– Тебя этому братья-китайцы научили?
– Они, родимые… Нет, Аленушка, кроме шуток – тебе пора! – Он включил свет, глянул на часы. – Через сорок минут – комендантский час… Подъем! – Он вскочил, похлопал себя по дряблому животу, подошел к зеркалу, с отвращением посмотрел на всклокоченные седые вихры, на мешки под глазами, на морщины. – И зачем ты со мной связалась?..
– Любовь зла, – хмыкнула Алена. – Ты же меня соблазнил, профессор. Забыл, что ли? Помнишь, как шантажировал: не поставлю зачет, если не отдашься…
– Не было этого! – возмутился Зайцев.
– Шучу, шучу.
– А вот братья-китайцы не шутят. Они ведь всерьез обвинили меня в аморальном поведении. Моя разведка донесла, что мне грозит не только увольнение из универа, но и суд…
– Товарищеский?
– Товарищеский суд Линча… Нет, серьезно. Пора рвать когти. В китайской каталажке мне не выжить, Аленушка. Сердце не выдержит. Ты же знаешь мое больное сердечко…
– Как не знать. Значит, поэтому и решил бежать?
– И поэтому тоже.
– А еще почему?
– Будто не знаешь?..
– Хочу услышать.
– Потому что хочу быть с тобой.
– А почему ты хочешь быть со мной?
– Ну, Аленка, кончай дурить… ты прекрасно все понимаешь…
– Нет – почему? Почему? Почему?
Зайцев подошел к ней, притянул ее к себе, поцеловал в приоткрытый рот, пахнущий яблоком.
– Потому что я жить без тебя не могу, – тихо сказал он.
– Вот ведь какой противный, – так же тихо произнесла она, – ни за что ведь не скажет, что любит…
– Ни за что, – согласился он, – никогда…
– Я хочу бежать с тобой, – прошептала она, – давай вместе?
– Это глупо, – нахмурился Зайцев. – Зачем рисковать? У тебя есть нормальный пропуск, а я – на резиновой лодке… Ты встретишь меня на том берегу. Братья-немцы стрелять не станут.
– Нет, конечно. Они будут только рады принять такого гостя.
– Ладно, хватит болтать. Пошли!
Через пять минут они уже вышли из дома и направились к мосту через Енисей.
– Значит, так, – говорил на ходу Зайцев. – У меня все заранее приготовлено. Добрые люди помогли. Две резиновых надувных лодки – одна на этом берегу, под мостом, а вторая – на острове Отдыха, с той стороны, тоже под мостом. Встречай меня на левом берегу, примерно через час, где-то возле краеведческого музея…
– Ради Бога, будь осторожен, милый…
– Обязательно буду. За меня не волнуйся. Ну, вот мы и пришли… – Зайцев помахал рукой китайскому солдату с автоматом на груди: – Нинь хао, тун-чжи!
– Стой! – крикнул китаец. – Васа пропуск!
Из контрольно-пропускного пункта вышел еще один солдат, уже без автомата.
Алена достала пропуск и паспорт.
Китайцы внимательно проверили ее документы, светя фонариком. Зайцев достал сигарету, закурил.
– Бу-син! – сказал солдат. – Низзя курить!
– Дуй-бу-ци, – извинился Зайцев и затоптал сигарету.
– И-це чжэн-чан, – сказал солдат, возвращая Алене документы. – Порядок. – Потом повернулся к Зайцеву: – Ты – кто? Чжан-фу? Муж? Паспорт! Ху-чжао!
– Бу-ши! Нет-нет! – рассмеялся Зайцев. – Я ее просто провожаю. А живу в этой зоне, на правом берегу… Я профессор! Филолог! Юй-янь-сюэ-цзя! А это моя бывшая студентка…
– Проходи! – приказал солдат Алене. – Стоять низзя! Бусин!
Алена повернулась к Зайцеву:
– Я боюсь за тебя…
– Все будет хорошо, – сказал он. – Я тебе обещаю. Иди!
Сразу за контрольно-пропускным пунктом была трамвайная остановка. Алена подошла к трамваю, который должен был увезти ее на левый берег, в западную зону, к братьям-немцам. Зашла в трамвай, потом выглянула, крикнула:
– Я люблю тебя!
– Цзай-хуй! – крикнул он. – До свиданья!
– Как тебе не стыдно! – рассмеялась она, чуть не плача. – А еще профессор… Мне страшно, Зайцев!
– Все будет хорошо! – повторил он.
– Бу-син! Бу-син! – угрожающе надвинулся на него солдат. – Уходи!
– Прощай, товарищ, – сказал Зайцев. – Цзай-хуй, тунчжи!
Он отошел от контрольно-пропускного пункта и направился к Предмостной площади. Он знал, что солдат провожает его взглядом. Он не стал оборачиваться, хотя ему и очень хотелось это сделать.
Перейдя через Предмостную площадь, он свернул в темный переулок, потом круто повернул вправо – и окольным путем вышел снова на берег Енисея, только теперь уже на приличном расстоянии от КПП и от моста. Спустился к воде, присел на камень, закурил. Вроде никто его не преследовал. Тишина. Он встал и направился к мосту, где в кустах была спрятана резиновая лодка.
До острова Отдыха добрался спокойно, протока узкая, китайцы его не заметили. Перешел через остров, на другом его берегу нашел вторую спрятанную лодку. Теперь предстояло переплыть Енисей в его основной, широкой части. Он старался держаться ближе к мосту, с теневой стороны. Пока все шло нормально.
