…Такого громкого успеха «Лебединого» не было больше ни разу ни до того «опального» спектакля, ни после, свидетельствовали очевидцы. После закрытия занавеса началось настоящее светопреставление. Зал аплодировал стоя. Люди в штатском оттаскивали громко выкрикивающих «браво» от барьеров лож, выталкивали в фойе. Зрители бурно сопротивлялись…
«Большего успеха в ”Лебедином” на мою долю за жизнь не выпадало. Может, лишь в далекой Аргентине было позднее что-то схожее. Но без политической окраски. Тамошняя публика царски щедра на овации…
С самого начала, на мой выход – после прыжка, когда я в первой лебединой позе в четвертой позиции застываю (стоп-кадр), – зал взорвался экстатическими приветственными аплодисментами. Сквозь их водопад проникали слога криков: ”…ра-а-во”, ”ави-и-и-иссимо”. Что-то еще на “А” и ”О”…
Добрую минуту, а то и две (бездвижная минута в театре – целая вечность) – застыла, пальцем не пошевельну. Аплодисменты, крики – вот это да! – усиливаются. Наконец оживаю, подымаюсь. Пошел спектакль…
После адажио выходила «на поклон» шесть раз. После вариации – четыре. И дальше весь балет такие же цифры (по дневнику их привожу). Я совсем не устала, даже потинки не выпало, так как отдыхала на поклонах всласть, восстанавливая дыхание до самого нормального. А что было в конце актов и после последнего закрытия занавеса – описать невозможно. Шквал. Шторм. Извержение Везувия.
То, чего опасались власти, – произошло. Демон-страци-я!!» («Я, Майя Плисецкая»).
На следующее утро Плисецкую опять вызвала Фурцева. Она была в ярости, но умело сдерживалась.
– Что же вы, Майя, слово свое не сдержали, – упрекнула она балерину. – Не поговорили с поклонниками…
– А я вам этого не обещала, Екатерина Алексеевна. Вам почудилось…
А потом начался театр абсурда. Следующий спектакль, 16 октября, строго запретили. Но… Приехал премьер-министр Японии. Что показать высокопоставленному гостю? Конечно, «Лебединое» с Плисецкой! Снова оглушительный успех. Через день прибыл король Афганистана, потом еще кто-то… Невыездная прима продолжала радовать своим высоким искусством важных столичных гостей.
В конце мая уже 1958-го балетная труппа отправится на десять недель в Париж, Брюссель, Мюнхен и Гамбург. В гастрольную поездку будут включены 150 человек. Директор Большого театра Михаил Чулаки в интервью корреспонденту «Известий» четко выстроит табель о рангах: «Из балерин я назову в первую очередь Галину Уланову, Ольгу Лепешинскую, Раису Стручкову; из танцоров Юрия Кондратова, Владимира Преображенского, Юрия Жданова, Александра Лапаури…»
Все? Да, все. Майя Плисецкая опять не названа среди первых, и на этих важных гастролях ее не было вместе с труппой, со всеми ее перечисленными партнерами.
Правда, директор театра не назвал в статье и уже упоминавшуюся здесь Римму Карельскую. Между тем она отправилась на гастроли в числе прочих и снискала немалый успех во Франции.
«Двойная роль Одетты-Одиллии в исполнении Риммы Карельской отличалась высокой сценичностью, завершенностью движений, особенно подчеркнутых в наиболее важных сценах спектакля. Балерина покорила публику, доказав еще раз, что виртуозность не исключает актерского мастерства», – так писали о ней в Париже после показанного Большим театром «Лебединого озера». Более того: Карельская получила медаль Парижской академии танца за исполнение партии Одетты. Не к тому, что незаслуженно… Но разве не справедливей было бы, чтобы на гастролях эту партию танцевала та балерина, которая на весь мир прославила ее исполнением русский балет, – Майя Плисецкая? И чтобы медаль Парижской академии досталась именно ей? Разве не следовало нашей стране показывать за рубежом самое лучшее и яркое в искусстве, чем мы владели? Нет ответа…
«До апреля пятьдесят девятого меня никуда не выпускали, – утверждала Майя Михайловна в своей книге. – Я продолжала писать то гневные, то жалостливые письма-прошения, но все они остались без ответа. Все. Все…»
Но… в том же июне 1958-го балерина будет представлять советский балет в Чехословакии. Так все-таки зарубежные поездки у нее бывали?
Ответ будет положительным.
Как правило, Плисецкая ездила на молодежные фестивали и декады искусства преимущественно в соцстраны. Но эти выступления нельзя не забыть, не вычеркнуть из книги прошлого – они были.
Вспомним о том, что балерина выступала на Первом Всемирном фестивале молодежи и студентов в Праге в июле-августе 1947 года.
В августе-сентябре 1949-го она участвовала во Втором Всемирном фестивале молодежи и студентов в Будапеште.
В августе 1951-го – участие в Третьем Всемирном фестивале молодежи и студентов в Берлине.
В ноябре того же года – участие в месячнике советско-германской дружбы в ГДР.
В июле 1952-го – гастроли в Польше с группой артистов балета Большого театра во время месячника советско-польской дружбы.
В январе-марте 1954-го – уже упомянутые нами гастроли в Индии.
В марте 1956-го – гастроли в Будапеште во время месячника советско-венгерской дружбы.
