— Действительно, снег большой радости не сулит. Юрий Георгиевич, когда выйдете на пенсию, возьму вас начальником аэродромной службы. Всю нашу работу знаете.
— Уволь, брат. Когда выйду на пенсию, неизвестно. Да нужно ли выходить? Умру дома с тоски. А ты сам не зайдешь, не поинтересуешься, как я живу. Звать тебя приходится. Барином стал.
Иван Тихонович терпеливо ждал, зная, что после недолгого вступления Дед скажет, зачем пригласил. Присматривался к знакомому кабинету, отмечая про себя, что перемены никакой не произошло и все известные ему вещи на своих местах. Дед начал сдавать, но виду не показывал, по-прежнему держался крепко.
Познакомились они под Березовом. Иван Тихонович летал тогда на Ми-4. Доставлял на буровые продукты, «мелочевку». По просьбе «папы Юры» на своем вертолете, нарушая все инструкции, доставил трос для лебедки на буровую. Его поступок равнялся подвигу, его оценили буровики и главный геолог экспедиции. Но командир отряда объявил выговор и отстранил от полетов.
О полете стало известно генеральному конструктору вертолетов и Миль прислал телеграмму: «Приглашаю ко мне испытателем…»
— А ведь я тебя, Иван, по делу вызвал, — Дед торопливо пересек кабинет, словно боялся встретиться глазами с Очередько. — Решил подкинуть настоящую работу. Намарал я тут кое-что, — торопливо, по-молодому подошел к столу, сгреб разбросанные листы бумаги и протянул, как букет цветов. — Познакомься с цифрами.
— Нужен переводчик. Что означает «бур»?
— Не хитри. Ты, Иван, понимаешь не хуже меня все эти сокращения и на буровые вышки нагляделся. Разберешься без переводчика.
— Действительно, переводчик не нужен. — Иван Тихонович присел к столу. Сосредоточенно начал вчитываться в колонку цифр. Время от времени озабоченно хмурил брови, забывшись, дергал мочку правого уха.
— Кусаются циферки? — обретя спокойствие, уже без страха спрашивал Дед, прохаживаясь по кабинету. Мягкий ковер скрадывал шаги, как трава в тундре. — Почему не спрашиваешь, куда придется возить?
Иван Тихонович поймал настороженный взгляд начальника управления. В них цыганская синева белков, быстрый и дерзкий взгляд.
Дед напряженно ждал ответа.
«Неугомонный Дед», — подумал Очередько, захваченный громадными цифрами, которые не мог сразу все осмыслить и старался делить их на грузоподъемность самолетов и вертолетов. Смутно мелькнула догадка о новой экспедиции и тут же пропала. И вдруг наступило прозрение. Вспомнил облет севера Ямала и просительный шепот Деда: «Ниже прижмись к земле, ниже. Мне надо все разглядеть получше!» Неужели Дед задумал выбросить экспедицию на берег Карского моря? Нет, это не фантазия.
— В дорогу собираешься, Юрий Георгиевич, а пороша — для отвода глаз. Охотиться тебе некогда. Понимаю. Пожалуй, покажу точку на карте, куда придется возить железки!
— Догадался?
— Пришлось, — Иван Тихонович сделал широкий шаг к карте и показал на север Ямала, уходящий тупым клином в море, куда перед его приходом так сосредоточенно и напряженно смотрел сам Дед.
— Волнует Харасавэй! — удовлетворенно усмехнулся главный геолог, проникаясь еще большим уважением к сообразительности Очередько. — Пора выбрасывать десант.
Голос Деда обрел свою обычную силу и характерность. Именно таким его знали в экспедициях, где не верили, что он вообще способен смеяться и как все может быть самым обыкновенным человеком, со всеми людскими слабостями, любить охоту, влюбляться, воспитывать детей, оплакивать смерть близких.
Иван Тихонович не спешил с ответом.
Дед продолжал:
— Пораскинь мои циферки по самолетам. Негабаритные грузы отдай вертолетчикам. Подсчитай, сколько потребуется всего бортов. Я должен точно знать. Доложу обкому партии. А потом составлю записку с точным расчетом в Совет Министров.
— Хорошо, я возьму листочки с собой. Посажу за расчет штурманов. Благо их у меня в управлении много.
— Только не подведи.
— Юрий Георгиевич, побойтесь бога. Когда я обманывал или подводил?
— Забыл, Иван, сейчас месяц Большого обмана? Сам познакомил с ненецким календарем.
— Месяц Большого обмана! Точнее не назвать. Небо в облаках, ни одной звезды. Две недели уже не летают на мыс Каменный и в Таз. Ненцы не ездят друг к другу пить чай. Без звезд легко сбиться с дороги.
— Иван, а из оленеводов вышли бы классные штурманы. Ты об этом никогда не думал?
— О чем только не передумаешь в течение месяца, а больше всего об ответственности, которую несешь. Нет полетов — виноват начальник управления. Снег заваливает аэродромы — отвечает начальник управления. Полет в Харасавэй высшей сложности. Каждого летчика не пошлешь. Надо подбирать лучших. Задали вы мне задачу, Юрий Георгиевич. Понимаю, исключительно из большой любви ко мне, но один я навряд ли справлюсь. Придется просить помощи у министра. Придут транспортные самолеты, вертолеты, и завертится карусель: надо размещать людей; обеспечивать жильем, устраивать ребят в школы и детские сады.
