— Жми, Валера! Жми, Валера! — кричали буровики.
Прыгал Валерка Озимок, как заяц с кочки на кочку, по колени провалился в болото. Добежал до вертолета и чуть не упал. Отдышаться никак не мог, сипел, как кузнечные меха.
Вертолет опустился. Длинные лопасти промолотили еще несколько кругов и остановились. Последний порыв ветра охладил разгоряченное лицо Валерки Озимка. Бортмеханик откинул яйцевидную дверь. Не поздоровался, а нетерпеливо рявкнул:
— Шевелись, братва!
Валерка Озимок ткнулся на алюминиевую лавку. Не успели еще буровики усесться, как движки раскачали вертолет и он свечой пошел вверх. Развернулся над буровой вышкой и полетел вдоль берега моря.
Далеко видно с верхних полатей, но разве сравнишь обзор из вертолета. Припал Валерка Озимок к круглому окну, и глаз не может оторвать. Вот-вот должен ударить красный столб огня на «Горке», но время уже вышло, а огня все не было видно. Встревожился верховой. Повернулся и спросил у Петра Лиманского:
— Куда летим, помбур?
— На факторию летчики должны залететь. А потом по бригадам. Соберут летчики народ — и на аэродром.
— Понятно, — Валерка Озимок обрадовался, что представился случай побывать на фактории. Может, удастся увидеть настоящих охотников-ненцев.
Петр Лиманский развязал свой вещевой мешок и достал толстый кошелек. Пересчитал хрустящие деньги и усмехнулся.
— А что на фактории есть? — спросил самодовольно Валерка Озимок и похлопал купеческим жестом рукой по карману.
— Что хочешь. Надо своей хозяйке подарок купить, — сказал помбур и погладил рукой выбритую щеку.
«И мне бы что-нибудь купить. А кому? — подумал Валера Озимок, вспомнил о Катьке-поварихе. — Возьму вот и куплю ей на последний трояк духов. Пусть обливается. Не вор я, а так, шалопут. Неплохой парень!» Пододвинул ногой Валера Озимок к себе вещевой мешок, не стал доставать кошелек. Это у ребят деньги, а у него — триста копеек! Лучше не срамиться!
Повернулся он к окну и стал смотреть на берег моря. Тянется пустынная кромка берега, ни одного следа. Кое-где навален плавник. Раскатали морские волны бревна. Сохнут на ветру, как туши тюленей.
Вертолет клюнул носом, и Валерка Озимок ударился лбом о край окна.
Из кабины летчиков вышел бортмеханик, высокий парень в яловых сапогах с ремешками.
— Мужики, — сказал он, — садимся в фактории. Можете отовариться, командир дает десять минут. Берем на борт женщину — и по газам. Через два часа вы должны улетать в Тюмень. Усекли?
Вертолет опустился недалеко от черной приземистой избы с маленькими окошками. К вертолету подбежала стая собак разных мастей. Расселись вокруг.
Бортмеханик открыл запоры. Буровики спрыгнули на землю — и наперегонки к открытой двери избы.
Валерка Озимок замешкался. Вбежал позже всех в темный коридор и только там понял, что две избы поставлены одна против другой под общей крышей. Коридор — вроде крытой короткой улицы. Справа дверь в жилую избу, а слева — в магазин.
Дернул парень дверь и застыл на пороге. Магазин как магазин. На прилавках выстроились бутылки с водкой и спиртом, в ящиках пряники, печенье и конфеты. С потолка свешиваются красные медные чайники. Один такой чайник он по дурости принял за солнце. Висели собачьи унты и серые валенки. У другой стены выстроились в ряд ружья, в металлических ящиках дробь и порох.
Загляделся Валерка Озимок на ружья! Стал прикидывать, какое он купит, когда разживется деньгами. Двустволки, а около них одностволки, переломки. Одна краше другой! Вздохнул он и решил купить себе граммов сто пряников и столько же конфет. На три рубля не разгуляешься. А Катька пусть подождет.
А буровики торопили продавца, требовали разные товары. Петру Лиманскому приглянулся цветной платок: по черному фону — красные розы. Бортмеханик ухватил медный чайник. Второй летчик примерял пыжиковую шапку-ушанку.
Сунул Валерка Озимок руку в вещевой мешок, чтобы достать свой кошелечек, и остолбенел: кошелька нет, а вместо него попалась картонная коробка, какой у него сроду не водилось. Пошарил еще, и под руками нащупал мягкий вязаный свитер. Он перебрал одну вещь за другой и не мог понять, что случилось. Пока на него никто не обращал внимания. Валерка Озимок выбежал из магазина, прошмыгнул длинным коридором, забежал за избу и развязал мешок. Вытряхнул вещи на мокрую траву. Глянул и ахнул. Вещи не его, а Гали Рамсумбетова. Свитер с «молнией», клетчатая рубашка-ковбойка, шерстяные носки, зимние портянки. Открыл коробку и остолбенел — толстая пачка денег. Сверху белая бумажка «Триста пятьдесят рублей».
Смахнул Валерка Озимок градины пота со лба. Увидел расширенные глаза Катьки-поварихи. Уперлись в него, как два круглых пятака.
«Вор!» Валерка Озимок втянул голову в плечи и испуганно огляделся. К нему подбежала разномастная стая собак. Уселись вокруг. Высунув красные языки, смотрели, как он ворошил вещи.
