Нина села в кресло у окна с этим томиком Пушкина. Хотела почитать, даже пробежала глазами по нескольким стихотворениям, но летний день сморил ее, и она задремала. Снилось ей разное. То она сама, будучи пятилетней, вдруг сообщает маме, что беременна, и мама плачет, то пляж с ужасным затягивающим песком, по которому она пробует убежать от чего-то пугающего позади, но у нее не получается…
Нина вздрогнула и проснулась. Мычание коров и пение птиц все еще влетали в распахнутые окна и наполняли комнату.
Нина бросила взгляд на диван, но он оказался пуст. Послышался шум из кухни. Нетвердо ступая после неприятного сна, Нина остановилась около дверного проема.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил она Никиту, ставящего чайник на плиту. – Лучше не бывает?
Он обернулся. Бледный и похудевший, но взгляд уже не такой больной.
– Определенно бывает, – с улыбкой ответил он. – Послушай, я сказать хотел… спасибо.
Емко и лаконично, но очень искренне. Нина улыбнулась:
– У меня сугубо корыстный интерес. В воскресенье мой день рождения. Мне же хочется, чтобы ты там был. Как думаешь, твое легкое недомогание пройдет?
Он фыркнул:
– Конечно, уже к вечеру буду как огурчик.
Видимо, у него закончились силы стоять, и он, тяжело дыша, опустился на стул.
– Ложись лучше, огурчик. Я тебе сама еду принесу.
Наблюдая, как Никита с аппетитом ест, Нина нерешительно спросила:
– Послушай…
– Ммм?
– Ты мне не говори, если не хочешь, я правда не обижусь, это, наверно, ужасно личное…
Никита приподнял брови и глянул на нее.
– Не знаю, помнишь ли ты… ты рассказывал про семью… про маму, детский дом…
– Тебе рассказывал?
– Да. Помнишь? Засыпая. Если это очень-очень личное, ничего. Я просто спросила…
– Ты еще ничего не спросила.
– А можно?
Он кивнул и поставил на табуретку пустую тарелку из-под супа, взял кружку с чаем.
– Ты говорил про детский дом… И твоего папу убили… Что случилось?
Никита немного помолчал. Потом сказал:
– Жили мы в Осетии. Папа там работал. Я, – он улыбнулся, – как сейчас вижу, в обеденный перерыв мы шли с мамой в какую-то столовую, а там чай такой вкуснющий, сладкий и хлеб… обалдеть можно. Пока мы ждали папу, я мог съесть три больших куска и выпить две кружки чая. И родители счастливые были. Помню, как смеялись… А вообще очень много подробностей я не помню, потому что был маленьким, а бабушка сама не знала, что точно произошло. Помню, что был вечер, окна распахнуты, потому что лето. Как-то беспокойно. Знаешь, когда ты маленький, еще понять ничего не можешь, только на месте не сидится от неприятного чувства внутри. Вдруг в комнату черный ворон влетает. Мама сказала, что это плохой знак. Она тогда от телефона не отходила. Ждала звонка, наверно, от папы. На следующий день пришла полиция и сказала, что папа найден мертвым. Ножевое ранение, списали все на уличных хулиганов. Мама быстро стала собирать вещи, чтобы вернуться домой. Знала, что не простые это хулиганы. К нам тоже эти убийцы приходили, сосед отбил нас, с ружьем вышел. После этого случая у мамы сдали нервы, она попала в больницу, а меня отправили в детский дом. Я там два месяца провел.
– Плакал…
– Плакал, – он вздохнул, – все чужие. Для сирот, которые там с детства, наверно, привычно, а я скучал по маме. Меня бабуся забрала.
– А как она узнала?
– Начала беспокоиться из-за того, что мы на связь не выходим. Собралась и приехала. Организовала перевозку папину… точнее, его тела, домой, меня забрала, маму на ноги поставила.
– Боевая бабушка.
Никита улыбнулся:
– Ух, она знаешь какая… просто… мировая. Приехала и все разрулила. И потом уже я у нее жил всегда, здесь.
– А мама?
– У мамы была квартира в городе… Папина. Она там жила.
– А почему ты не с ней?
– С ней невозможно было. У нее шизофрения была. Нет, она нормальная, адекватная… но нервы… и она всегда считала, что ее найдут и убьют. Она часто ко мне приезжала, просто понимала, что с бабушкой мне лучше. Потом здоровье совсем расшаталось, и ее не стало.
– А папа кем работал?
Никита пожал плечами:
– Вот этого не знаю. Не помню. А мама учителем русского и литературы… Бабушка умерла, когда мне было восемнадцать… И с тех пор я один.
Нина молчала и смотрела на деревянный пол. Что тут можно сказать? Ей было так жаль, что его семья прошла через такие страшные испытания и что сейчас у него совсем никого нет…
– Ты не один, – тихо сказала Нина. – Я знаю, что толку от меня мало и что я, наверно, слишком инфантильная и капризная. Только я у тебя правда есть…
Она посмотрела на него и удивилась, сколько нежности и теплоты было в его взгляде. Много между ними происходило глубоко личных моментов, но никогда еще они оба не чувствовали ничего такого прочного, спокойного и сильного.
Когда стало смеркаться, Никита сказал:
– Я Жеке позвоню, он тебя подбросит.
– Тут недалеко…
– Вечером по лесу одну я тебя точно не отпущу. Я бы сам проводил, только вряд ли доковыляю потом до дома, – сказал он и приложил телефон к уху.
