— Спасибо. Лечат хорошо. Толстеть стал.
— Ты в какой палате?
— В третьей, общей.
— Я устрою сейчас разгон главному врачу больницы. Разве не могли найти отдельную палату?
— Лежал в отдельной. Сам попросил, чтобы перевели в общую. Одному скучно лежать, того и гляди, что завоешь волком. А на людях, говорят, и смерть красна!
— О какой смерти ты болтаешь? Мы с тобой еще повоюем, гвардеец. «Умирать нам рановато, есть у нас еще дома дела». Слышал такую песню? Кто с тобой лежит? Как мужики?
— Николай Евдокимович Чеботарев, геолог с Полярного Урала Кухаренко. На маршруте упал в трещину, ногу сломал, чудом выбрался.
— А Чеботарев как попал в больницу?
— Радикулит у него.
— Радикулит тем и хорош, что врачи не знают, есть он или нет его. Любого врача можно обвести. Ну, ладно. Поправляйся скорее, Иван. Нужен ты для работы!
Вместе с большой пачкой газет Ивану Тихоновичу медицинская сестра вручила письмо от Насти. Он не ожидал, что она так быстро ответит на его последнее большое послание. Торопливо, с каким-то страхом вскрыл конверт, прочитывая один листок за другим. Он привык к Настиному почерку, большим и круглым буквам.
«…Олег всегда скуп на похвалу, но тебя, Иван, он просто захвалил. Я не знаю, какими словами выразить свою благодарность, — писала она. — Такое отношение к Олегу убедило меня, что ты действительно любишь моего сына. Наверное, я виновата, что вы раньше не подружились. У Олега был бы отец… но не хочу ворошить прошлое, чтобы не обижать тебя. Ты для меня всегда дорог. Я люблю тебя и буду всегда любить своего милого Ивана… Ивана Тихоновича. Очень прошу, берега себя. Олег пишет, что ты много работаешь и летаешь. Разве нет никого моложе? Уступи им штурвал. Никогда не думала, что судьба так удивительно распорядится, и Олег получит предписание в твое управление. Спасибо, что ты сам подымался с Олегом в воздух, проверял его. Спасибо тебе за то, что ты есть на свете, что живешь рядом со мной и Олегом».
Иван Тихонович задумался, медленно поглаживая заросшую колючую щеку. Не иначе, как в Олеге заговорил разум, и он сочинил для матери небылицу об их встрече. Ее не было, а должна бы произойти!
Глупый, глупый мальчишка! Но он не может его ругать. Наверное, в молодости всем свойственно ошибаться. Ну, ничего, при встрече разберутся.
Письмо от Насти растревожило Очередько и по другой причине. Она любит его. Но по-прежнему они не вместе. Он одинок в этой больнице. Посещение секретарши, милой женщины с подсветленными волосами, и ее заботливые передачи не заменяли теплоту близкого человека.
Он с завистью смотрел на Чеботарева. Его часто навещала жена. Она прилетела из Уренгоя. Испуганно хлопотала около него, торопливо рассказывала всякие новости, жаловалась на сына. Поведение Чеботарева с женой вызывало недоумение Очередько. Не понимал холодности бурового мастера, который неохотно слушал жену и старался поскорее выпроводить ее. Часто она не сдерживалась, плакала. Очередько не знал причину ее слез, но догадывался, что в семье Чеботаревых не все ладно, и жалел женщину. Замечал, что Чеботарев получал от кого-то письма и поспешно прятал их в карман пижамы. А вот геолог Кухаренко не таился. Он любил раскладывать полученные письма вокруг себя на постели, как карты во время пасьянса. Видно было, что они радовали его, зажигали бодростью.
— Послушайте, Иван Тихонович, — восклицал Кухаренко. — Ребята перешли работать на Хауту. Ну, и народ, должен я сказать! Халькопирит отыскали. Пока меня здесь эскулапы будут ремонтировать, они двинут к пяти озерам. Помяните мое слово — отыщут залежи меди!
— Я знаю пять озер около Щучьей реки! — оживлялся Иван Тихонович. Ему доставляло удовольствие вспоминать изученные районы, над которыми приходилось летать. Закрывал глаза, и сразу громоздились высокие пики скал и самый величественный — Рай-Ис. Заснеженную вершину царапали облака. Яркие краски гор, воды, льда с черными глубокими тенями не забывались. Полярный Урал — трудный район для любого летчика. Полеты редко когда заканчивались без происшествий. Никогда нельзя лучше облетать район, точно предугадать погоду: в июне можно столкнуться со снегопадом, а туманы — постоянные гости в горах.
В палату вошла медицинская сестра со сливовидиыми глазами, две черные косы лежали на ее плечах.
— Иван Тихонович, какой-то ненец привез для вас оленины. Просил, чтобы больше кормили мясом.
— Маша, разве я у вас отощал? — улыбнулся Иван Тихонович. — А как его имя, не узнали?
— Сероко или Вероко… Сторож не разобрал.
