«Спартак». Эгина. Красс – Марис Лиепа. 1971 год.
Фото Александра Макарова.
А Галина Вишневская и Мстислав Ростропович пригласили меня в свою парижскую квартиру, причем до этого ни одна съемочная группа из России к ним не приезжала! Легендарная чета жила в престижном районе, на авеню Жоржа Манделя. По соседству находился дом, в котором когда-то проживала Мария Каллас. Проходя мимо этого дома, я обратил внимание, что в бывшей квартире Каллас горит свет: кто там властвует сейчас?.. И вот мы у заветной калитки дома Вишневской – Ростроповича. Звоню в домофон. Дверь открывает хозяйка. В облегающей черной водолазке, черных брюках и… тапочках. В этих самых тапочках и была энергия тепла и уюта, к чему я так стремился на съемках цикла.
Галина Вишневская, Вадим Верник и Мстислав Ростропович в парижской квартире знаменитой четы. На съемках документального фильма о Вишневской и Ростроповиче (в цикле «Субботний вечер со звездой»). 1996 год.
Накануне мы вместе с Галиной Павловной приехали из Лиона: снимали в Лионской опере репетицию оперы «Галина» по автобиографической книге Вишневской. Сделать эту съемку – пожелание Ростроповича, даже требование, высказанное мне предварительно по телефону. Музыку написал француз Марсель Ландовски, друг Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича. Вишневская даже говорила о планах постановки в Гранд-опера, но не случилось. А пока предстояла премьера в Лионской опере. Мне запомнилась тяжелая энергия в помещении театра: стены красного цвета и бесконечные черные металлические лестницы. Вишневская сидела в зрительном зале, стройная и невероятно элегантная, а на сцене американская певица необъятных размеров, с рукой в гипсе, изображала молодую Галину во время прослушивания в Большой театр. На заднике – гигантский портрет Сталина в окружении бесчисленных знамен, справа – пианистка бодро ударяет по клавишам рояля. Весь этот китч к реальной Вишневской никакого отношения не имел, хотя глаза Галины Павловны радостно сияли: «Я одновременно в зале и на сцене, – представляете мои ощущения?»…
В парижской квартире из дальней комнаты раздается властный голос Ростроповича. Всего пару часов назад он вернулся из очередной гастрольной поездки. Специально для съемки Галина Павловна позвала свою дочь Елену и внуков, они тоже жили в Париже. Я так и не понял, сколько комнат в этой квартире. Нам предложили расположиться в двух просторных гостиных. В одной – огромный массивный палехский стол, на его концах с разных сторон изображены скрипичный ключ и виолончель. А на стенах – картины, картины, картины… Коллекция русской классической живописи. Во второй комнате Вишневская с гордостью показала мне шторы из Зимнего дворца: «С этими шторами я чувствую себя царицей!». А в потаенной комнате, куда Ростропович никого не пускает, даже жену, но для нас сделал исключение, я увидел такую обстановку: несколько пустых футляров для виолончели, ноты разбросаны на полу, и здесь же незаметно прислоненный к стене рисунок, изображающий фигуру в виде виолончели: «Это меня нарисовал Сальвадор Дали», – на ходу заметил Мстислав Леопольдович… Инна Чурикова, тоже героиня «Субботних вечеров…», однажды сказала мне: «Какую увлекательную жизнь ты, Вадик, проживаешь: месяц в компании Вишневской и Ростроповича, месяц со мной». Так и было.
Мстислав Ростропович и Майя Плисецкая.
Уникальный дуэт. 1993 год. Фото Алексея Бражникова.
Весной 1992 года в Большом театре помпезно отмечалось возвращение в родные стены Галины Вишневской. Попасть на этот вечер было практически невозможно. И все же мне достала билет Нина Ананиашвили, с которой мы очень дружили. Вишневская расположилась в ложе справа от сцены, великая и недоступная. Народные и заслуженные артисты пели и танцевали в ее честь. Апофеозом вечера стал уникальный дуэт: Майя Плисецкая исполняла «Умирающего лебедя», а аккомпанировал ей на виолончели Мстислав Ростропович. Чета Вишневская – Ростропович очень любили и уважали Плисецкую. Они были родственными душами – по ощущению жизни, полнокровности бытия и космическому уровню таланта.
Иннокентий Смоктуновский.
Открытка.
Автограф Иннокентия
Смоктуновского Вадиму Вернику.
Конечно, моей мечтой был «Субботний вечер с Майей Плисецкой». Майя Михайловна и Родион Щедрин в то время жили в Мюнхене. В Россию прилетали не часто. Летом 1996-го узнаю, что Плисецкая несколько дней проведет в Москве и выступит в гала-концерте на Красной площади. Срочно ищу домашний телефон. В Большом театре мне отказали наотрез, пришлось искать обходные пути, отступать я не был готов. Итак, звоню. Слышу в трубке низкий грудной и такой узнаваемый голос Плисецкой. «Здравствуйте, это журналист Вадим Верник, я хочу снять о вас фильм». – «Сначала, молодой человек, мне надо понять, хочу ли этого я», – резонно и довольно строго отвечает Плисецкая. В растерянности я не знал, что говорить дальше. Впрочем, Майя Михайловна сама подсказала выход: «Через три дня я вернусь в Мюнхен. Запишите мой немецкий номер. Перезвоните». Я положил трубку и вспомнил, как категорично ответил мне однажды Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Когда я только начинал в профессии, мне предложили в популярном тогда издании «Спутник кинозрителя» взять интервью у Смоктуновского. Идея, конечно, классная, но как это сделать? Попросил помочь папу. Смоктуновский участвовал во многих папиных постановках и очень его ценил, поэтому согласился. Когда он прочитал готовый текст, то сказал всего несколько слов: «Мне не понравилось, как вы изложили наш разговор, я здесь слишком доступный». А у меня перед глазами всплыл автограф, оставленный Смоктуновским мне, десятилетнему: «Дорогой Вадик, всего доброго тебе в твоем мечтании». Слова выдающегося артиста, теплые и душевные, согревали меня ровно до того момента, как он сухо и безучастно произнес: «Это очень плохо, Вадим».
