– Ты злишься? – вдруг спросил Никита, не глядя на нее.
– Я не понимаю. Неужели, ты не хочешь… – она не смогла договорить.
– Ты не обижайся, пожалуйста. Как объяснить, – он снял кепку, а потом снова надел ее. – Я тебе не говорил… Но вот помнишь тот день, когда я тебя впервые поцеловал… После того, как стройка закончилась, помнишь? Ты мне тогда пощечину влепила, и правильно сделала, я хочу сказать! Я тогда думал, что ты вся такая… ну другая, в общем. И думал, что ты кривляешься, играешь. Что если тебя поцеловать, то ты перестанешь строить из себя кого попало и покажешь, что тоже влюблена.
– Как было с другими девочками?
– Да, было, – он как будто разозлился. – Да и при чем здесь эти… другие! Я уже давно и не смотрю ни на кого! Просто ты тогда мне пощечину влепила, но это ничего, так некоторые тоже делали. Это тоже была такая часть игры. Но ты… я в твоих глазах такую обиду увидел, такую обиду… Я такую видел только у маленьких детей, когда на них впервые родители срывались ни за что. Ты так смотрела, что я почувствовал себя последним… – он осекся и вздохнул. – Мерзко очень, в общем, почувствовал себя. Даже если бы ты мне потом в гараже не высказала, как тебе было неприятно, я бы все равно не стал так больше себя вести с тобой… Потом в машине, когда я подвозил тебя, ты сказала, что я тебе нравлюсь… Ну, я подумал, что вот теперь можно. А ты опять…
– Ну а зачем ты сразу целоваться полез? – сказала Нина.
– Только если в первый раз у тебя такие глазища злющие были, как будто молния сейчас из них вылетит и испепелит меня, то во второй раз они были… не знаю, как сказать. Как будто я обидел тебя…
– И теперь ты меня совсем целовать не будешь?
Он наконец посмотрел на нее.
– Буду, – он улыбнулся, и эта улыбка заиграла в его глазах. Нине сразу стало спокойно и хорошо. – Когда-нибудь, обязательно.
– Ну когда-нибудь… это когда еще будет…
Она осторожно взяла его за запястье двумя руками. А когда он остановился, привстала на цыпочки и тоже поцеловала в уголок губ.
– Вот, теперь у нас был наш первый предпоцелуй.
– Предпоцелуй? – он насмешливо поднял бровь.
– Ну нужно же как-то дождаться этого твоего загадочного «когда-нибудь».
Он улыбнулся и притянул ее к себе за плечи. Она обняла его двумя руками и прижалась головой к груди. Так, в обнимку, они и шли до дома ее бабушки и дедушки.
Около ворот Нина увидела папину машину. Из нее вышла мама, сняла солнцезащитные очки и огляделась. Тут она заметила Нину и Никиту. Под ее взглядом к Нине снова вернулось это мерзкое чувство, как будто ей мешают расти. Она высвободилась из Никитиных объятий.
– Привет, – сказала Нина, целуя маму в щеку, – ты как здесь? А папа?
– Я в отпуск вырвалась пораньше, голова в городе трещит от жары. Папа приедет через пару дней, – сказала мама, смотря на Никиту.
– Мама, это Никита…
– Я помню.
«Ах да! Дедушка же его уже представлял», – вспомнила Нина.
– Здравствуйте, – Никита протянул руку.
Мама улыбнулась, но совсем не приветливо и мило, а как-то… натянуто и холодно.
– Здравствуйте, Никита. Вы нас извините, но я ужасно устала с дороги и хочу побыть с дочерью.
Он кивнул.
– Увидимся, – с улыбкой сказал он Нине, а потом, спохватившись, добавил ее маме: – До свидания.
– Да, до свидания.
Когда он отошел достаточно далеко, Нина повернулась к маме, сама не зная, чего опасаясь. Наверно, фразы вроде: «А ты еще не слишком мала, чтобы обниматься с мальчиками», которая сразу бы уничтожила те толики взрослой женственности, которые Нина в себе взрастила за лето, и покрыла бы ее щеки краской стыда.
– Помоги, пожалуйста, с сумками. Одна не утащу, – сказала мама и, взяв несколько огромных пакетов с едой из машины, пошла к дому, ничего больше не сказав про Никиту.
Глава двадцатая
Нина сидела в коридоре. Затылок ее упирался в стену, за которой мама говорила бабушке и дедушке:
– Почему вы не следите за Ниной?
– Мы следим, – спокойно ответила бабушка.
– А вы знаете, что у нее, судя по тому, что я видела, близкие отношения с твоим, папа, водителем?
– Вот как? – дедушка приподнял брови. – Вообще, знаешь, ты права. Мы за ней не следим, мы о ней заботимся.
– Папа!
– Не пойму причину твоих переживаний… – продолжил дедушка.
– Конечно, ты понимаешь, – сказала мама.
– …он хороший парень. Шебутной, шумный и немного несерьезный, конечно, но в его возрасте… А вообще, хороший. Да, хороший. А Нина умненькая девочка. Поэтому, – он закурил, – я думаю, ты переживаешь совершенно напрасно.
– Умненькая-разумненькая, – вздохнула мама. – Я тоже была умненькой. К сожалению, ни от чего этот ум не защищает.
– Ты к ней со своими страхами не лезь, – серьезно сказал дедушка. – Все, что ты могла ей объяснить, ты, я надеюсь, объяснила. А воспитывать и запрещать уже поздно.
