— До пенсии мне далеко, — тихо сказал Олег Белов, удивляясь, как неожиданно раскрылся перед ним командир вертолета.
— Тефтельки будут вкусненькие. Борщ будет вкусненьким. Компот будет вкусненьким!
Утром экипаж начал собираться на полеты. Перед уходом из балка Свиридов разбудил Олега Белова и сказал:
— Сочини что-нибудь вкусненькое. Продуктов не жалей.
Олег почувствовал, что еще секунда и он взорвется. Наговорит дерзостей или полезет в драку. Остался в экспедиции не варить борщи и жарить картошку, а работать такелажником. Его труд нужен буровикам. Успел со многими познакомиться, проникся настоящим уважением к их трудной работе. Можно до первой буровой добраться и на вертолете, но ему не хотелось еще раз находиться рядом с Кириллом Свиридовым. Пускай тот остается, каким родился. Переделать его нельзя. Отправится на буровую Р-19 пешком. Двадцать километров пройдет!
Первый раз ему пришлось идти по узкой песчаной отмели. Привык смотреть на тундру, изрезанный берег моря с отмелями, выброшенным плавником и рваными плетями водорослей сверху, но сейчас та же самая земля, море открывались ему по-новому, в своей неповторимой красоте.
Вдоль отмели кормились нырки. Летчик видел их впервые, как и снующих маленьких куличков. Налетавшие утки то и дело ошеломляли его разнообразием яркой раскраски, неповторимыми голосами, криком, опахивая острыми крыльями. Стаи прижимались к высокому накату волн, то появлялись, то мгновенно исчезали, сворачивая в тундру.
Оказавшись рядом с буровой вышкой, Олег Белов впервые увидел ее величественную красоту. Стальная конструкция горделиво возвышалась, вознесясь на сорок метров над тундрой. Все его прежние посадки около буровой не давали полного представления о характере работы. Олега поразил грохот моторов, скрежет лебедки на блоках и барабанах, скрип спускаемого толстого троса. Свист авиационных двигателей заглушал все рождавшиеся звуки. Переносил его на аэродром и успокаивал.
Олег Белов впервые оценил красоту маленького городка рабочих. Раскрашенные масляной краской балки радовали глаз, в их расположении чувствовался определенный замысел.
Кожевников приветливо встретил летчика. Не выразил удивления, точно знал о его приходе. Налил в кружку крепкий чай, пододвинул гостю хлеб, масло и варенье.
— Перекусите с дороги. Простите, мы не знакомы. Как вас зовут?
— Олег Белов.
— Павел Гаврилович Кожевников. Мастер Р-19.
— Я хотел бы у вас немного пожить, — стесняясь, сказал летчик и почувствовал, как запылали щеки. — Получилось вроде отпуска. Может быть, слышали — я разбил вертолет? Отстранили от полетов. Придется, видимо, менять специальность. Хочу познакомиться с работой буровиков.
Кожевников смотрел на летчика и думал о Валерке Озимке — истинном виновнике аварии Ми-8 и всех бед летчика. Но не стал говорить сейчас об этом, чтобы не бередить раны Олега.
— Олег, мой помощник инженер Лягенько улетел на вахтовом самолете на отдых, располагайтесь на его койке. Я сейчас достану вам чистое белье, полотенце. Поживем вместе. Признаться, мне никогда не приходилось видеть вот так-близко летчиков. В войну нас прикрывали истребители, помогали в наступлении самолеты-штурмовики, прорывали оборону противника бомбардировщики. Спросите любого фронтовика, какой ему полюбился на войне самолет. Непременно ответит: горбатый! Это штурмовик!
— Я знаю, — тихо сказал Олег Белов. — Мама рассказывала. Она служила и истребительном полку оружейницей, а отец был летчиком-истребителем.
— Жив?
— Н-нет, — печально покачал головой Олег Белов. — Отца сбили над Берлином.
— А я вот дошел до Берлина. Правда, не догадался расписаться тесаком на рейхстаге!
— А надо было это сделать! — согласился сразу Олег Белов.
— Теперь уже поздно! Вот что я скажу, Олег, наше поколение самое малочисленное. Война выгрызла лучших парней. Вот недавно, во время отпуска летал в Баку отметить сорок дней. Похоронили разведчика моего отделения Сашку Лозового. Неудобно называть Сашкой, но иначе не могу. Скажу Александр Лозовой и за именем не увижу разведчика. А другое дело — Сашка. Он встает передо мной, развеселый гармонист, песельник, — Кожевников помолчал, сведя брови к переносице. — Я не замучил своим брюзжанием? Мы, фронтовики, все одинаковые. Старыми воспоминаниями живем до сих пор. Не выбить, не вытравить годами!
— Мне очень интересно вас слушать, Павел Гаврилович, — Олег невольно подался вперед. — В отряде у нас есть летчик Нецветаев, тоже из бывших фронтовиков. Летал на разведку на бомбардировщике. Начнет рассказывать о своих полетах — дух захватывает. Летал на Пе-2. Слышали о таком? Пикирующий бомбардировщик.
— Не слышал, а видел, — закивал головой Кожевников. — Он с двумя килями, торчат, как лопаты.
— Точно, точно, — согласился Олег, отмечая зоркую наблюдательность бурового мастера. — Нецветаева два раза сбивали. Горел.