Где эта грань в общении с великими? Как не потерять себя под прессом мощной личности? Если мне повезет и Плисецкая все-таки согласится, то как выстраивать разговор, найти верную интонацию?.. Тысяча вопросов – и ни одного ответа. Впрочем, в какой-то момент я понял, что суетиться раньше времени не надо и действовать лучше поэтапно.
Итак, жду назначенного дня, чтобы связаться с Плисецкой второй раз. С трепетом набираю номер и слышу в ответ: «Я согласна». А я автоматически взлетаю на седьмое или восьмое небо! Осталось выбрать место съемки. Майя Плисецкая продолжала танцевать, много гастролировала, хотя ей было уже за семьдесят. «Хотите, прилетайте в Токио, можно в Париж или Миккели». Слово «Миккели» я тогда услышал впервые. Плисецкая пояснила, что это небольшой финский город. Остановились на Миккели: я понимал, что для нашей съемочной группы это бюджетный вариант. Финские гастроли Плисецкой планировались вместе с труппой Гедиминаса Таранды «Имперский русский балет». Таранда сделал для нас визы и очень помог в организации поездки.
Интервью для фильма «Майя. Урок классического танца» согласились мне дать Родион Щедрин, Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, кузен Плисецкой, ее партнеры Николай Фадеечев и Александр Богатырев. Я даже встретился с одноклассником Майи Михайловны по хореографическиму училищу Владимиром Левашевым.
Эфир фильма о Плисецкой в рамках цикла «Субботний вечер со звездой» состоялся на Российском канале в конце ноября 1996 года.
В моем архиве есть запись нашего фильма на vhs-кассете. А еще сохранились расшифровки интервью со всеми участниками фильма, – со всеми, кроме главной героини. И вот однажды звонит режиссер монтажа Дмитрий Воробьев, мы вместе делаем программу «2 ВЕРНИК 2» на «Культуре». «Вадик, я сегодня разбирал свои архивы и обнаружил несколько кассет betacam с исходниками твоей "Плисецкой", здесь интервью, другие записи. Может, тебе это нужно?». К созданию фильма о Плисецкой Дима не имел никакого отношения. Как кассеты попали к нему? Как хранились все эти годы? Какая-то мистика!
В общем, пазл сложился, и я смог документально восстановить практически полную картину под названием «Майя Плисецкая в моей жизни». Так возникла идея сделать книгу. Многое, о чем мы говорили с Плисецкой на съемках и что мне удалось увидеть в Миккели, не вошло в фильм, – хронометраж не позволял. За кадром осталось и большинство высказываний тех, у кого я брал интервью. Поэтому все кассетные исходники и расшифровки, сделанные еще на пишущей машинке, – для меня бесценный материал. В книге много прямой речи самой Майи Михайловны. На страницах она предстает такой, какой я ее увидел, без ретуши.
«Умирающий лебедь». 1966 год.
Фото Евгения Умнова.
Готовясь к съемкам, я внимательно прочитал автобиографическую книгу «Я, Майя Плисецкая…». И прежде всего обратил внимание на слова, ставшие лейтмотивом повествования: «Что вынесла я за прожитую жизнь? Какую философию?.. Люди делятся на плохих и хороших… Плохих во все века было больше, много больше». Эти слова даже вынесены на обложку. По иронии судьбы в труппу Большого театра Майя Михайловна была зачислена первого апреля (в 1943 году). Однажды она сказала: «Есть в этом что-то дьявольское – быть зачисленной в день, когда нельзя никому верить». В своей книге Плисецкая сводит счеты с неугодными ей людьми, а таких в ее жизни было предостаточно. И у меня возник отчетливый образ Плисецкой как символа противостояния, вечной борьбы. На этой напряженной ноте я и выстраивал концепцию будущего фильма. Но поразительное дело! Плисецкая, с которой довелось общаться мне лично, оказалась совсем непохожей на героиню ее собственной книги, и вся выстроенная мною концепция рушилась как карточный домик.
Прошло столько лет, машина времени вновь переносит меня в Миккели-96, и я буквально проваливаюсь в ту эпоху, вижу не только силуэты, но и лица, чувствую почву под ногами и все приметы тогдашней жизни. Раньше мне казалось, что такое может случиться только в кино.
День первыйЭкзерсис у станка
Миккели на берегу озера возвышается концертный зал. Это музыкальная Мекка. Спектакли, концерты, фестивали с участием лучших исполнителей со всего мира собирают ценителей высокого искусства. Концертный зал – главная достопримечательность маленького северного города. Еще есть кафедральный собор, построенный в конце XIX века в неоготическом стиле, и пара местных музеев. Все остальное – двух-трехэтажные неприметные здания. В то время я только начинал собирать чашки с названием городов мира. Сейчас у меня внушительная коллекция. Естественно, я искал чашку с названием «Миккели», но выяснилось, что такого сувенира просто не существует. В результате я увез маленький глиняный стакан, и в моей коллекции это вставной зуб. Зато какая память!