Ветров невольно посмотрел на свои дрожащие морщинистые руки с синими жилами – и подумал, что в его руках уж точно нет никакого будущего. Ему стало грустно и захотелось выпить. Водка кончилась. Он потянулся к бутылке коньяка, налил себе и майору.
– За будущее, – сказал Ветров без энтузиазма.
– Однозначно, – поддержал его майор. – Кха!
Они выпили, закусили. Особенно хороши были рыжики.
– А что, если женщины – не захотят? – задумчиво спросил Ветров. – Не будут же их насиловать? Это негуманно… и я – против…
– Да ты что, писатель! Еще как захотят! Никакого насилия! Более того – у них будет возможность выбирать партнера. Хочешь – с таким же зэком, хочешь – с охранником, хочешь – с офицером, – и он в который уж раз подмигнул Ветрову. – Сами просятся, поверь мне! И ведь ничего удивительного. Всё лучше, чем годами одной-то на зоне париться или по ночам на нарах лесбийской любовью тешиться… Разве не так?
– Н-не знаю, – пробормотал совсем очумевший от этого разговора и от алкоголя Ветров. Он и впрямь ничего не знал об этой стороне жизни. То ли дело – тайга, медведи, рыбалка, встречи с охотниками. А тут – полный мрак… Джунгли!
– А если на Западе вдруг узнают? – после паузы спросил Ветров.
– Откуда они узнают? Ты же им не расскажешь? – И майор быстро глянул на него почти трезвым глазом. – Ну, давай по последней – и по домам!
На следующий день, сладко выспавшись и вкусно опохмелившись пивом после вчерашнего, Ветров вышел прогуляться и встретил в центре города давнего приятеля, журналиста Жучкова. Тот был помоложе его и пошустрее, работал сразу в двух газетах и еще кое-где. Когда Ветров стал рассказывать ему о вчерашнем разговоре с пьяным майором, Жучков вдруг насторожился, заинтересовался – и тут же предложил зайти к нему, в контору, которая располагалась поблизости, на углу улиц Маркса и Дзержинского.
– А зачем? – спросил Ветров.
– Да мне надо срочно факс отправить, – соврал Жучков. – Я это мигом, а ты пока кофейку попьешь… Хочешь кофейку?
– Не откажусь, – поддался слабовольный Ветров, хотя ему не очень хотелось заходить в контору, где, оказывается, служил журналист Жучков.
– Я тут пресс-секретарем, – сказал тот, словно отвечая на непроизнесенный вопрос Ветрова. – Контора, конечно, одиозная, но – любопытного приходится узнавать немало… – И он подмигнул почти так же, как вчерашний майор. – Этот человек со мной! – крикнул он офицеру на вахте.
Когда пришли в его кабинет, Жучков забыл про факс и кофе – и сразу стал расспрашивать Ветрова про его беседу с рыжим майором. Слушал молча, кивал, иногда задавал наводящие вопросы. Вроде, ничего не записывал.
Потом он позвонил куда-то по телефону, попросил позвать полковника Зверева. Молча выслушал собеседника.
Потом положил трубку и грустно посмотрел на Ветрова.
– Что-нибудь случилось? – напрягся Ветров.
– Да, кое-что. Тот майор, о котором ты мне только что рассказывал, умер сегодня утром, – сказал Жучков. – Отравился грибами. Вот невезуха.
– Не может быть! – воскликнул Ветров. – Я же с ним вместе ел эти грибы! Очень вкусные рыжики! Я их тоже ел – и со мной же ничего не случилось…
– Пока не случилось, – грустно сказал Жучков, глядя на Ветрова с искренним состраданием. – При грибной интоксикации может быть разный инкубационный период. Так что, будем надеяться…
ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ
Мой батя – полковник милиции. И я тоже, наверное, стану ментом, когда вырасту. Буду крышевать братков, брать с них дань, а тех, кто станет артачиться, буду мочить нещадно. Иначе нельзя. Жизнь такая. Если не ты, то тебя. Выбирать не приходится.
Сегодня воскресенье, но батя встал злой, опухший, на мать кричит, меня материт ни за что. И какая муха его укусила? Ты, говорит, Артемка, щенок, тунеядец, паразит, сидишь тут на моей шее. – Да какой же я тунеядец – мне всего двенадцать, успею еще наработаться. А батя кричит: пошлю тебя в летний лагерь, пусть там тебя дисциплине научат! – В лагерь я не хочу, не хочу. – А тебя и не спрашивают – хочешь ты или нет. – Я сбегу из лагеря! – А я тебя выпорю как сидорову козу! Тут по телику стали последние новости передавать – и батя отвлекся от меня, прислушался. А там говорят, что вчера убили какого-то прокурора, убийцы задержаны, но заказчик пока неизвестен, и что в этом деле явно замешаны высокие милицейские чины, мол, по их заказу прокурора и хлопнули. А еще сказали, что тому, кто даст информацию о заказчике, будет выплачено приличное вознаграждение (миллион рублей!), и его имя будет сохранено в тайне. И на экране появилось несколько телефонных номеров, а у меня память на цифры хорошая. Батя насупился, выключил телик, налил себе стопку водки и выпил, хотя по утрам он редко пьет, даже в воскресенье. Мама заохала – что творится, убивают на каждом шагу, никакого порядка. Но батя ее перебил – помолчи, говорит, куриная твоя башка, нечего тут болтать. А мама – да разве я говорю неправду? А батя – кому нужна твоя правда, ты лучше помалкивай и рот держи на замке. Нет гарантии, что у меня в доме нет жучков. – Каких жучков? – не поняла мама. – Ну ты совсем с луны свалилась! – закричал батя. – Да в наши дни вообще лучше рот не разевать. Куда ни зайди – всюду видеокамеры, за каждым шагом следят, и жучки подслушивающие повсюду натыканы, во всех конторах – уж точно, но не удивлюсь, если узнаю, что и в домах тоже. Всё под контролем, а ты тут со своей бабьей критикой… – А я слышал, – говорю, – что в каждого из нас еще при рождении вживляют такие чипсы, нет – чипы, с помощью которых можно отслеживать каждый шаг человека… – А ну – заткнись! – заорал батя, замахиваясь на меня здоровенным кулаком. – Трепло. Развели тут домашний парламент… Завтра же отвезу тебя в лагерь «Орленок», там из тебя быстро дурь-то твою выбьют! – А что я такого сказал? – кричу. – Что я такого сказал?
