– Нет, никогда вообще с партнерами не ссорилась. Никогда в жизни.
– Хитрая?
– Нет, просто у меня не было к этому настроения. Но я знаю, конечно, что конфликтуют. И ругаются, и ссорятся, много, много знаю таких примеров. Особенно если танцуют вместе муж и жена. Там уж просто как кошка с собакой. Но ведь человек сам чувствует, когда он что-то делает на сцене не так. Что еще говорить? Больше всего по времени я танцевала с Фадеечевым. Вот он не может рассказать, что я с ним хоть раз поссорилась. Как-то даже и в голову это не приходило.
«Жар-птица». В заглавной партии. Иван-царевич – Николай Фадеечев.
1964 год. Фото Леона Дубильта.
Марис Лиепа и Майя Плисецкая в репетиционном зале.
1973 год. Фото Александра Макарова.
Из разговора с Николаем Фадеечевым:
«За двадцать лет нашей совместной жизни на сцене у нас никогда не было никаких недоразумений, эксцессов. Ровные хорошие дружеские отношения. Многие годы Майя была совершенно открытой, доверчивой, любила пошутить, с ней было легко и приятно. А потом начались перемены. Появилась замкнутость, излишняя строгость, она стала более серьезно относиться к себе самой и к тому, что происходит вокруг. Возможно, так она старалась экономить силы и не выплескивать себя, – для того, чтобы больше отдавать зрителю. Но перемена в ее характере меня поразила».
«Дон Кихот». Китри. 1967 год. Фото Александра Макарова.
О замкнутости Плисецкой говорила мне и Ксения Рябинкина, в прошлом солистка балета Большого театра, потрясающая Царевна-лебедь в фильме Александра Птушко «Сказка о царе Салтане». Ее старшая сестра Елена Рябинкина была прима-балериной Большого, а для меня навсегда осталась суровой и неприступной «Снежной королевой» в одноименном спектакле на музыку композитора Раухвергера из моего раннего детства… Разговор с Ксенией Рябинкиной у нас случился недавно. Я был в гостях у ее сына, актера и режиссера Жени Стычкина, и рассказал, что делаю книгу о Плисецкой. «Я практически ничего о ней не знаю», – сказала Ксения. – «Как так?» – удивился я. – Вы же столько лет вместе участвовали в «Кармен-сюите», «Анне Карениной», вместе гастролировали». – «Майя Михайловна вела себя очень обособленно, очень, ни с кем не общалась. Нас объединяла только сцена. Естественно, никто из нас и не пытался нарушить ее личное пространство».
Майя Плисецкая и Александр Годунов в балете «Гибель розы».
1978 год. Фото Александра Макарова.
Борис Мессерер тоже отметил закрытость Плисецкой, когда речь зашла о ее семейной жизни:
– Они с Щедриным живут замкнуто и очень редко приглашают гостей.
– А у вас бывают какие-то семейные торжества?
– Нет-нет, этого не бывает. Майя не подвержена чувству семейной близости. Это редкие общения, и никогда никакой внешний ритуал такого общения не был характерен в нашей жизни, никогда. Порой подолгу мы не видимся, бывает, годами, хотя с детства я чувствую душевную близость с Майей.
Что касается наших разговоров с Плисецкой, я сразу определил для себя табу – это Юрий Григорович. Их конфликт многолетний, глубокий, непримиримый. Плисецкая поддержала приглашение молодого ленинградского хореографа, чтобы он поставил в Большом театре «Каменный цветок», а позже участвовала и в его балете «Легенда о любви». Партии властной Хозяйки Медной горы и трагической Мехмене Бану стали вехой в ее биографии.
Детский альбом Вадима Верника о Большом театре.
Но когда Григорович возглавил Большой театр, их отношения резко испортились. Фактически вся дальнейшая жизнь Плисецкой в Большом – это государство в государстве. Она творила обособленно от генеральной линии худрука балета. В интервью со мной Майя Михайловна не раз пыталась пройтись по Григоровичу.
Например, прозвучала такая тирада:
– Григорович взял власть, и никого постороннего в театр не пускал. Если бы вы знали, какая война была даже за маленькое «Болеро», поставленное для меня Бежаром! Настоящая кровавая война. Он ни в чем и ни в ком не заинтересован, кроме себя. Если Григорович пускал кого-то из хореографов, – значит, для него это было точно не опасно, но такое случалось крайне редко. «Главный балетмейстер» – это вообще чудовищная, преступная фраза. Нельзя быть главным балетмейстером и хотеть кого-то другого, особенно талантливого человека.
«Анна Каренина». В заглавной партии. Каренин – Николай Фадеечев.
1972 год. Фото Александра Макарова.
Ну и в том же духе. Я видел, как гнев вспыхивает и начинает душить Плисецкую, и она ничего не может с собой поделать. Досталось и супруге Григоровича – балерине Наталии Бессмертновой:
– Что была – что ее не было. Кто вспомнит о ней через десять лет?
«Анна Каренина». В заглавной партии. Вронский – Марис Лиепа.
1972 год. Фото Александра Макарова.
