На родственном апофеозе я наконец-то одна. Без сопровождающих. Но и без этого приема московским писарям было что донести по начальству.
Все хорошо» («Я, Майя Плисецкая»).
Но, несмотря на радость от успешных гастролей, на все интересные знакомства и встречи, она очень скучала по Родиону и считала дни до окончания гастролей. В Москве Щедрин тоже зачеркивал числа в календаре, оставшиеся до ее возвращения. И вот остаются уже три, два, один долгий день… Труппа Большого возвращается в столицу.
Майя Плисецкая примеряет пачку легендарной русской балерины Анны Павловой. 1960-е гг.
«Никто не убежал. Все целы. Целехоньки. Осенью меня милостиво пожалуют в народные артистки СССР. Это был высший титул для артиста Страны Советов. Вроде спасибо скажут, что не улизнула», – напишет Плисецкая в своей книге. На одном из приемов тогдашний руководитель государства Н.С. Хрущев выразит балерине свою благодарность за то, что не подвела, не обманула доверия, вернувшись на родину. Годы спустя Майя Михайловна признается, что у нее «не хватило на это совести». Она обещала вернуться. Да и всегда хотела танцевать на сцене любимого Большого театра, несмотря на все происки многочисленных завистников и недругов. К тому же с переходом на преподавательскую работу Г. Улановой становилась первой прима-балериной – это ли не желанное и высокое положение? А в зарубежье, останься она там в одночасье, все начинать сначала? И Щедрин… Как без него теперь? Он оставался в Москве и не собирался никуда из нее уезжать, совершенно, по ее словам, не прельщаясь сказочной заграничной жизнью…
«Если я легко приспосабливалась к ”перемене мест”, к гостиничному житию, к переездам, то Щедрин, напротив, был домоседом. Каждая поездка, даже самая завлекательная, была ему в тягость. К России, к русской культуре, истории, обычаям он был накрепко прикован чугунными, хоть и невидимыми нитями. Оторвать Россию от него было непросто. Каждое очередное надругательство над своим народом больно отзывалось в его сердце. Сторонним наблюдателем он не был…
Но жизни без Щедрина я представить себе не могла. Даже в хрустальном замке на каких-нибудь Канарских островах. Мы и тратились на телефонные разговоры каждый день-деньской. Не в шутку страдал бюджет нашего семейства от них. Но родной голос давал силы жить дальше. Сокращал, скрашивал разлуку.
Оборвать нашу связь я не могла. И не хотела. Увезти Щедрина от России было жестокостью и мне, выходит, не по силам…
И совесть была одной из причин, почему я не осталась на Западе.
Не та совесть, что мучила царя Бориса у Пушкина. Без кровавых мальчиков в глазах…
Остаться значило обмануть людей, которые поверили в твою порядочность и искренность. А без обмана – не убежишь» («Я, Майя Плисецкая»).
Балерина часто вспоминала свою встречу с мужем после тех первых триумфальных гастролей:
«А сейчас, в знойном июне, в душном, тесном Внуковском аэропорту, во взбудораженной, разгоряченной толпе встречающих нетерпеливо, жадно ищу родное лицо Щедрина. Мы не виделись ровно семьдесят три дня. Целую вечность…
Вон он стоит. С гигантским букетом светло-розовых пионов. Подмосковные пионы чертовски пахучи. Голова кругом идет.
С того дня терпкий, пьянящий пионовый запах возвращает меня в 1959 год.
В долгие, счастливые, поднадзорные семьдесят три дня моего открытия Америки».
От «Конька-Горбунка» до парижской сцены
Говорят, рождение нового «Конька-Горбунка» на сцене Большого театра было вызвано самой жизнью. Старый балет с этим названием, некогда любимый зрителями, при всей красоте музыки Цезаря Пуни и разнообразии танцевальных партий давно считался образцом наивного анахронизма и уже лет десять не шел на сцене Большого театра.
Авторы нового либретто поставили перед собой задачу вернуть этот балет к истокам сказки Петра Ершова. С другой стороны, как сказано в книге «Советский балетный театр», «сценарист В. Вайнонен и хореограф А. Радунский опирались не столько на сказку П. Ершова, сколько на постановки «Конька» в дореволюционном балете».
По словам балетоведов, премьера с самого начала предназначалась Майе Плисецкой. Да и кому другому она могла предназначаться, если партитура нового балета была написана ее мужем, молодым композитором Родионом Щедриным? Но, как ни странно, на премьере «Конька» партию Царь-девицы танцевала… Римма Карельская. Опять Карельская! Но у такой замены оказалась важная причина: из-за болезни Плисецкая присутствовала на премьере только в качестве зрителя…
– Музыка к балету «Конек-Горбунок» – моя ранняя, очень ранняя работа, – признавался композитор. – Но работа этапная, важная для моего творческого самоутверждения, многое в жизни моей определившая. Работа, на которой «поймал» я в свои музыкантские руки неземную Жар-Птицу – Майю Плисецкую. Ей эта партитура и посвящена…
Действительно, Родион Константинович сочинил своего «Конька-Горбунка» еще в 1955–1956 годы. До постановки балета на сцене сюита из него исполнялась по радио и в концертных программах. Стилизация под русскую народную музыку наиболее удалась композитору. Народные сцены стали лучшими и благодаря балетмейстеру А. Радунскому. Будучи отличным мимическим актером, он поставил комедийную партию царя «на себя», что оказалось самой большой удачей балета.
