Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.
Кармен Плисецкой – чувственная, полнокровная женщина, с алой, как вызов, розой на голове, – кстати, эту розу она придумала сама, и вообще, по словам Бориса Мессерера, внесла в образ много своего, индивидуального, неповторимого. Муж одной очень хорошей балерины мне как-то сказал, что эта балерина никогда не сможет станцевать Кармен, потому что у нее не получится передать на сцене эротическую энергию.
– Вам важна была сексуальность Кармен? – спросил я Плисецкую.
– Вы знаете, нет. Совсем нет. А, может быть, это испанцам понравилось, когда я там танцевала Кармен, что я не делала ее роковой женщиной. Потому что и у них трактуют Кармен как роковую женщину.
Родион Щедрин и Майя Плисецкая после балета «Кармен-сюита». Большой театр. 1970 год.
Фото Александра Макарова.
Я ее делала естественной, и это им нравилось. Вот она такая, со смехом подтрунивала над Хозе, а вовсе не то, что она как-то сексуально обольщает, дразнит его.
– Но она же пыталась приворожить Хозе.
– Да, но как?
– Как?
– Довольно по-детски. Естественно, по-детски. Не роковая женщина. Ни роковую, ни злую я не делала. А потому, что я так чувствовала.
– Майя Михайловна, Кармен – это вы?
– Не знаю. Может быть. Не точно такая же, но так, чуть-чуть, может быть. Специально об этом не думала.
Сергей Радченко, Альберто Алонсо и Майя Плисецкая на репетиции балета «Кармен-сюита». 1967 год.
Фото Александра Макарова.
У Беллы Ахмадулиной я спросил о ее внутренней схожести с Плисецкой. Ведь они из одной породы.
«Не смею даже издали равняться и состязаться, но так, для легковесной шутки могу сказать, что мужья наши Родион Константинович Щедрин и Борис Асафович Мессерер иногда подшучивают, что есть некоторое сходство. Я никак не тягаюсь, потому что когда я восхищаюсь, то восхищаюсь снизу вверх, а не из фамильярной близости. Никак не тягаюсь, но, конечно, своеволие, супротивность насильственным обстоятельствам присущи и мне, и я стараюсь блюсти прямизну позвоночника, то есть не кланяться дурному и властному началу, так скажем, а в остальном все – Майя. Майя есть страсть. Там, где Майя, даже если ничего ужасного не случается на сцене, хотя обычно это – драматическое построение, там, где Майя, там власть и мощь трагедии. И упоение трагедией. Это пребывание у бездны на краю».
«Кармен-сюита». Кармен. Тореро – Сергей Радченко.
1967 год. Фото Александра Макарова.
О характере Плисецкой ходят легенды, и уже невозможно понять, что здесь правда, а что нет. И только близкие знают истину, и то не всегда. Вот случай из жизни Александра Богатырева:
«Однажды у меня заболела нога. Майя Михайловна сказала: "Саша, есть дивный доктор, который сможет тебе помочь. Приезжай завтра ко мне домой, – он как раз тоже приедет". Доктор сделал мне укол. А потом я случайно услышал разговор Плисецкой с этим доктором. Оказывается, у Майи Михайловны болела, и довольно давно, связка на ноге, – только об этом в театре никто не знал. Она мужественно терпела боль, скрывала от всех. Занимаясь с ней в классе, вместе репетируя, мы даже не подозревали, что Майя Михайловна может испытывать боль, потому что было ощущение, что она сделана из стали».
– В «Кармен-сюите» есть образ рока, в балете «Анна Каренина» тоже присутствует рок – в образе Станционного мужика. А для вас рок что-то значит?
– Думаю, над каждым человеком что-то довлеет, какой-то рок.
И он проявляется в связи с тем, как себя человек ведет по жизни. Иногда это может быть хорошо, иногда этот рок казнит, вроде как перст божий.
Майя Плисецкая и Борис Мессерер на репетиции «Кармен-сюиты» в Национальном балете Испании. Фото из архива Бориса Мессерера.
А что касается меня… Может быть, я сама его иногда вызываю. Я вообще люблю мистику. Всегда мечтала о мистической роли. Вот сейчас у меня есть балет «Курозука» – абсолютно мистическая история, она мне очень нравится. И вся наша жизнь все-таки – мистика. Что такое жизнь, бытие? Это все тоже странно. Ничего не было и ничего не будет. Есть только жизнь, которую проживает каждый из нас.
– Не знаю, мистика это или нет, но все дороги вели Кармен к Родиону Щедрину.
– Да-да, буквально. Алонсо уже начал ставить балет на музыку Бизе. Это была музыка даже не оперы «Кармен», он взял сюиту «Арлезианка». Алонсо сочинял дуэт Кармен и Тореадора, и многое не сходилось. Он ставил в одном ритме, а музыка где-то убыстрялась, не слушалась его, и он ничего не мог поделать. Алонсо был в истерике, зря приехал в Россию. Я пришла домой, говорю Родиону: «Знаешь, у нас ничего не получается. Приходи на репетицию, может, что-то придумаешь». Он пришел, посмотрел, и я видела по его глазам, как ему это нравится. Он такой хореографии тоже никогда не встречал. Говорит: «Ну ладно, я оркеструю "Кармен" Бизе».
– И все сделал за 20 дней!