В этом я не могу согласиться с Майей Михайловной. Я видел Бессмертнову на сцене, – яркая балерина, со своей харизмой. Но отношение Плисецкой к Григоровичу рикошетом ударяло по его ближнему кругу. Эти и подобные высказывания я не включил в наш документальный фильм, и сделал это сознательно. Более того, я никак не реагировал на них во время съемки: как только Плисецкая начинала говорить о Григоровиче и в голосе появлялся металл, я внутренне отключался. Делал паузу и шел дальше. Ну не хотелось мне никакой ярости, агрессии! Это с лихвой можно испытать, читая автобиографическую книгу Плисецкой. Майя Михайловна чувствовала мой настрой, и, как ни странно, ничего не требовала. Мы продолжали идти в унисон.
«Дама с собачкой». Анна Сергеевна. Гуров – Борис Ефимов.
1986 год. Фото Александра Макарова.
Майя Плисецкая и Борис Ефимов на репетиции балета «Дама с собачкой».
1986 год. Фото Александра Макарова.
В моем детском альбоме о Большом театре есть любопытное свидетельство времени. Из журнала «Театральная афиша», март 1977 года, я вырезал программку балета «Лебединое озеро» в редакции Юрия Григоровича с двумя составами исполнителей, по датам: Одетта и Одиллия – народная артистка СССР М.М. Плисецкая (4), следующей строчкой – народная артистка СССР Н.И. Бессмертнова (7). Вот так – совсем рядом, а по сути – гигантская пропасть…
– Вы требовали в театре особого к себе отношения? Чтобы всегда ждала машина у служебного подъезда, например.
– А что значит требовать машину? Мне полагается машина на спектакль. Это все. А куда еще требовать? У нас как-то это не заведено.
– Почему все и всюду говорят о конфликтной натуре Плисецкой? Мол, она может позволить себе все что угодно, ни с кем не считается. Может, вы сами провоцируете эти слухи?
Плисецкая отвечает обезоруживающе просто:
– Характер плохой, поэтому конфликты. Вы знаете, никогда не хотелось утираться, от этого и характер портился. Действительно. Я всегда мешала. Всегда. В этом главная моя вина. А, кстати, мне не мешал никто и никогда.
– А чем вы мешали?
– Своим существованием. Я не должна была существовать. Вообще, меня надо было бы выдумать, если б меня не было.
– То есть вы персонаж.
– Выходит, что да. Я не хочу называть имен, но я вам могу просто назвать цифру. Минимум десять балерин были в Большом театре, у которых цель наступить Плисецкой на горло. Вот с этой целью приходили в Большой театр: сделать карьеру, наступив Плисецкой на горло.
– Неужели они не понимали, что Плисецкая непотопляемая?
– Нет, не понимали. Но пытались топить.
– Вы действительно непотопляемая?
– Я вам скажу, что ведь это никому не было известно, потопляемая или нет. Это только теперь известно, что никому не удалось потопить, но сделано было для этого все. И от этого, в общем, все конфликты. Я не хотела быть рабыней, не хотела подлизываться. И шла на конфликт.
– Страдала?
– Конечно, страдала.
– Но это невидимые миру слезы, внешне-то все выглядело иначе.
У вас самые главные государственные награды – Ленинская премия, звание Героя Социалистического Труда и народной артистки СССР.
– Мне дали народную артистку СССР за то, что я не убежала. После Америки. Заодно и Рае Стручковой. А заодно и басу Ване Петрову-Краузе.
– Вот так прозаично.
– Выходит, что да.
«Каменный цветок». Хозяйка Медной горы. 1959 год. Фото А. Воротынского.
«Каменный цветок». Хозяйка Медной горы. Северьян – Владимир Левашев.
1959 год. Фото А. Воротынского.
Борис Мессерер рассказал пронзительную историю:
«В 1956 году Большой театр впервые после отмены железного занавеса собирался на гастроли в Англию, и Майя должна была полететь в числе главных прима-балерин вместе с Галиной Улановой. На нее была дана реклама в Лондоне, все уже опубликовано. И все ждали ее приезда, как и вообще сенсационного первого появления Большого театра за границей во время хрущевской оттепели. Но произошло такое недоразумение.
В одной группе с Майей оказался ее брат Александр, тоже солист Большого театра. А в то время родственники не могли вместе поехать за границу. И в последний момент Александру отказали в поездке, без логичной мотивировки. И тогда Майя пришла на прием к директору Большого театра и сделала такой непростительный по тем временам поступок. Она написала заявление: если вам не подходит мой брат, то, может, вам не гожусь и я тоже. В общем, заступилась за Алика. Это был такой искренний человеческий поступок, который жестоко отозвался на ее карьере. Потому что этого письма было достаточно, чтобы ее не взяли в поездку.
Но вот я вспоминаю замечательные спектакли, которые она станцевала в этот период в Москве, когда основная часть труппы была в Лондоне. Публика, зная о ситуации с запретом, проявила свою солидарность аплодисментами. Когда Плисецкая выходила во втором акте «Лебединого озера», начиналась такая овация, что она заглушала музыку, а дирижер Юрий Федорович Файер вынужден был продолжать вести спектакль, хотя сплошные аплодисменты не прекращались весь второй акт. И со сцены Майя уходила под эту овацию. У людей текли слезы от восторга, который она производила своим танцем, в соединении с трагизмом ситуации»…