Когда у дома послышался шум машины, Нина поднялась. Никита, завернутый в одеяло, шел следом.
– Победи свое легкое недомогание, – сказала Нина, обернувшись.
– Что тебе подарить на день рождения? – спросил он.
Она пожала плечами:
– Что-нибудь от чистого сердца.
Дорогу Нина не заметила. Прислонив голову к окну, она задумчиво рассматривала мелькавший лес. Дорогой Никита… ей бы правда хотелось, чтобы их летняя любовь, которая неожиданно быстро окрепла, накрыла все времена года, как покрывало.
Когда машина остановилась, Нина искренне поблагодарила Никитиного друга и направилась к дому. Стоило ей открыть калитку, как около ног тут же завертелся Джин.
– Здравствуй, здравствуй, дружок… Здравствуй, – приговаривала она и гладила собаку.
В беседке мама с бабушкой, в свете принесенной из дома лампы, пили чай.
– Кошечка моя! Хочешь чай с мятой и мелиссой? – спросила бабушка.
Нина кивнула.
– Ты садись, я сейчас принесу кружку.
Пока бабушка ходила, мама спросила:
– Где была?
– Да так, с ребятами.
– Туся предупредила, что ты в гостях у своего мальчика, – спокойно сказала мама, делая глоток чая. – Зачем врешь?
Нине стало ужасно стыдно. Она сама не знала, зачем сказала неправду. Наверно, не хотелось, чтобы мама снова стала перекладывать на нее все свои страхи. А потом стыд сменился злостью. Зачем врет?! Как мама не понимает, что с таким давлением только и остается, что врать!
Хорошо, что бабушка в этот вечер много говорила. Она добавила кипяток в чайник, разлила чай по кружкам и села, излучая атмосферу тепла и уюта.
– Вот еще абрикосовый пирог. Ешьте, ешьте… Я вчера пекла вишневый, ума не приложу, куда он делся.
Глава двадцать первая
Нина открыла глаза и лениво потянулась. В комнате блуждала утренняя свежесть, легкие занавески раздувались… Сердце ее радостно стукнуло: «День рождения!»
Со счастливой улыбкой Нина подтащила поближе Любовь, зарылась носом в ее шерстку и задремала еще ненадолго. Проснулась она, только когда в комнату открылась дверь.
– Именинница моя, – ласково сказала мама и, присев на кровать, провела по Нининой щеке ладонью.
Нина приоткрыла один глаз. Мама наклонилась и расцеловала всю Нинину мордашку.
– С днем рождения, доченька!
В комнату вошли дедушка и бабушка:
– А! Так ты уже проснулась! – бодро сказал дедушка.
У бабушки в руках был огромный шоколадный торт с семнадцатью зажженными свечами. Нина села в кровати и, зажмурившись, задула все до одной и снова подставила личико поцелуям.
– Давай, чисти перышки и спускайся на завтрак, – сказала мама и закрыла дверь, оставив Нину одну.
Нина приняла ванну. Особенно долго втирала в кожу все возможные масла и кремы. Пребывая в пьянящем состоянии абсолютного счастья, Нина покрутилась у зеркала, расчесала волосы и даже включила телефон, чтобы все, кто хотел, мог до нее дозвониться. И только после всего этого, бросив взгляд в окно, заметила, что небо хмурится.
– Похоже, шашлыки накрылись, – сказала Нина, садясь за стол, застеленный белой скатертью, в гостиной.
Мама тоже бросила взгляд за окно.
– Ничего, есть крытая беседка, – сказала она. – Не зря строили, папа, а ты возмущался…
– Кстати, – Нина обмакнула вишню в сгущенку и положила себе в рот, – а папа где?
– Сегодня приедет. Решит все дела и как раз к шашлыкам будет здесь.
На улице залаял Джин, потом открылась входная дверь, и в дом ввалились Нинины друзья. Первой к ней подлетела Туся и крепко обняла, протянув какой-то альбом. Нина не успела рассмотреть подарок, потому что тут же оказалась в бесцеремонных Даниных руках. Она так давно его не видела, что даже удивилась, как этот недоросль изменился за последний месяц: взгляд у него стал гораздо взрослее и серьезнее, хотя шаловливость никуда не делась. Туся рассказывала иногда, что он много работает, подружился с рабочими со стройки, они подсказали ему, где можно снять недорогое жилье – Даня хотел все заработанное потратить на оплату квартиры на полгода вперед для Насти, чтобы она могла начать новую жизнь.
– Ну что, ты жива еще, моя старушка? – весело сказал он, кладя Нине руки на плечи и оглядывая ее, как бы оценивая ущерб, нанесенный временем.
Нина легко толкнула его в грудь. Поцелуи, поздравления, объятия. Ванечка пожелал что-то серьезное и милое, но Нина почти не запомнила слов. Филя… он крепко прижал ее к себе. Нина снова прислушалась к своему сердцу. Нет, ничего… Как это все-таки она так легко разлюбила? Наверно, тут дело в том, подумала она, что ее влюбленность не подпитывалась действиями с его стороны. А без еды ничто не может выжить. Нина вспомнила, как недавно у речки, оставшись с ней наедине, Филя спросил, глядя на воду:
– Ну, что, Нина Рамазанова, все-таки пообещала кому-то руку и сердце, да?