— Задачка!
— Задачка трудная, но выполнимая, — весело ответил Дед. — И совсем не фантазия.-А на охоту, может быть, все-таки и соберемся. Пороша в самом деле славная!
Выходя из кабинета начальника управления Иван Тихонович в приемной встретил бурового мастера Кожевникова. С ним его связывала давнишняя дружба. Началась она еще в госпитале в Германии, второй раз встретились они на Мегионе. Ярким воспоминанием предстала картина тех дней. Особенно момент, когда ударила первая нефть. Мастер умылся нефтью, а потом плеснул и в его, Очередько, подставленные ладони черную пахучую жидкость. Иван Тихонович не удержался и натер себе щеки нефтью. Незабываемы дни первых успехов, гремящей музыки оркестров, митингов, красных знамен и плакатов.
— От Деда? — спросил хрипловато Кожевников, после того как поздоровался. Его нажженное морозом и ветром лицо за два года работы в управлении чуть посветлело, кожа стала мягче. Глаза смотрели по-прежнему молодо и дерзко, с вызовом. — И меня Дед пригласил, а зачем не пойму. Вчера виделись на совещании, ничего не говорил.
— Может быть, попросит слетать на Ямал, — предположил Иван Тихонович. — Слышал, что оттуда пришла телеграмма. Простаивает буровая. В одной из экспедиций уронили инструмент и нужно помочь растяпам.
— Возможно, — согласился Кожевников. Другой причины для вызова в кабинет он не видел.
Прошел месяц. Апрель в городе выдался солнечный, около деревьев вытаивали глубокие лунки в снегу. Под крышами домов вытянулись длинные сосульки и вели счет времени звонкой капелью.
Дед задержал взгляд на отрывном календаре с записями и разными пометками. Он не забыл о разговоре с Кожевниковым, но не мог понять, почему тот тянул и не сообщал о своем решении: согласен ли принять бригаду для работы на Харасавэе. «Неудачник есть неудачник, от такого дела отказывается!» Про себя он Кожевникова иначе не называл, как неудачником. Не мог объяснить, почему старого бурового мастера обходили награды. Ведь он начал работать еще на Мегионе, когда особенно не верили в успех, потом отличился в экспедиции в Правдинске, гремела о нем слава и в Тарко-Сале. Многие из учеников Кожевникова не один раз награждались орденами, стали Героями Социалистического Труда, а он так и остался в тени.
Дед мог предложить любому из самых прославленных буровых мастеров перейти на работу в новую экспедицию, и это приняли бы за честь. Но он хотел еще раз проверить Кожевникова в большом деле, чувствуя какую-то свою вину перед ним: почему не напоминал кадровикам о буровом мастере?
Задетый молчанием Кожевникова, Дед старался себе внушить, что обойдется без этого «неудачника», что в проигрыше останется Кожевников, а не он, начальник управления.
Раздался нетерпеливый телефонный звонок, Дед рывком снял трубку. Звонкий голос дочери обрадовал его. Она вышла замуж, жила с мужем в отдельной квартире, но по установившейся в семье традиции каждое утро звонила ему на работу. Раньше она сообщала о своих отметках, полученных в школе. Сейчас сама преподавала в институте студентам.
— Здравствуй, папанька! Как себя чувствуешь?
— Нормально, а про тебя мать говорила, что кашляешь?
— Кашляла, но все прошло.
«А вот Сашка мне не звонит, — подумал он с обидой про сына. — Совсем от рук отбился!».
…Александр рос своенравным мальчишкой. Увлекался многими предметами и долго не мог решить, кем ему быть. Записался в аэроклуб, но документы сдал в училище водников. В институте учиться не захотел. После армии начал работать верховым. Отшучиваясь, говорил: «Повторяю, отец, твой путь!» Работал помощником бурового мастера. И вот уже год, как он возглавлял бригаду.
Маша продолжала говорить, делилась с ним новостями, но Дед слушал ее плохо, мысли его были заняты уже Харасавэем. Не отпускали цифры. Он старался представить первую буровую во время работы, хотелось поскорее увидеть первый образец породы. Карта составлена приблизительно. Встретились же на Уренгое с аномальным давлением. А какое окажется давление в первых пластах? На все его вопросы должны ответить буровики и его Сашка.
Телефонный звонок успокоил начальника управления, и он с сожалением посмотрел на разбросанные бумаги, которые должен будет оставить на время. Наступило время приема. Сейчас потянутся со своими вопросами начальники отделов и служб. Его личное время кончилось. Дед с благодарностью вспомнил сейчас своего отца. Это он научил его рано вставать. Показывая рукой в окно, говорил: «Посмотри, сын, скворцы давно уже работают. Пора вставать. Солнце поднялось на работу, скворцы вылетели на работу. Только лодыри привыкли долго спать. Ты не хочешь вырасти лодырем, правда, сынок?»
Начался обычный рабочий день. Входили в кабинет к Деду работники управления, приносили бумаги, карты, сводки. Советовались, говорили о делах, командировках. Занятый посетителями, Дед не забывал о своем недовольстве Кожевниковым. А когда на глаза попадался листок календаря, начинал злиться. Мог позвонить в отдел и спросить у бурового мастера, какое он принял решение, но заставил себя терпеливо ждать. К терпению приучили его охота и рыбная ловля.