Я-то знаю, чего батя психует. Он из-за этого убитого прокурора психует. Не потому, что бате его жалко – наоборот: батя боится, как бы его самого в этом деле не зацепили. Ведь задержанные убийцы как раз из той самой банды, которую батя мой много уж лет крышует.
На следующее утро батя и впрямь повез меня в лагерь «Орленок». Я-то думал, он просто пугает, а он, оказывается, всерьез. Ну, думаю, ладно. Я это тебе припомню.
А он меня директору лагеря из рук в руки передал, да еще попросил – вы, мол, с ним построже, глаз с него не спускайте. – У нас не забалует, – говорит директор (тоже, видимо, бывший мент). – Я вашего Артема командиром пятого отряда назначу, пусть покажет свои лидерские способности.
Батя уехал, а я стал устраиваться в этом сраном лагере. Нашел пятый отряд, огляделся. Раз, говорю, я командир отряда, то вот эта кровать у окошка будет моя. – Но это моя кровать… – разинул пасть какой-то дохляк в соломенной панамке. Пришлось ему наглядно объяснить, кто есть командир, а кто – говно собачье. Других возражений не последовало. Все пацаны быстро поняли, что я шутить не люблю.
После обеда был тихий час, а после полдника пришел главный вожатый, он же физрук, он же массовик-затейник – и сказал, что сейчас начнется военная игра «Охота» – надо будет найти в лесу и обезвредить группу террористов. Террористов играли ребята из четвертого отряда, а мы были спецназовцами. Вожатый дал мне (я ведь командир) карту окрестностей, компас, фляжку с водой и сотовый телефон – чтобы поддерживать с ним связь во время всей операции.
– В вашем распоряжении два часа, – сказал вожатый. – Террористы уже окружили наш лагерь. Вы должны их найти первыми, чтобы они не могли вас заметить и убить. Представьте, что это настоящие враги нашей родины. А врагам – никакой пощады!
Я разбил свой отряд на тройки – и мы отправились на поиски террористов. Рассыпались по лесу широкой цепью. Старались идти тихо, без разговоров, обменивались условными знаками.
В заросшем овраге поймали одного вражеского лазутчика. Обычный пацан лет десяти, в синих шортах и желтой футболке, морда испачкана земляникой. Правда, он верещал, что в игре не участвует и забрел в лес случайно, но я ему, естественно, не поверил. Стали допрашивать, он продолжал придуриваться – мол, ничего не знаю, ничего не видел. Пришлось применить методы особого воздействия, придушить его ремешком – пацан завизжал как поросенок.
– Я не знаю, чего вы хотите! – кричит.
– Говори, где ваши основные силы, – и я ремешок закручиваю на его шее.
– Не знаю, – хрипит, – ничего не знаю… Я вообще не играю…
– А это, брат, не игра, – говорю, – это военные учения. Давай, сука, раскалывайся!
А он продолжает свое – не знаю, не играю.
Пришлось взять тогда целлофановый пакет и надеть ему на башку. Да поплотнее замотать на шее, чтоб воздух не попадал.
– Говори! – кричу. – Говори, сука, где ваш отряд!
А он посинел – и глаза, вроде, закатил.
– Эй, Артем! – кричат мне пацаны. – Да он же так помереть может!
– Притворяется, – говорю.
Но сам чувствую, что дело плохо. Снял с него пакет, по щекам похлопал.
– Эй, – кричу, – хватит придуриваться! Вставай! Пошли в штаб, там продолжим допрос!
А пацан как лежал, так и лежит. Морда синяя, даже уши посинели. Плохо дело, думаю.
– Ладно, – говорю, – сделаем так. Вы двое – тащите его в лагерь, в медпункт, а я здесь останусь, в засаде.
– А если он помрет? – дрожащим голосом спросил тот самый дохляк в соломенной панамке.
– На войне как на войне, – мрачно пошутил я. – Да не бздите вы… Мы же несовершеннолетние – нам ничего не будет. Выполняйте приказ!
Оставшись один, я оглянулся по сторонам, спустился поглубже в овраг, в густые кусты шиповника – и достал из кармана сотовый. Набрал нужный номер – нет, не вожатого, а совсем другой. Я набрал номер отца.
– Это я, батя, – сказал я, услышав его голос. – Ты только не перебивай, я не могу говорить долго. У меня тут неприятности. Ну, не важно какие. Большие. Приезжай срочно. Ты должен выручить меня. Да, ты должен. А кто же, если не ты? Батя, только не кричи, не кричи. Если будешь кричать, я позвоню в другое место. Сам знаешь, в какое. Могу сказать номер, – и я назвал номер, по которому грозился позвонить. – Ты меня понял? Не понял? Так вот, я знаю, что это по твоей наводке замочили прокурора – и я скаж