Иногда он оглядывался назад – нет, погони не видно, тишина, правый берег тонул во мраке, только на Предмостной светились огоньки КПП. Зато левый берег, где была западная зона, весь залит огнями реклам, оттуда доносилась музыка из парка и с Театральной площади. Там – пограничная зона, восточный рубеж НАТО. Там – левобережный Красноярск, оккупированный немецкими войсками. Там, на берегу, ждет его Алена…
Когда до левого берега оставалось метров триста, не более, луч прожектора с моста зацепил его лодку – и тут же сверху раздались пронзительные крики, и затрещали автоматные очереди.
– Вот суки, – ругнулся Зайцев, – это ж надо, сразу – стрелять… Господи, пронеси!
Не пронесло. Пуля попала в лодку – зашипел выходящий воздух.
– Врешь, не возьмешь! – по-чапаевски крикнул Зайцев и перевалился через упругий борт обреченной лодки. – И так доплывем!
Когда-то, в юные годы, он весь Енисей запросто переплывал, а тут – каких-то двести-триста метров… Пустяки!
Он плыл, плыл, плыл, и судьба берегла его от китайских пуль, но не смогла уберечь от инфаркта. Уже коснувшись ногой дна, он радостно вскинул руки, рванулся вперед с криком: «Я здесь, Алена!» – но тут же замер и задохнулся от острой невыносимой боли, схватился рукой за грудь – и рухнул в воду.
Сердобольные немецкие солдаты помогли Алене вытащить его из воды на берег.
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА
Бывают истории с плохим концом, а бывают и со счастливым. Куда реже случаются такие сюжетные развязки, когда трудно сразу определить: счастье это или нечто другое, чему и названия нет. То есть жизнь заставляет нас иногда призадуматься и ставит в позу недоумения.
Героев звали, конечно же, как-то иначе, но я, если честно, забыл их настоящие имена. Так что, пусть они будут Ромео и Джульетта, не все ли равно, ведь история эта во многом схожа с шекспировской. Во всяком случае, до определенного момента. К тому же, если я назову настоящие имена героев, навряд ли это понравится их родным и близким. Ведь история – подлинная, об этом даже в газетах писали, и не только в «желтой» прессе. Так что, если уж кто-нибудь очень захочет докопаться до прототипов – докопается, не сомневаюсь.
Их родители враждовали между собой. Его отец был «авторитетом» по кличке Медведь и контролировал все городские рынки. А ее папаша был следователем по особо важным делам и давно подбирался к Медведю, собирал на него компромат и мечтал об аресте. Узнав о том, что Джульетта встречается с сыном Медведя, следователь по особо важным делам категорически запретил ей это знакомство и пригрозил, что, если она не одумается, то Ромео загремит за решетку.
– За что? – удивилась Джульетта.
– Уж я найду, за что.
А папаша-Медведь, когда ему донесли, что его сынок путается с дочкой следователя, тоже сделал отпрыску аналогичное предупреждение:
– Дочь мента – тебе не пара.
– Но, папа…
– Если еще раз услышу, что ты с ней встречаешься – замочу обоих.
Медведь, конечно, преувеличивал – убивать родного сына он бы не стал ни при каких обстоятельствах, но дочь мента не помиловал бы, уж это верняк.
Вот какая трагедия назревала на почве такой вот несчастной любви. Не могло быть и речи о тайном браке, о бегстве на край света и прочих романтических вариантах – верные люди Медведя и не менее верные люди следователя по особо важным делам отыскали бы беглецов хоть на другой планете.
Ну, что им еще оставалось делать, юным страдальцам? Разумеется, выход был один – двойное самоубийство.
Ромео и Джульетта отправились рано утром к железнодорожному переезду, поднялись на насыпь, окинули прощальным взором весь этот жестокий мир – и, взявшись за руки, бросились под колеса проносящейся электрички. Машинист затормозил, но было поздно – две головы скатились с насыпи, как мячи, а два туловища остались лежать между рельсами, продолжая держаться за руки.
Казалось бы, все. Конец. Занавес. Все утирают слезы и расходятся по домам. Ан нет. Новое время вносит коррективы в старые сюжетные схемы. По счастливой случайности в одном из вагонов этой же электрички ехал, возвращаясь с дачи, знаменитый хирург. Не растерявшись, храбрый доктор мигом распорядился: остановил проходящий мимо грузовик-рефрижиратор, перенес туда бездыханные тела и головы несчастных влюбленных – и уже через несколько минут они были доставлены в краевую больницу неотложной хирургии, а еще через несколько секунд оба мертвеца лежали, как миленькие, на операционных столах.
– Шнеллер, шнеллер! – покрикивал хирург, забыв от волнения неродной русский и перейдя на родной немецкий. – Каждая секунда дорога! Пошевеливайтесь, химмельдоннерветтер!
И чудо свершилось – врач-кудесник еще раз смог доказать всему миру, что руки у него золотые: он пришил-таки отрезанные головы к туловищам, виртуозно воссоединил оборванные сосуды и нервы, и уже через полтора часа всем стало ясно, что операция удалась. Восстановилось дыхание, кровообращение, работа мозга… Это была победа! Триумф современной медицины!
И это, наверное, можно бы было также назвать победой любви, триумфом воскресших Ромео и Джульетты (тем более, что пока длилась операция, родители несчастных влюбленных – крутой папа-Медведь и суровый следователь по особо важным делам, – так вот, слоняясь по больничному коридору, эти страждущие отцы как-то успели вдруг помириться и заключить нечто вроде пакта о ненападении), то есть все говорило о хэппи-энде, все, кроме того, что очень скоро, уже в тот же вечер, когда Ромео и Джульетту повезли на каталках из операционной в разные палаты, все присутствующие, сопровождающие, окружающие, лечащие и сострадающие, все вдруг с ужасом обнаружили, что головы пришиты не к тем телам! То есть голову Ромео гениальный, но рассеянный (как и положено гению) хирург пришил к туловищу Джульетты, а голову Джульетты – к туловищу Ромео.