко сказал:
— Второй раз прошу, налейте мне воды!
Эдигорьян пододвинул стакан, посмотрел злобно. Темные, сливовидные глаза сузились до узких щелей.
— Товарищ Кожевников, вы не слушаете меня, — вспылил главный механик.
— Слушаю и могу повторить все слова. Помню, как долгоиграющую пластинку!
— Вы еще хамите! Сладкого сиропа захотелось. Не надейтесь, Эдигорьян вам здесь такого не нальет.
— Знаю. Нельзя всех равнять на свой вкус. Я люблю крепкий чай!
— Кто хочет еще высказаться? — спросил скрипучим голосом Дед и первый раз посмотрел в сторону Кожевникова.
— Разрешите? — из-за стола, как подброшенный пружиной, вскочил молодой длинноволосый мужчина с красным, прыщеватым лицом.
Кожевников силился вспомнить фамилию выступающего, но не мог. Показалось, что он не встречал этого неизвестного в управлении.
— Я вас слушаю, товарищ Аккуратов, — сказал Дед, сведя лохматые брови над переносицей. — Мы вас слушаем!
— Товарищи, — сказал Аккуратов и замолчал. После недолгой паузы продолжал. — Мне, кажется, мы забыли о главном. Дорога пусть остается дорогой. Убытки нам назвал товарищ Эдигорьян. Цифра внушительная. Но следует говорить о бригаде. Кожевников развалил бригаду. И не какую-нибудь бригаду, а бригаду Николая Евдокимовича Чеботарева. Одну из лучших бригад! Обидно об этом слышать. Был прекрасный коллектив, мы с вами радовались его успехам. Бригада выступала застрельщиком во всех соревнованиях, а сейчас ее нет. Вспомните, сколько раз о ней писали газеты! Когда мы читали с вами статьи, гордость поднималась за свое управление, за главного геолога, за всю бригаду. Мы все причастны к великому переустройству Западной Сибири! У меня есть предложение Кожевникова с бригады снять. И просить Николая Евдокимовича Чеботарева вернуться в бригаду. Думаю, что начальник экспедиции примет такое решение с радостью.
— А захочет ли бригада Чеботарева? — спросил тихо Кожевников.
— А вот вас-то спрашивать не станем! — резко взвизгивая, сказал Аккуратов и театральным жестом руки откинул длинную прядь волос на лоб. — Не станем спрашивать!
— Товарищ Аккуратов, — внушительно сказал Дед и забарабанил торцом карандаша по крышке стола. — Бригада — это рабочие. И мы обязаны с ними разговаривать. Спросить мнение о бывшем бригадире, всеми уважаемом Чеботареве. Я сам был рабочим. Помню, как мы своего бригадира судили строго, если тот начинал зарываться…
— Юрий Георгиевич, я могу продолжать? — спросил Аккуратов, угодливо вытягивая шею в сторону главного геолога.
— Да, да, продолжайте!
Кожевников зажал голову руками. По-прежнему не вслушивался в слова выступающих. Они сменялись, и он лишь различал, как отодвигались кресла, вставали начальники отделов, говорили то обличительно, то негодующе, а он с удивлением думал: неужели в огромном кабинете не найдется ни одного человека, который поймет, что он прав? И ему снова стало жалко, что оторвали от работы столько людей. С ним все ясно. А выступления нужны для протокола и голосования, чтобы потом можно было сказать, что все проголосовали единодушно за снятие Кожевникова с бригады!
Внезапно наступила тишина. Сейчас должно состояться главное выступление. В цирке перед таким номером выбивали четкую дробь на барабане, привлекая внимание к опасному трюку. Кожевников оторвал руки от лица и наконец увидел Деда. Он сидел с ним в одном ряду, за тем же самым длинным столом под зеленым сукном.
Кожевников налил себе воды. Давясь, взахлеб выпил. Увидел, как несколько упавших капель воды стеклянными шариками прокатились по сукну, пронизанные солнечными лучами, сверкая алмазами.
«И все-таки хороша жизнь, — подумал буровой мастер. — Сколько она дарит неожиданных радостей! Вот этот лучик солнца, капли воды?..» И он улыбнулся, может быть, совсем некстати в этот момент.
Дед медленно поднялся, высокий, сильный. Хрустнул пальцами и озабоченно прошелся вдоль стола, пристально вглядываясь в глаза собравшихся начальников отделов и служб. Поймал цепким взглядом Кожевникова. Щека его нервно передернулась.
— Кожевников улыбается, — глухо сказал он. — И я знаю, его улыбка многих сидящих здесь коробит. Но я должен сказать, что бригадир оказался прав. Дальновиднее нас. Дальновиднее товарищей Эдигорьяна и Кочина, смелее и прозорливее, — Дед поднял папку и, как будто хлопая костяшкой домино, ударил папкой по столу. — В папке — фотографии. Я попросил Ивана Тихоновича Очередько, чтобы его летчики произвели фотосъемку, а дешифровальщики сделали точный расчет. Одно могу сказать, если мы не научимся с вами по-другому хозяйничать, снимут головы. Одна дорога Кожевникова нас не спасет. Надо строить ко всем буровым дороги и без них не лезть в тундру. Не резать землю тракторами и самоходками. На днях я буду докладывать в обком партии о принимаемых мерах для защиты земли. Спасибо, товарищи, за выступления. Можете быть свободны.