– Майя?
– Да, я здесь.
– Скажи Эльверу… скажи ему…
– Что?
– Я его люблю и ни в чем не виню. – Внезапно она заговорила ясно и разборчиво. – Я его ни в чем не виню. Передай ему, что я люблю его.
– Я передам, обязательно передам.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Мильвасена еще раз коснулась Майиной руки, но с дрогнувших губ не сорвалось ни звука.
Кто-то принес табурет. Майя села у постели, не выпуская из руки пальцев подруги. Ресницы Мильвасены затрепетали и замерли. Губы не шевелились. Майя долго смотрела на нее и наконец поняла, что Мильвасена отмучилась.
Майя встала. Мильвасена выглядела двенадцатилетней девочкой с огромными распахнутыми глазами, которые укоризненно смотрели в никуда. Дух Мильвасены отлетел, осталась только хрупкая оболочка.
У Майи пересохло в горле.
– Локрида, принеси воды, – попросила она.
– Напиться? – растерянно уточнила прислужница и вышла.
Майя жадно выпила принесенную воду и спросила:
– Господин Эльвер-ка-Виррион во дворце?
– Да, сайет.
– Отведи меня к нему.
Локрида не стала ни спорить, ни отговаривать Майю, взяла лампу и подошла к двери.
Лекарь коснулся Майиной руки:
– Сайет, надеюсь, вы не станете меня винить. Уверяю вас, я сделал все, что в моих силах.
– Да-да, разумеется, – ответила Майя и вышла вслед за Локридой.
В гулких коридорах дворца им встретилась пожилая служанка, которая, увидев Локриду, ахнула и спросила: «Что случилось?» Локрида сокрушенно покачала головой и прошла мимо.
На лестничной площадке у окна, с которого Майя сдернула завесу, стоял зажженный светильник.
– Сайет, возьмите, вам пригодится, – сказала Локрида, протягивая его Майе.
– Зачем?
Локрида молча кивнула и повела ее к лестнице на третий этаж. За одной из дверей слышались негромкие голоса, но Локрида прошла дальше, в длинную галерею, как в маршальском особняке. В дальнем конце галереи виднелась резная дверь, запертая на бронзовый засов с защелкой в виде гончей.
– Господин Эльвер-ка-Виррион там, – объявила Локрида, остановившись у входа.
Голова у Майи закружилась, как хлипкий плот, подхваченный водоворотом.
– Мне надо поговорить с ним наедине, – собравшись с духом, пролепетала Майя. – Там больше никого нет?
– Он там один, сайет.
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю, сайет, – вздохнула Локрида.
– Скажи ему, что я хочу с ним увидеться.
Локрида потупилась:
– Сайет, вам лучше самой войти, без объявления. И светильник не забудьте.
Майя удивленно взглянула на нее, подняла защелку и, толкнув плечом тяжелую дверь, вошла в покои.
Полутемную комнату заливал неверный сумеречный свет из окна, выходящего на запад, словно ее обитатель спал или уединился с подругой для любовных утех. Впрочем, вместо кровати здесь стояли табуреты, скамьи и столы, заставленные серебряными блюдами, чашами, кубками и кувшинами, – похоже, это была кладовая, примыкающая к пиршественному залу. Майя подняла светильник повыше и удивленно огляделась.
– Эльвер? – робко окликнула она.
Не получив ответа, Майя посмотрела по сторонам и хотела направиться к выходу, как вдруг заметила, что у окна в кресле с высокой спинкой кто-то сидит. Майя осторожно пересекла комнату и подошла к окну.
Эльвер-ка-Виррион напряженно вглядывался в ночное небо. Он выглядел узником, долгие годы запертым в темнице: бледные щеки ввалились, волосы и борода торчали липкими, нечесаными космами, грязные лохмотья пропахли пóтом, – должно быть, в этой одежде он пришел из Лапана. Один сапог был разорван. У ног стоял поднос с нетронутой едой в катышках помета, неподалеку валялась корка со следами мышиных зубов.
Майя коснулась плеча Эльвера, но он не шелохнулся.
– Эльвер? Это я, Майя.
Он покосился на нее:
– А, Майя. – Он подпер голову рукой и снова отрешенно уставился в окно.
Майя опустилась на колени и тронула запястье Эльвера.
– Прости, я пришла с дурными вестями… – начала она.
Легче было бы, если бы он спросил, что за вести, но он молча стряхнул ее руку, встал, шагнул к окну и продолжал глядеть в темноту.
По щекам Майи покатились слезы – она оплакивала Мильвасену, Таррина, Спельтона, свою неминуемую смерть, Зан-Кереля, непоправимую утрату и безнадежность всего на свете.
Эльвер-ка-Виррион будто не слышал ее рыданий; пока она заливалась слезами, он молча стоял у окна и смотрел вдаль, недостижимый в своем страдании. Чуть погодя Майя вспомнила, что пришла выполнить предсмертную просьбу Мильвасены.
– Эльвер, у меня дурные вести, но ты обязан их выслушать.
Он застыл как изваяние. Майя возмущенно вскочила и заколотила кулаком ему по груди.
– Она умерла! Мильвасена умерла! А перед смертью велела передать тебе, что она тебя любит и ни в чем не винит, понимаешь?! Она тебя ни в чем не винит! – Она затрясла его за плечи. – Слышишь? Мильвасена умерла! И ребеночек тоже!