– Он старше ее… Меня это пугает, – сказала мама.
– Какой толк бояться, Оленька, – Нина услышала приятный бабушкин голос. – Папа прав. Остается полагаться на ее здравомыслие и воспитание. А так… не уследишь. Да и какой толк следить за тем, что естественно. Рано или поздно… Конечно, лучше бы попозже… Но…
– Ничего ты не остановишь и никак не предотвратишь, сама должна прекрасно это понимать, – закончил дедушка.
– Да, – согласилась бабушка.
Нина осторожно поднялась и так же осторожно, на цыпочках, вышла во двор. Хотелось подумать, посидеть в тишине. Она устроилась на скамейке около декоративного маленького прудика. В голове мыслей не было. В таком безумии Нина провела, наверно, четверть часа, а потом решила, что предпочла бы не слышать этот разговор.
Общаться с Никитой стало труднее. Не потому, что мама вдруг решила как-то ограничить ее запретом. Все дело было в том, что, хоть мама и молчала, и даже вежливо здоровалась с Никитой, Ниназнала,что мама на самом деле думает про их общение и какие неприятные, слишком личные для Нины, мысли бродят в ее голове. И вот от этого знания Нине было в сто раз хуже. Раньше она беззаботного выбегала навстречу Никите, не думая ни о чем, а теперь же старалась встретить его у ворот и поскорее увести подальше от дома, чтобы не наткнуться на маму и не ощутить ее негативного отношения к их чувствам.
Иногда, когда они оставались с мамой вдвоем, мама спрашивала:
– А этот мальчик… Никита… чем он занимается?
– Работает.
– А сколько ему лет?
– Двадцать.
– Как? Двадцать лет – и не учится?
– Да, у него не было возможности. Но он думает о том, чтобы пойти в колледж и выучиться на архитектора. Знаешь, он очень умный, он строил нам беседку и хорошо рисует. И поэтому я думаю…
– А куда вы ходите с ним? Где проводите время? – мама нежно улыбнулась. Нина не поддалась на эту улыбку. Так же мог улыбаться человек, которого завтра ждала казнь, а сегодня он выглядел как ни в чем не бывало.
– По-разному. Гуляем в поле, в лесу… На речку ходим…
– Туся, Даня… они тоже с Никитой дружат?
– Они не ходят с нами.
Разговор закончился. Нина погрузилась в книгу, хотя видела, что мама иногда посматривает на нее. Нина даже подумывала прямо спросить, что ее так волнует, но решила не обострять…
Как-то утром Нина особенно долго крутилась перед зеркалом. Настроение было хорошее, себе она казалась красивее, чем обычно. Мысли ее давно уже были на свидании с Никитой, когда в комнату вошла мама.
– Доброе утро, дочка, хочешь ягоды с молоком?
Нина согласно кивнула, не отрывая взгляда от своего отражения. Мама не спешила уходить. Она оглядела комнату, потом подошла к письменному столу.
– Я думала, ты уже выкинула это фото… – сказала она.
Нина сразу поняла, о каком снимке речь.
– Зачем выбрасывать? Память же. Ты там такая молодая и красивая… Наверно, тебе там столько же, сколько мне сейчас…
Мама промолчала, прислонилась к столу и продолжила оглядывать комнату. Взгляд ее упал на красивое «взрослое» белье, которое Нина сегодня примеряла, но не надела из-за светлого платья. Нина проследила за маминым взглядом и застыла. Пусть мама никогда и ничего особенного ей не говорила по поводу нового нижнего белья, но Нина чувствовала себя так, как будто над ней есть какая-то невидимая сетка, которую все никак не получается порвать. Кажется, что вот-вот, и можно лететь, а потом сетка затягивается, стоит маме просто чуть глубже проникнуть в Нинину личную жизнь. Сейчас мама снова ничего не сказала, только вышла из комнаты со словами:
– Спускайся на завтрак.
А вечером, когда Нина с легкой улыбкой после встречи с Никитой зашла домой и стала подниматься к себе, до нее донеслось из маминой комнаты:
– Нина, подойди сюда, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты кое-что прочитала.
Мама сидела за ноутбуком и, когда Нина вошла, уступила ей место. Стоило Нине увидеть заголовок статьи, как щеки ее загорелись, она захотела уйти, но мама положила ей руку на плечо, остановив.
– Прочитай, пожалуйста. Ну, пожалуйста.
А следующий день у речки Нина все рассказала Тусе, когда Ваня ушел купаться.
– Только мама умеет давить на уровне ощущений. Знаешь, ни словом, ни взглядом, а как-то… так, что на душе становится ужасно мерзко от происходящего. Вот вчера она, даже сказать стыдно… Заставила меня прочитать статью об опасностях… хм… скорого сближения с мужчиной, а потом другую статью, в которой рассуждалось, после какого свидания это стоит делать… – Нина зажмурилась от избытка неприятных чувств. – И все время она стояла у меня за спиной! А потом, когда я дочитала, она спросила таким серьезным голосом: «Я надеюсь, ты все поняла?» Хоть в город от нее переезжай, честное слово!
Туся искренне посочувствовала.
– А самое глупое во всем этом, – продолжила Нина, – что мне уже бесполезно что-то объяснять, понимаешь? Я уже давно решила для себя все самое важное, и, если бы у меня были иные принципы, ни за что в жизни после этих статей я бы их не поменяла… Я не понимаю маму.