Что касается классических танцев нового «Конька», то в них балетмейстер оказался менее оригинален. Это особенно сказалось на хореографии «фресок» и на танцах птиц у Серебряной горы, где впервые появляется Царь-девица. По мнению критиков, они «оказались скучными, поставленными по трафарету…».
«Слабости хореографической стороны партии Царь-девицы обнаружились сразу: в танцевальном рисунке балетмейстеру не удалось передать поэтичность образа Царь-девицы, ее сказочность, широкую, напевно-плавную манеру. Когда через некоторое время в роли Царь-девицы впервые появилась Плисецкая, она сумела оживить ее своим обаянием, своим тонким пониманием природы сказочного, своим собственным восприятием музыки» (Рославлева Н. Майя Плисецкая).
Несмотря на эти недостатки хореографии, «Конек-Горбунок» Р. Щедрина стал одним из балетов, любимых зрителями, и во многом – благодаря замечательному исполнению Майей Плисецкой заглавной партии Царь-девицы. Это была партия со всеми элементами классического танца, где присутствовали даже тридцать два фуэте, блестяще исполненные балериной!
Плисецкая много лет хранила письмо от юной зрительницы из Саратова, которой посчастливилось побывать в столице и увидеть любимую исполнительницу в этом балете. Там были такие строки:
«Вы казались мне какой-то нереальной феей из замечательной детской сказки. Ведь обыкновенный человек не в состоянии в такой степени взволновать сердца!».
Немалый успех имел и фильм-балет «Конек-Горбунок», вышедший на экраны в 1962-м и запечатлевший в главных партиях замечательных исполнителей – Майю Плисецкую и Владимира Васильева.
Этот период оказался насыщен гастрольными поездками. В октябре 1959-го Майя Плисецкая побывала с театром в Китайской Народной Республике. В мае 1960-го последовали гастроли в Финляндии, в Хельсинки. В сентябре-октябре – в Польской Народной Республике. И вновь – огромный успех Плисецкой в «Лебедином». Известный польский балетный критик Ирена Турска писала в газете «Трибуна люду»:
«Весь балет («Лебединое озеро») озаряет своим блеском большой талант Майи Плисецкой, большой в смысле степени и масштаба, силы и размаха… Это не только парад технических возможностей, почти нечеловеческих, но и чудесное актерское исполнение».
Февраль 1961 года открыл новую гастрольную страницу: балерина с огромным успехом выступала в Объединенной Арабской Республике – вновь в «Лебедином озере». Спектакли проходили в Каирской опере, и все три недели, в течение которых длились гастроли, небольшой театр был переполнен, а большинство желающих так и не смогли попасть на спектакли с участием знаменитой балерины из Страны Советов. На первом представлении присутствовал президент ОАР Гамаль Абдель Насер. На другой день все каирские газеты поместили восторженные отзывы о выступлении Майи Плисецкой. «Слава Аллаху, что мы увидели Плисецкую», – такими словами завершалась большая статья в «Каирском еженедельнике».
Но самой запоминающейся и яркой стала, конечно, поездка в Париж. Шел октябрь 1961-го…
В воздухе заметно потеплело: доверие к Плисецкой простерлось до того, что ее стали выпускать на гастроли в зарубежные страны и помимо труппы Большого. Вот и той осенью парижский театр «Гранд-опера» пригласил ее с Николаем Фадеечевым станцевать три спектакля «Лебединого озера» в постановке Владимира Бурмейстера.
Майя Плисецкая и Фидель Кастро в окружении труппы балета «Лебединое озеро». Москва. 1963 г.
«Бурмейстер сначала поставил этот спектакль в Москве на сцене Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко в апреле 1953 года. А в 60-м перенес в Париж. Мне довелось танцевать его. И новый текст балеринской партии я помнила. Но Фадеечев этой редакции не знал, учить весь балет времени не было, и мы заменили бурмейстерское па-де-де третьего акта привычным для нас вариантом Большого. Остальное шло по Бурмейстеру. Хорошо, что нашего хореографа в Париже в те дни не было. Он был человек самолюбивый и никогда не принял бы такого вольнодумства. Французы, “чуть поколебавшись”, сопротивляться не стали.
Хотя оркестру пришлось играть музыку нашего па-де-де. Партитуру и оркестровые голоса мы предусмотрительно с собой захватили.
Жорж Орик, знаменитый французский композитор – вскорости он занял кресло директора “Гранд-опера”, – даже поддержал наше нововведение, заметив, что музыка этого па-де-де крепче связана с общим целым» («Я, Майя Плисецкая»).
Первые два дня в Париже балерина жила в отеле «Скриб» на бульваре Капуцинов, куда их с Фадеечевым привезли из аэропорта. Но затем Эльза Триоле «почти насильно» перевезла ее в свою двухэтажную квартиру.
Эльза Триоле, если помнит читатель, была младшей сестрой Лили Брик и еще раньше познакомилась с Плисецкой благодаря своим приездам в Москву. Известная французская писательница, обладательница Гонкуровской премии, переводчица, верная спутница замечательного поэта и литературного деятеля Луи Арагона, участница движения Сопротивления… До Второй мировой войны супруги часто приезжали в СССР, много путешествовали по стране, разделяя оптимизм и энтузиазм советских друзей, во всеуслышание объявляя о своей поддержке нового строя.