— Всем досталось в эту войну, — Кожевников еще ниже опустил голову, словно отдавал дань памяти погибшим товарищам. — Война никого не щадила: пехотинцев, танкистов, артиллеристов и нас, саперов. Доставалось и летчикам. Видел я, как сбивали самолеты. Падали горящие!
Во время неторопливого разговора Олег Белов начал немного успокаиваться. Ему не терпелось познакомиться с работой бригады. Он вспоминал многих рабочих, они прибегали встречать вертолет. Каждый прилет был для них праздником.
— Сегодня должен прилететь вертолет за заглушками, — сказал Кожевников, думая, что сообщает летчику приятную новость.
— Не смотрел я плановое задание на сегодняшний день, — чистосердечно признался Олег Белов. — Если понадобились заглушки, летчики перебросят. Я слышал о заглушках, сам их возил, но не понимаю, зачем они нужны.
— Проверяем буровые трубы под давлением. Я покажу, как мы проводим испытание.
Олег Белов прижился на буровой. Рабочие охотно приняли его в свой коллектив, много разговаривали, рассказывали о себе. Особенно он сдружился с Владимиром Морозовым и Петром Лиманским. Вместе с ними он ходил на вахту, присматривался к их работе, а иногда и помогал. Особенно ему нравилось работать с верховым Тарасом Слобанюком. С завидной легкостью он вбегал по металлическим ступенькам наверх, на полати. Крюком захватывал очередную свечу, подвешивал ее на элеватор.
На полатях чувствовалась высота, и Олегу Белову казалось, что продолжался прерванный полет. Он жадно ловил лицом порывистый ветер, дующий с моря, вглядывался в тундру, в угрюмую черноту моря в завитках белых барашков.
С высоты терялось реальное представление о земле, траве. Цветы сливались в один ковер с вкраплением яркой желтизны осенних листьев на березках. Люди на площадке в защитных шлемах походили на круглые шарики одуванчиков. Буровики работали согласованно, в одном темпе, без лишней суеты у лебедки, механического ключа. Свинчивали свечи. Опускали их и выдергивали из устья. Смотря на них, он редко удерживался от горестного вздоха. Страстно хотелось летать. Его место за штурвалом винтокрылой машины. Приходили на память слова одного известного вертолетчика: «Смысл жизни там, где борьба и победа над сложностью твоей работы, над скоростью и высотой». Олег очень уважал автора этих строк, мог без конца перечитывать его книгу, помнил буквально каждую строчку.
Но с особой радостью Олег Белов проводил время по утрам около рации, когда на утреннюю перекличку выходил Кожевников. Узнавал, что происходило на других буровых, жил их делами. По запросам буровых мастеров мысленно строил свой вылет, определял, какие грузы придется везти в фюзеляже, а какие на подвесе. Рассчитывал маршрут полета без вторых залетов.
Прислушиваясь в радиоперекличке к разговору диспетчера «Горки», он знал, сколько поступало требований на заглушки, и два железных отрезка труб с резьбой перебрасывали с одной буровой на другую, как любимую игрушку. Однажды он записал: «С Р-25 взять заглушки, доставить на Р-23». А через пять дней заглушки забрасывались экипажем на буровую Кожевникова. Записал и забыл, а через неделю ему попался случайно листок, и он удивился, слушая требование мастера буровой Р-25.
— Срочно нужны заглушки, приступаем к опрессовке труб.
Несколько проведенных цветным карандашом линий позволили летчику вычертить несложный график путешествия заглушек между буровыми. Мысленно он проставил их вес. Вышло, что в течение одной недели Кирилл Свиридов не довез на своем вертолете шестьсот килограммов груза.
— Подбросьте заглушки, — требовал настойчиво буровой мастер Р-23.
Олег Белов удивленно разглядывал небольшой листок, заставивший его серьезно задуматься.
— Павел Гаврилович, заглушки присылают с завода? — спросил он, стараясь во всем как следует разобраться.
— Токари сами справляются. Для дела им нужны обрезки труб, — объяснил охотно буровой мастер, которому понравилась пытливость летчика.
— Надо иметь три комплекта заглушек, и отпадет необходимость перевозить их с буровой на буровую.
— До этого просто додуматься, — улыбаясь, сказал Кожевников. — Великие открытия делали не всегда ученые, а часто и умельцы. Но попробуй достать второй комплект заглушек. У начальника ремонтных мастерских найдется тысяча причин для отказа. А Кочин и Эдигорьян заняты планом. Если разбросать по счетам косточки, то выйдет, что для плана важно знать произведенные затраты для производства продукции, себестоимость! Уяснил? Себе-сто-имость! Сокращение рейсов вертолетов. Удешевление затрат на бурение. Тебе лучше знать, сколько стоит один час работы вертолета.
— Я точно знаю.
— А ты помножь стоимость одного часа работы на количество рейсов, и набегут десятки тысяч рублей. Гали Рамсумбетов быстро бы вывел дебет и кредит. Для себя он точно считает. И многие в бригаде это усвоили, ведут точный счет каждой копейке и рублю. Затраты экспедиции их не волнуют. А деньги государственные надо уметь считать. Мы с тобой хозяева страны. Нас должны беспокоить расточительство и глупые траты. Заглушки — серьезное предупреждение. Ты по-хозяйски отнесся к возникшей проблеме. Появится три комплекта заглушек — ощутимая экономия.