В июне 1958-го – гастроли в Чехословакии.
В апреле-мае 1959-го – гастроли уже в США и Канаде.
В октябре того же года – гастроли в Китайской Народной Республике.
И так далее.
А как же фраза балерины о том, что до апреля 1959-го ее никуда не выпускали – судя по названной дате, до гастролей в США и Канаде? Или остальное не в счет? Курица не птица, Болгария не заграница – была такая поговорка в советские времена. А как же все журналистские упоминания о «невыездной балерине»?
«В 1953 году Плисецкая стала “невыездной”: ”мешали” репрессированный отец и родственники за границей, – писали в одном издании. – Да и за самой немало «грехов» водилось: говорит лишнее, вольнодумствует, политикой партии тяготится, платье вызывающее надела – не может советская балерина в таком декольте ходить… Парадокс состоял в том, что всех именитых иностранных гостей непременно вели на ”Лебединое озеро” с Плисецкой в главной партии, но из страны ее никуда не выпускали».
«Ставка в Большом была сделана на Уланову, – охотно вторили в другом СМИ. – Да, зал взрывался аплодисментами, когда Плисецкая выходила на сцену. Но она была беспрецедентно для балета высокая (164 см), длинноногая. Плюс репрессированный отец, сосланная в Казахстан мать, родственники за границей и «пятый пункт» в паспорте. Да, всех заморских гостей вели на “Лебединое” с Плисецкой, но из страны ее никуда не выпускали, и не то что о мировой славе – даже о возможности быть признанной коллегами за рубежом и речи быть не могло».
Свободное поведение Майи Михайловны и стремление ярко и красиво одеться действительно имели место, но разве это могло повлиять на разрешение властей бывать на зарубежных гастролях? Выглядит смешно даже для того строгого времени в отношении морали. Беспрецедентно высокая для балета? Да такая ли уж высокая, 164 см? Цифра, между прочим, неточная. Майя Михайловна, отвечая на вопрос о росте, называла 165 см. Во множестве источников – 167 см. У Галины Улановой, опять же, рост был 165 см, и никому в голову не приходило называть ее «беспрецедентно высокой для балета». Длинные ноги балерины так же не могли стать препятствием для гастрольной поездки. Репрессированный отец и сосланная в Казахстан мать – факты далекого прошлого, и за окном стояли уже не сталинские времена. Пятый пункт в паспорте – намек на еврейское происхождение? Но помилуйте, господа журналисты, в Большом театре разве не было других талантливых артистов той же национальности, которым сие отнюдь не мешало ездить за рубеж в гастрольные поездки? И не только в Большом…
Из страны Майю Плисецкую все-таки выпускали, как мы только что убедились, и мировая слава у нее была уже тогда.
– Она, конечно, завоевала в свое время мир… – подтверждает давний поклонник и друг балерины Игорь Пальчицкий. – В воспоминаниях она пишет, что ее никуда не пускали. Но это не совсем так: она ездила в Прагу, в Будапешт, в Индии была… Ее не пускали в капстраны. Но мне кажется, что причина заключалась в том, что Галина Уланова в тот момент уже сходила с дистанции, а Майя наступала ей на пятки – поэтому ее старались не допустить. Я не утверждаю, но мне так кажется… В то время театром руководил Леонид Михайлович Лавровский, а он был очень предан Галине Сергеевне.
Слова о непризнании коллегами за рубежом не стоит и комментировать, настолько они абсурдны и не соответствуют действительности. А вот что на самом деле играло большую роль – упомянутые вскользь родственники за границей. И не просто родственники… Двоюродный брат балерины Стенли Плезент был в США человеком, близким к определенным кругам. Когда в 1961-м Джон Кеннеди стал очередным президентом Америки, Плезент вошел в его команду в Белом доме в качестве советника по юридическим вопросам. Для нашей госбезопасности тех лет эти обстоятельства являлись более чем серьезными (думается, и сегодня в этом ничего не изменилось).
Майя Плисецкая с Рудольфом Нуреевым и Майклом Эджли. Сидней. 1977 г.
– В администрации Кеннеди он был главным юристом USIA (Информационного агентства США), отвечая за его связь с Конгрессом и Белым домом, – уточняет Азарий Мессерер. – Для русского уха USIA звучит почти как CIA (ЦРУ), и его двоюродные сестра и братья Плисецкие – Майя, Азарий и Александр, впервые встретившие Стэнли в 1962 году во время гастролей Большого театра, приняли эту новость настороженно. Стэнли пришлось им объяснять, что к ЦРУ и разведке он не имеет отношения и что его агентство, в частности, организует за рубежом гастроли известных артистов, чтобы познакомить мир с достижениями американской культуры.
Здесь кроется маленькая неточность: Майя Плисецкая впервые встретилась со своим братом Стенли Плезентом не в 1962-м, а в 1959 году, во время гастролей Большого театра в США.
Еще один существенный момент – реальные связи балерины с иностранцами. Дружеские, любовные – не суть важно. Вот интересная цитата из «Экспресс-газеты»:
«Уже после смерти балерины британский еженедельник “Daily Mail“ шокировал читателей выдержками из якобы секретных документов. Там говорилось о любовной связи Плисецкой с еще одним иностранцем – дипломатом Джоном Морганом, работавшим в посольстве Англии в Москве, а впоследствии занявшим пост посла своей стран