— Неужели, Сероко пожаловал? — удивился Иван Тихонович. Ему вспомнилась давняя история, которая произошла восемь или десять лет назад. Летал он тогда на стрекозе Ми-1. Подняли по тревоге. В обской губе шквальный ветер оторвал льдину с рыбаками и унес их в море. Лепил снег, видимости никакой. Спасали точные приборы. Дошел до губы, а где рыбаки, представить себе не мог. К счастью, солнце пробило облачность и на секунду высветило ледяное поле. Не успел, как следует осмотреться, а солнце уже снова скрылось. Сколько летал не представлял. Наверное, больше двух часов. Наконец заметил льдину среди темной воды. На ней семь рыбаков. Мужчины и женщины в темных малицах из оленьих шкур. На льдину выпрыгнул бортмеханик. «Сажай баб, а потом мужиков», — распорядился бригадир Сероко…
— Неужели приезжал он? — повторил удивленный Иван Тихонович. — Я был однажды гостем Сероко, пил чай в его чуме.
Мысли Очередько невольно перенеслись к Олегу Белову. Представил, как летчик сидит перед картой и прокладывает маршрут полета. «А вдруг он окажется в поселке Япиксале? Для Олега открыты полеты по многим направлениям: на мыс Каменный, в поселок Сай-яха, Морде-яха. Увидит он и озера: Яббу-то, Неун-то и Янде-то.
Память цепко держала непривычные названия и давние маршруты полетов. Решил, как только выйдет из больницы, слетает на Харасавэй, чтобы оказать экспедиции настоящую помощь транспортными самолетами.
Глава 16ЧП
Море штормило. Тяжелые волны с накатом били о крутой берег, захлестывая широкую песчаную отмель плавником и рваными сетями с рыбой.
Стонущие порывы ветра сотрясали разбросанные балки на «Горке», сносили в сторону ревущее рыже-красное пламя горящего газа. Павлиньим хвостом они били в край низкого неба, расцвечивая черные, тяжелые облака сполохами пляшущих огней.
В первые три дня, проведенные на Харасавэе, Олегу Белову казалось, что время остановилось, а сам он со своим экипажем Ми-8 оторвался от земли и летел над волнами на воображаемом корабле под красным парусом и страшный ураганный ветер гнул мачту, гудел и свистел в реях и снастях, нагоняя смертельную усталость и сонную одурь.
Низкие тучи придавили землю. Дождь то переставал, то принимался лить с новой силой, и капли становились все крупнее и тяжелее. Горизонт давно скрылся за серой пеленой, и, как за глухой стеной, не было видно ни зелени тундры, ни ближайших озер с перекатывающимися высокими волнами, ни горбатых холмиков мочажин.
Нельзя представлять Север по чужим рассказам, надо все самому пережить и перечувствовать.
Испытания для Олега Белова начались неожиданно, и самое главное было еще впереди, когда ударят свирепые морозы и задует пурга. Он не имел права расслабляться, позволить себе хоть один раз встать позже обычного.
— Подъем! — будил громким голосом командир вертолета свой экипаж. — На зарядку, становись!
В дождь или ураганный ветер они выбегали к площадке, где стояла зеленая винтокрылая машина. «Здравствуй, конек! — мысленно здоровался Олег Белов с Ми-8. — Соскучился без дела? Я тоже с нетерпением жду погоду. Видишь, что здесь творится?» Он первый шагал к грузовой стреле и, подпрыгнув, повисал на круглой трубе, как на перекладине турника. А когда поднимался на согнутых руках, видел сверху Вась-Васю. Бортмеханик стоял, широко расставив ноги в кожаных сапогах, и считал, сколько раз выжимался командир. Между ними шло негласное соревнование. Олег Белов был обязан Ачкасову за науку. Командир эскадрильи не требовал слепого подражания, но в исполнении простого физкультурного упражнения чувствовалась подсказка: старайся держать себя в форме и не теряй присутствия духа ни при каких обстоятельствах.
— Раз, два, три! — произносил с нескрываемой завистью Вась-Вась, смотря, как легко подтягивался летчик. Он знал, сколько потребовалось труда и усилий, чтобы выполнять упражнения с такой легкостью и изяществом. — Двенадцать!
— Вась-Вась, покажи класс! — подзадоривал Касьян Горохов.
— Какой класс? — протестующе закачал головой бортмеханик, вроде не соглашаясь со вторым пилотом, но польщенный его вниманием. — Какой класс? Ачкасов, вот кто истинный мастер.
Не торопясь, направлялся к вертолету, медленно раскачиваясь, как ходят моряки, развернув грудь.
Олег Белов выжидающе поглядывал на соперника: в соревновании должен побеждать сильнейший. Пока ему это не удавалось.
Вась-Вась успел ухватиться руками за перекладину грузовой стрелы и тут же послал тело вверх. Руки напряглись, и под тонкими рукавами нижней рубашки обрисовались круглые шары мускулов.
Олег Белов залюбовался бортмехаником, громко ведя счет.
— Восемь, девять, десять! — повернув голову, он увидел в черных тучах полоску синего неба, и ему показалось, что она, как холст полотна, раздиралась упругими порывами холодного ветра. — Одиннадцать! — сказал он, продолжая оборванный счет.
— Одиннадцать не вышло! — недовольно сказал Вась-Вась, удивленно смотря на высокую перекладину, не понимая, что же произошло. — Все. Одиннадцатый раз не выжался.
— Объявляю победителя! — выкрикнул Касьян Горохов, который не прочь был подурачиться. Подошел к Олегу Белову и поднял его правую руку. — Победил Олег Белов!
После подтягивания выполнили комплекс физкультурных упражнений. Зарядка всегда заканчивалась бегом. Олег Белов устремлялся вперед по натоптанной тропинке вокруг посадочной площадки, обозначенной по углам старыми покрышками.