— Сержант. Гвардии сержант.
— А я закончил войну майором.
— Я был в саперном батальоне, мосты строил.
— А я в саперном взводе. Воду искали для защитников Севастополя.
— Мужчины, к столу, — позвала из соседней комнаты Серафима Васильевна. — Пора ужинать.
В столовой был накрыт стол. Хлебосольная хозяйка достала из холодильника малосольного муксуна, бутылку «Экстры», теплый парок шел от картошки.
Дед легко подхватил бутылку и разлил водку по хрустальным рюмкам.
— Не возражаешь, Паша?
— Как говорят, выпьем за пехоту.
— За саперные войска, где пришлось нам воевать! — поддержал сразу хозяин дома. — Закусывай. Посидим, поговорим, не торопясь. Ты можешь не согласиться, вроде положение у нас с тобой разное, стоим далеко друг от друга, на разных ступеньках лестницы, ты — рабочий, а я — начальник управления, а выходит, забота у нас с тобой одна. Спасибо за науку. Заставил думать о земле. Скажу по правде, многие начальники отделов отговаривали меня от твоей кандидатуры, не хотели, чтобы я ставил тебя на бригаду. Чеботарев всех заворожил. Авторитет, знаменитость! Неудачником тебя называли, да и я тоже. Приклеили такое прозвище, чтобы легче было прикрывать свое неумение руководить в экспедиции. С характером ты, это я знал. Нелегко было снимать Чеботарева. Выдержал целую войну. «Вы гасите маяки», «Уничтожаете мастера передовых методов работы». Выручил меня сам Чеботарев. Написал заявление. Надо прямо сказать, причину я так и не понял, но он в чем-то перемудрил с рабочими, вышел у них из доверия. Слава — корона тяжелая. Ее носить надо уметь. Задрал голову высоко — упадет корона. Сам хозяин должен определять свое положение. А прежде всего понять, что можно, а чего нельзя. Опаснее всего головокружение от успеха!
— Да чего старое ворошить, — недовольно махнул рукой Кожевников. — Вы, Юрий Георгиевич, стараетесь все время передо мной, вроде, оправдаться. Просите, чтобы я простил Эдигорьяна и Кочина. А я так вам скажу, каждый должен прожить за себя сам, свой опыт каждый накапливает самостоятельно! Слова тоже бывают разные. Красивые и простые. От красивых слов пора переходить к делу. У меня выговор, а не набьют ли вам шишек на лбу, если вовремя не войдут в строй буровые? Моя стоит на берегу моря, а другие — в тундре от берега километрах в ста. Там земля не уйдет, но вред ей трактора нанесут стальными лапами такой же. Трудная у вас должность. Меня, положим, смогли защитить, а другим прикажете работать? План отпущен всем. Пока мы говорим с вами, в плановом отделе гоняют костяшками и рисуют цифры. Я так понимаю: забота о земле, отсыпка дорог — дело государственной важности. Должен быть закон!
— Ты прав, стратег! — кривя губы в усмешке, сказал Дед. — Р-23 в шестидесяти километрах от «Горки», а Р-25 — в ста. Сашка мой руководит там бригадой!
— Знаю. Фамилия одна, пока не забыл! Начинал у меня верховым.
— Точно.
— Неудачник я или удачник, мне самому не судить, — сказал Кожевников. — Пускай говорят, что хотят. Болтают бездельники, а у меня есть дело. Работаю, как считаю нужным, без подсказок. А совесть и боль за дело должны быть едины: и у рабочего, и у начальника экспедиции, и у главного инженера. Вот когда пойдет настоящая работа. Боюсь я равнодушных людей, страсть как боюсь.
— И я боюсь равнодушных. Вроде сырых осиновых поленьев. Не вспыхивают ярким огнем, а только чадят.
Дед замолчал, чуть-чуть прикрыл глаза:
— У древних было поверье: обращаясь к прошлому, человек удлиняет свои годы. Я хочу разговаривать через сто лет! Вот почему я считаю, что моя жизнь только начинается и записана лишь первая строка биографии. Случилось же такое с Чеботаревым! В первую очередь я сам виноват. Не остановил хор корреспондентов! Ты старший по возрасту среди буровых мастеров, гвардии сержант. Тебе и тон задавать. Пугать не буду, но площади у вас трудные. По прогнозу должны встретиться с аномальным давлением. Не тебя учить, чем это грозит для нас, буровиков. Вот и растолковывай молодым! Пусть ума-разума набираются у старика!
Глава 14ПОБЕГ
Валерка Озимок не мог признаться, что обманулся под конец в Гали Рамсумбетове. Был кореш — и не стало его.
Началась работа на буровой. Загудели со свистом газотурбинные двигатели. Заворочалась мельница, загремели решета. Погнали компрессоры воздух. Встал Гали Рамсумбетов к пульту управления и враз преобразился. Даже голос изменился, загрубел. На самый лоб нахлобучил каску. Скуластое лицо напряглось до предела. Глаза узкие — щелки. Правой рукой он вцепился в рукоятку тормоза, а левой — в кран пневматической муфты. Не разговаривал, а выкрикивал отрывистые команды, как капитан на пароходе.
— Меняем инструмент!
— Готовимся к спуску!
Команды относились ко всей вахте. Бегом несся Валерка Озимок на полати. Свечи закрепил, а потом по металлическим ступенькам вниз. Нет времени сосчитать, сколько их навешено на вышке. Под ногами глина, сам натаскал ее резиновыми броднями. Того и гляди поскользнется и загремит вниз. А на землю ему смотреть страшно. Пошел элеватор вверх — готовь новую свечу. И так все восемь часов — вверх и вниз. Не присесть, не разогнуться. Никому не скажешь, не пожалуешься на буровика. Сам напросился на работу. Влип хуже некуда. Занесло к черту на кулички. Если не убьется, то комары живьем съедят!