Он холодно взглянул на нее – так смотрят на прислугу, посмевшую оторвать хозяина от важных дел, – и еле слышно пробормотал:
– Мне все равно. Уходи.
Майя отшатнулась, словно от удара, ахнула и прижала ладонь к щеке. Затем, будто ощутив присутствие жуткого, устрашающего призрака, она подхватила светильник и, спотыкаясь, выбежала из комнаты.
Локрида, завидев Майю, поднялась со скамьи в галерее.
– Позвольте я вас провожу, сайет, – сказала прислужница, беря Майю за локоть. – В темноте здесь легко заплутать.
Они пошли по коридору, освещая дорогу лампами. На площадке первого этажа Локрида спросила:
– Вы уходите, сайет?
– Да, мне пора. А ты мне не ссудишь пару сандалий?
– Возьмите мои, сайет, они вам впору придутся. – Локрида опустилась на колени и надела свои сандалии на Майю. – Может быть, екжу вызвать?
Денег у Майи не было, а одалживаться у Локриды не хотелось.
– Нет, спасибо, я пешком дойду.
Локрида провела ее до северного крыла дворца, и они расстались, ни словом не обмолвившись о том, что произошло.
84Майя возвращается домой
«Теперь уже все равно, куда идти, – думала Майя. – Все равно, что со мной будет. Раз уж боги не пощадили Мильвасену, то и меня не помилуют. Если я домой вернусь, Рандронот меня прикончит. А что, пойду-ка я домой… Этого боги точно не ожидают».
Она медленно спустилась с Леопардового холма в верхний город, не обращая внимания на суматоху на улицах. У мрачных, приземистых казарм по двору метались люди с факелами. Майя, хлопая Локридовыми сандалиями – они оказались велики, – неторопливо прошла мимо, вспоминая щеголеватого красавца, который учтиво заговорил с ней и с Оккулой на Халькурниле в день их приезда в Беклу. В ушах стоял плач Мильвасены в ту ночь, когда они с Оккулой вернулись с пиршества во дворце Баронов, в ту самую ночь, когда Майя прокляла Байуб-Оталя и поклялась ему отомстить. Майя вспомнила ласки Эльвер-ка-Вирриона, его учтивость, обходительное обращение, веселый нрав, сочувствие и желание помочь… Ведь это он предложил устроить торги на баррарзе… Вот Мильвасена улыбается в обеденном зале благой владычицы… И за всем этим слышался негромкий голос Нассенды: «Уезжайте отсюда поскорее. Дурное это место, злокозненное…»
Майя, с трудом переставляя ноги, плелась вдоль улиц, залитых призрачным светом восходящей луны. Ее окликали редкие прохожие, но она, объятая невыносимым отчаянием, даже не замечала обращенных к ней слов.
Впрочем, этой ночью жителям верхнего города было не до заигрываний с одинокими девушками. Владельцы особняков и слуги думали только о неминуемом наступлении Сантиль-ке-Эркетлиса и о постыдном разгроме войска Леопардов на юге. Если Сантиль и его хельдрилы намерены захватить Беклу, то чем это грозит купцам и торговцам живым товаром? К этим опасениям примешивался суеверный страх, вызванный известиями о смерти Дераккона. Все подспудно ощущали, что Форнида, совершив одно предательское деяние, на этом не остановится, но боялись даже предполагать, чем именно все закончится.
Люди суматошно сновали по улицам, готовились к вторжению, стараясь защитить свое имущество и кров, поэтому на заплаканную девушку никто не обращал внимания – не одна она сегодня получила дурные вести.
Дорогу Майе внезапно преградил какой-то человек. Она попыталась обойти его, однако он раскинул руки в стороны, закрывая путь. Майя отступила на шаг и потупилась, надеясь, что он оставит ее в покое.
– Грядет тьма! Тьма накроет город! – завопил он.
Майя узнала вездесущего юродивого, которого все называли Еджерет (бекланцы полагали это имя непристойным), – бездомный бродяга в лохмотьях вечно слонялся по улицам нижнего города, изрекал безумные пророчества и сулил беды жителям, которые, хоть и насмехались над ним, относились к его словам с суеверным предубеждением. Он появлялся в местах скопления народа, на рынках и площадях, произносил бессвязные речи, предсказывал всевозможные несчастья и вещал о гневе богов, что неминуемо обрушится на Беклу. За неимением лучших развлечений его слушали и осыпали насмешками и издевками. «Тьма накроет город» было излюбленным присловьем Еджерета. Однажды Майя видела, как стражники грубо стащили юродивого с весов и пинками прогнали с Караванного рынка. Иногда он стоял у ворот нижнего города и грозил паломникам и путникам, призывая на их головы божью кару, пока караульные его не отгоняли. В верхний город его никогда не пускали, но сейчас Майя об этом даже не задумалась – ей просто хотелось пройти мимо.
– Грядет тьма! Тьма накроет город! – снова выкрикнул он. – Тьма поглотит зло, чревоугодников и прелюбодеев, лжецов и лихоимцев, стяжателей и убийц! – Лоскутная накидка, распростертая над головой, затрепетала, словно крыло огромной птицы. – А всех потаскух повесят вниз головой, и их облепят навозные мухи!
– Еджерет, дай пройти, – негромко сказала Майя. – Я тебя никогда не обижала. Мне домой надо.
– Майя? – сощурился он. – Майя реку переплыла!
– Да, да, – миролюбиво согласилась она. – Майя город спасла. Пропусти меня.