– Что ж, рассказывай, – велел Эллерот.
– Я помогал женщин и детей через реку переправить, а как все устроились, нас отпустили, и я вернулся в лагерь. Подхожу к шалашу своему, он рядом с Дектароновым, а оттуда эта девушка выглядывает – в чем мать родила. Ну, выбежала она ко мне и давай ластиться! Уговорила меня в шалаш к Дектарону зайти…
– Денег просила?
– Да. У меня только двадцать мельдов было, я ей так и сказал, она и согласилась. Понимаете, она очень настойчивая была, вот как Дектарон говорил…
– А ты, значит, отпирался? – спросил Молло.
– Нет, я на ее уговоры сразу поддался и остаток ночи с ней провел. А утром Дектарон из караула вернулся, мы еще спали…
– А потом что случилось? Вы из-за нее разругались? – язвительно спросил Молло у Дектарона.
– Ну, я пришел и сразу понял, что она еще решила подзаработать. Мы с Лортилем давние друзья, с самого начала войны, чего мне с ним из-за женщины ссориться? Вроде как…
– А, понятно, – кивнул Молло. – Вы с ним всем делитесь. Ну-ну… Продолжай.
– Я их обоих разбудил и велел ей к себе возвращаться, чтобы тризат не застал…
– А она что?
– Вот тут-то все и началось… Честное слово, мы ничего худого не замышляли. Поначалу она пыталась нас друг против друга настроить, да только ничего не вышло. Ей, видать, досадно стало, она с тюфяка вскочила, в чем была… ну, голая, как есть… и потребовала с нас еще сотню мельдов. Мы объяснили, что денег у нас больше нет, а она и говорит, мол, ничего не знаю, займите у кого-нибудь, иначе вам не поздоровится. Пригрозила тризата позвать, нажаловаться… Мы, конечно, рассердились. Лортиль мне и говорит, раз она добром не хочет уходить, мы силой ее выдворим, только сначала оденем, чтобы никого не смущать. В общем, он ее схватил, рот ей заткнул и рубаху на нее попытался надеть, а она давай вырываться! Царапалась и кусалась, что твоя кошка! Чуть палец мне не откусила, а потом как завизжит… В Лортиля вцепилась, не оторвать – а на нем тоже ни нитки. Она ему зубы в руку вонзила, ногтями всю шею раскровянила. Я ее за плечи ухватил, тяну, да куда там… Ну а потом я как дерну ее за волосы – а она вдруг обмякла вся и наземь повалилась… А Лортиль говорит: «О великий Крэн, у нее шея сломана!» Я гляжу – и правда сломана… Ну, мы и решили, что ничего не поделаешь, пошли к тризату Миарну и повинились. Честное слово, все так и было. Мы, конечно, оба виноваты, только ведь мы не со зла… Оно вроде как случайно получилось…
– Капитан Молло, у вас есть еще вопросы? – осведомился Эллерот.
– А других доказательств у вас нет? – спросил капитан у своих подчиненных.
– Нет, разве что царапины. Да и потом, какой нам резон ее убивать? Мы оба были трезвые как стеклышко… И сразу обо всем доложили…
Эллерот обернулся к Байуб-Оталю, Зан-Керелю и Зиреку:
– У вас вопросы есть?
Они помотали головами.
– Где стражники? – спросил Эллерот.
– У входа дожидаются, – ответил второй тризат.
– Что ж, вы пока уведите обвиняемых, – велел Эллерот. – Тризат Миарн, останьтесь.
Солдат вывели из хижины.
– Что вы о них думаете, Миарн?
– Хорошие бойцы, в Хальконе сражались храбро, и на Икетском тракте тоже.
– Как по-вашему, они правду говорят?
– Да, мой повелитель. Хотя, конечно, если судить по тому, что вы нам о погибшей рассказали…
– Сколько при ней денег было?
– Сорок два мельда, мелкими монетками.
– Благодарю вас, тризат, вы свободны.
Тризат отдал честь и вышел. Эллерот погрузился в размышления.
– Ничего не понимаю… – наконец сказал он. – Не может быть, чтобы бесстрашная девушка, которая совершила героический поступок, вела себя так, как рассказывают солдаты… Между прочим, тоже бравые воины, правда, Молло?