Вздыхая, Валерка Озимок жалел себя, припоминал вольготную жизнь. В тот счастливый первый месяц. Спасибо надо бы сказать мастеру Кожевникову, устроил курорт! Он не тратил ни одного дня зря. Облазил все озера вокруг, узнал, где можно при случае набить уток, а где гусей. Нашел и норы песцов. После отлива бродил но отмели и собирал ракушки. Но любимым местом для него была столовая.
Прислали в бригаду повариху из ПТУ. Девчонке восемнадцать лет, зовут Катька. Лицо — шар, глаза — два пятачка. Смешливая. Все в бригаде для нее «дяденьки». И даже он, Валерка Озимок, «дяденька». Стоило ему начать травить баланду, Катька-повариха усаживалась на табурет, подпирала щеку рукой и слушала, аж рот открывался от удивления.
Валерку Озимка привлекала не молоденькая повариха, а открытая дверь склада. Вроде магазин без продавца. В фанерных ящиках печенье и пряники, в коробках конфеты разных сортов, банки сгущенки, повидло и компоты. Глаза разбегались от такого изобилия. «Шуруй, Волга, лед тронулся!» — приказывал себе Валерка Озимок. В магазине есть деньги — покупай, а нет — гуляй, парень. А на складе все просто. Увидел трехлитровую банку с компотом — бери. Компот из персиков. Сроду такого не ел.
— Кать, я персиковый компот попробую.
— Бери, — милостиво разрешала повариха и рисовала в тетради палочку. Палочка к палочке — забор.
Все было бы ничего, да столкнулся Валерка Озимок с буровиком. Как-то остановил его Гали Рамсумбетов.
— Слушай, Валера, ты не инвалид войны случайно? Что это у тебя правая рука не подымается. Где отбил?
— Да нет, — промямлил парень.
— Работай тогда в полную силу. Ребята вкалывают, а ты филонишь. Я тебя взял в бригаду, выходит за тебя и в ответе.
— Пару дней мне надо еще продержаться.
— Да что с тобой?
— Не продашь? — на всякий случай Валерка Озимок оглянулся по сторонам. — Я карты делаю. У меня под мышкой бумага. Пропитается потом, вощеной станет.
— Кто научил?
— Парень в аэропорту. Срок у него кончился, в Херсон тянул.
— С кем ты стучать собираешься?
— Хотя бы с тобой? Можно в буру, можно в очко.
— Я не играю.
— Боишься проиграть? Раз, два, — засмеялся Валерка Озимок, — деньги ваши, стали наши!
— А я думал, ты умнее.
— Какой есть, не глупее тебя. Тоже нашелся мне учитель. Мастер учит, Володька Морозов норовит мораль читать, Шурочка Нетяга тянет в ученики. Спасибо инженеру Лягенько — делом занят, ему не до меня. Так я и пришел на урок, греми колокольчиком!
— В самом деле, придется за тебя взяться как следует. Приедет мастер, филонить не даст. Павел Гаврилович — человек!
— Был у нас в ПТУ такой же чокнутый. Все правду искал. Хобот отбили — поумнел. Мастера тряханут в Тюмени, все болты растеряет. По головке не погладят, что буровая стояла! Я не «того», а соображаю!
— Заткнись, гадина!
— Повтори еще раз, я тебя распишу! Я гадина?!
Валерка Озимок сунул руку в карман, где лежал перочинный нож. Но не успел вытащить руку, как Гали Рамсумбетов сжал ее стальными пальцами: недаром привык играться с тяжелыми железками.
— Пусти! — зло прохрипел Валерка Озимок. От боли капли пота выступили у него на лице.
— Я взял тебя с испытательным сроком… Помнишь уговор, — спокойно сказал Гали. — Со мной не шути. Я из тебя двух зеков враз сделаю. А нож давай сюда. Буду карандаши затачивать, мой затупился.
Валерка Озимок от природы был трусом. Он сразу почувствовал силу буровика. Пожалуй, лучше с ним не связываться.
— Держи.
— Пижон, таким перышком только спину чешут, — сказал презрительно Гали Рамсумбетов и опустил маленький ножик в карман спецовки. — Умней, Валера. А карты брось. Играть с тобой никто не станет. Работой мы заняты. Говорю как товарищ. Нагляделся я на дураков. Видел и воров в законе. Блажат из них многие, кто крест нацепит на шею, выпилил в колонии обломком напильника. А другой наколет себе грудь английскими булавками и доволен. Чудят. А почему? Без мечты живут. Забыли, что люди. Ну иди гуляй! Пораскинь мозгами, подумай!
Ушел Валерка Озимок в тундру. Хорошо, что никто не слышал их разговора. Собрался было заглянуть к Катьке-поварихе, но передумал. Не избил его Гали Рамсумбетов, но обидел здорово. И распаляя себя, Валерка принялся обдумывать, как лучше отомстить буровику. «Я гадина! Я гадина! А гадина кусается. Подойдет момент, и я укушу!» Он злобно сжимал и разжимал кулаки. Вытащил из-под мышки листки из ученической тетрадки и посмотрел. Бумага пропиталась потом, посерела, но вощеной не стала. Наврал зек. «Целый месяц таскал, — зло подумал он. — Попался бы мне трепач, душу бы всю из него вытряс. В бане из-за карт не мылся. Грязью зарос!» Он хотел порвать листочки, но пожалел. Засунул их в бурильную трубу. Может быть, еще пригодятся. Сделает карты, сыграет с Катькой-поварихой в подкидного дурачка. А потом можно научить играть и в очко. Играть на сгущенку!