– Причем еще был перерыв, потому что в это время умер венгерский композитор Золтан Кодай, и Щедрина снабдили поехать на похороны, – должен был кто-то ехать от России, послали самого молодого композитора. Он там 4 дня пробыл, простудился. И вот эти четыре дня входили в тот срок, когда он сделал «Кармен-сюиту». Просто «на раз» сделал такой шедевр. И все поняли, что это гениально. Я не сомневаюсь ни одной секунды, что самому Бизе это бы понравилось! Бизе сделал музыкальную партитуру достаточно тихую, чтобы было удобно петь и музыка не заглушала голоса. А Щедрин взял другие инструменты – только струнные и ударные, и сразу появилось иное звучание.
– А какой у вас самый любимый эпизод в «Кармен-сюите»?
– Все люблю. Все. Конечно, очень люблю вот этот дуэт, с которого Алонсо начал ставить балет. Дуэт с Тореадором. Этот разговор ног (напевает мелодию). Кармен нравилось смотреть на Тореадора: как он реагирует, когда я дотрагиваюсь. Дотрагиваюсь, но не лезу к нему. Знаете, как можно было грудью напирать. Нет, немножко кокетливо. Интересно, какая будет реакция? Вот так, немножко игра. Несерьезно.
– В балете «Кармен-сюита» у вас идеальный Тореадор – Сергей Радченко. Красивый, брутальный, с невероятным чувством достоинства. Понятно, почему столько лет Радченко был единственным исполнителем этой партии.
– Сережка такой очень… всегда серьезный, он точно все исполнял, ему тоже безумно нравилось все испанское. И даже немножко сам говорил по-испански. С Альберто он сразу нашел общий язык. Алонсо, кстати, по-русски говорил чуть-чуть, потому что какое-то время работал в «Балет Рюс де Монте-Карло», какие-то слова знал.
Борис Мессерер вспоминает, как вдвоем с Плисецкой они побывали на испанской корриде:
«Когда Майя пригласила меня работать над "Кармен-сюитой", я был начинающим художником, делал свои первые спектакли в "Современнике". И, конечно, это было очень лестное предложение. Позже мы повторили постановку "Кармен-сюиты" в Национальном балете Испании в Мадриде. И в период репетиций мне пришла мысль поехать с Майей на бой быков. Причем я считал, что корриду надо смотреть обязательно в провинциальном городке, где нет парадной отлакированной картинки. Мы отправились в маленький городок в двадцати километрах от Севильи. Сидели на крошечной трибуне. Майю, конечно, безумно взволновало это зрелище, – особенно когда появился тореадор, местная знаменитость. Он впервые вышел тогда на арену после серьезной травмы. Тореадор менял лошадей каждую минуту, – больше времени на арене ни одна из них выдержать не могла, увертываясь от разъяренного быка, чьи рога проносились в миллиметре от живота лошади. И в конце концов, тореадор своей длинной шпагой блистательным ударом поразил быка и вызвал ликование толпы. Он шел вокруг трибун и гордо кидал в одну сторону отрезанное ухо быка (такая традиция), а в другую – хвост. Народ бросился на арену, и тут произошло чудо, потому что я увидел, что Плисецкая устремилась на арену тоже! Она побежала к тореадору, фактически повторяя сюжет «Кармен», но говорить по-испански, естественно, не могла. Ситуацию спас наш водитель. Он ринулся за Майей и сказал тореадору, что это великая русская балерина. И произошла буквально сцена объяснения в любви, потому что восхищение Плисецкой от увиденного зрелища было безмерным, а сам тореадор являл собой замечательный мужественный образ. Так я увидел воочию переплетение искусства и жизни: Майя могла влюбиться в реального тореадора, что уже сто раз делала на сцене».
Плисецкая, с ее мощной актерской силой, могла бы сыграть Кармен и на драматической сцене. И не только Кармен. А между тем у нее всего одна большая роль в драме, и та в кино – Бетси в фильме «Анна Каренина». Фильм снял на «Мосфильме» Александр Зархи. Спрашиваю у Плисецкой, как она попала в кино:
– Вы знаете, мне бы такое в голову не пришло. Ну просто был разговор с режиссером Зархи и его женой Любой, которая ему во всем всегда помогала. Он какие-то пробы делал, искал актрису на роль Бетси. И Люба стала возмущаться: «Ну в конце концов я не понимаю, что тебе надо, чего ты хочешь?» – «Мне нужна женщина приблизительно такого вида, как Майя Плисецкая». – «Ну так возьми ее, какая проблема?» И меня пригласили.
Зархи попросил несколько фраз сказать, это как бы была проба, и я уехала в Америку на гастроли. Приезжаю из Америки через два месяца. Мне говорят: «Завтра в кадр, снимаем сцену «Скачки», и вот так я попала в кино.
– А Вам не обидно, что вы на экране – Бетси, а не Анна?
– Нет! Совсем нет. Даже не думала об этом. Мне просто было интересно общаться с замечательными актерами, профессионалами, я ни разу в жизни ничего в драме не играла. С Юрием Яковлевым первая встреча у меня была именно на скачках. А какой замечательный актер Николай Гриценко! Василий Лановой-Вронский – красивый, чудный! Вообще я с восторгом на них смотрела.
Фильм «Анна Каренина». Бетси. 1966 год. Фото Олега Макарова.
Хотя Плисецкая и не мечтала сыграть Анну Каренину в кино, но призналась, что именно съемки подтолкнули ее к созданию балета по роману Толстого.