— Кш, — зло выругался Валерка. Заметил щель в поленнице и юркнул в узкую дыру. Запахло собаками. Он чихал от набившейся в нос собачьей шерсти, но не вылезал, наоборот, пробирался все дальше и дальше в глухую темноту, чтобы понадежнее спрятаться.
Скоро услышал, как взлетел вертолет. Видно, искать его не стали, торопились на аэродром к транспортному самолету Ан-26.
Из щели Валерка Озимок видел, как мимо него прошли два невысоких ненца в меховых малицах. Что-то говорили один другому, показывали вверх руками. Потом из избы вышел толстый мужик-продавец. К нему подошли ненцы. Продавец вернулся с ружьями.
Ненцы рассматривали ружья, заряжали их патронами и стреляли.
Валерка Озимок вылез из своего убежища, когда солнце успело доползти до горизонта и снова пошло вверх огромным красным шаром.
«День, ночь буду идти, а вернусь на буровую, — думал он. — Объясню Гали, как все получилось. Должен мне поверить. Не вор я, не вор!»
Идти вдоль моря долго, и он стал пересекать тундру, как сделали вертолетчики.
Валерка Озимок шел и подсвистывал собакам, чтобы не бросали его. Теперь он их не отгонял. Боялся, чтобы в самом деле не напороться на белых медведей. Говорили, что они охотятся вдоль берега моря на тюленей. А вдруг забредут в тундру! Медведи есть медведи. Дорога им не заказана!
«День и ночь буду идти, а дойду до буровой. Только бы поверили, только бы поверили…»
Собаки поняли, что незнакомец уводил их в тундру, и одна за другой стали возвращаться на факторию.
Валерка Озимок упрямо шел вперед и не оглядывался.
Глава 15СКУПАЯ ПОХВАЛА
Иван Тихонович всегда с суеверным страхом поглядывал на перекидной календарь: боялся приближения весны и осени. В дождливые дни, а их всегда много в эти времена года, заявляли о себе старые раны, и для него наступали бесконечно долгие бессонные ночи. Он глотал горстями снотворные таблетки, а когда удавалось забыться в полубредовом сне, возвращались забытые воспоминания о госпиталях и одолевали сильные запахи лекарств.
А недавно он заметил, что стал избегать зеркала: слишком заметно начал сдавать. Лоб изрезали морщины, под глазами дряблые мешки, в волосах седые пряди.
«Старость не радость!» — вздыхал он, удивляясь, как непостижимо быстро летело время, и один год торопил другой. Однажды в троллейбусе парень толкнул его локтем и, не извиняясь, насмешливо сказал: «Давай, старик, просовывайся!»
«Старик»! А он не хотел этому верить. Может быть, со стороны он и выглядел стариком, но он чувствовал, что не потерял былую силу, у него такой же крепкий кулак. Хотелось тряхнуть парня и заставить уважать «старика» фронтовика. Это они выиграли войну. Без прошлого нет и настоящего. Известна ли эта истина парню? Он, наверное, даже не представляет, какой ценой досталась народу победа. Каждый солдат и офицер, если они еще живы, — герои. Жаль, что молодежь этого не понимает! В библиотеке один раз он услышал оскорбивший его разговор. «Опять про войну книга? Надоело читать». А ведь о солдатских подвигах написано еще до обидного мало. Больше бы хотелось знать о Сталинградской битве, о разгроме фашистских войск под Москвой, о завершающем Берлинском сражении, о выдающихся советских полководцах.
Прожитые годы виделись ему по-разному. Одни почти забылись, а другие возвращали его на полевые аэродромы, ко дням обороны и наступления 1-го Украинского фронта. Он так и не удосужился сосчитать, сколько раз его истребительный гвардейский полк менял аэродромы, пока дошел до Берлина. Память помимо воли возвращала его к проведенным воздушным боям. И порой ему казалось, что воевал не он сам, а другой двадцатидвухлетний парень — тоже Иван. Он хорошо знал своего тезку, восхищался им, а иногда и здорово ругал. Сегодня он заставил бы того молодого Ивана действовать и летать совершенно по-другому на Як-3. Разве можно было так безбожно мазать в первых боях? Горячился Иван, открывал огонь из пушек с дальней дистанции по фашистским летчикам. А должен был сбивать. Потом он поумнел, одерживал победу, но самое главное, научился видеть в воздухе. В каждом воздушном бою постигал трудную науку ведения боя. И все его раны — это зевки и ошибки молодого летчика.
«Иван, фашисты строго принимают зачет по высшему пилотажу, — говорил командир полка летчику. — Благодари бога, что не сыграл в ящик. Ты везучий парень!»
Очередько и теперь восхищался своим тезкой. Надо было обладать настоящей отвагой и мужеством, чтобы заявить тогда командиру полка на очередном разборе: «В звене болтается летчик. Третий — лишний. Звено — пара летчиков. Ведущий и ведомый!» Вспомнил, как майор Варчук удивленно вскинул брови:
«А вы уверены, младший лейтенант Очередько? Забыли, что наш боевой устав написан кровью лучших летчиков? Они проводили бои в Испании, на Халхин-Голе. Какое вы имели право летать без третьего летчика?»
«Мотор забарахлил у сержанта Евстигнеева».
«Мотор в самолете оказался исправным. За невыполнение боевого приказа сержанта Евстигнеева будет судить трибунал!»
«Должны судить меня! Я зап