– Да, отличные бойцы. Не святые, конечно, но…
– Позвольте мне объяснить, мой повелитель, – вмешался Зирек. – Я Мерису давно знаю. То, что вам непонятно, мне яснее ясного. Ваши солдаты сказали чистую правду, и вот почему…
Он подробно рассказал о жизни Мерисы в Белишбе и Бекле.
– Ох, бедняжка! – сокрушенно вздохнул Эллерот. – Увы, не она первая, не она и последняя. Благодарю вас, Зирек, теперь мне все понятно. Похоже, это и впрямь несчастный случай… Что вы думаете, Молло?
– Похоже на то, – угрюмо согласился капитан. – Но наказать их следует.
– Разумеется. Они позволили женщине разгуливать по лагерю ночью, в нарушение моего приказа. Вдобавок Дектарон оставил свой пост… И что теперь делать?
– Я предложу им выбор: либо их выгонят из отряда за недостойное поведение, либо выпорют.
– А не жаль вам хороших бойцов терять?
– Никуда они не денутся, согласятся на порку. Все в отряде знают, что через две недели мы приступом Беклу возьмем, там есть чем поживиться. Ради этого они все лето и воевали. По-моему, Дектарон заслужил двадцать плетей, а Лортиль – дюжину. Вдобавок это всем поднимет настроение: раз уж вы считаете, что сейчас покинуть отряд хуже порки, то значит уверены в победе.
– Что ж, разумно, – согласился Эллерот и снова погрузился в молчание. – Несчастная Мериса! Любовь к проказам стоила ей жизни. А ведь Эркетлис бы ее щедро наградил, любое желание исполнил бы. Эх, какие люди странные… – Он вздохнул и поднялся из-за стола. – Хоть и не хочется, но пора покончить с этим неприятным делом.
– И мне не хочется… – пробормотал Зирек.
Эллерот недоуменно посмотрел на него.
– Кто-то Майе должен сказать, – пояснил коробейник.
Байуб-Оталь переглянулся с Зан-Керелем.
– Пожалуй, нам всем троим лучше к ней пойти, – предложил Зан-Керель.
Мерису хоронили с наступлением ночи. К этому времени женщины и дети уже вернулись в лагерь, поэтому у погребального костра собрались сотни людей. Пришли и ортельгийцы, весьма довольные новостями об успешных переговорах Та-Коминиона и Эллерота. Разумеется, и беглые рабы, и солдаты привыкли к смерти на поле боя, но все в лагере только и говорили о юной красавице, почетной гостье Эллерота, которую Сантиль-ке-Эркетлис хотел вознаградить за героический поступок на благо хельдрилов. Разумеется, ее убийц готовы были разорвать в клочья, однако Эллерот посоветовал Молло собрать солдат, объяснить им, что произошло на самом деле, и только потом наказать виновных (Дектарон и Лортиль, узнав, что виселица им не грозит, охотно согласились на порку).
Четверо солдат, встав по углам погребальной поленницы, одновременно поднесли к дровам смоляные факелы. Зирек незаметно отошел в сторонку и печально глядел на языки пламени, взметнувшиеся к ночному небу. Наконец Эллерот всыпал в угли горсть зерен, щепотку соли и плеснул вина из чаши. Люди начали расходиться. Только тогда Майя заметила, что Зирек стоит чуть поодаль, склонив голову и скрестив руки на груди. Она приблизилась к нему и молча встала рядом. Эллерот, Байуб-Оталь, Зан-Керель и остальные командиры, выстроившись в две шеренги, медленным шагом направились к хижине.
– Храбрее Мерисы никого не было, разве что Оккула, – помолчав, сказал Зирек. – Мериса бесстрашной была, ничего не боялась, а той ночью без нее я бы не справился.
– Да, у меня бы на такое смелости не хватило, – призналась Майя.
– Понимаешь, с убийством Сенчо вся сеть осведомителей распалась… А со временем о Мерисе забудут, никто и не вспомнит, кем она была, что совершила.
– Ну, боги-то не забудут…
– Боги? Ох, мне иногда кажется, что им до нас дела нет… – вздохнул Зирек. – Иначе они не допустили бы такой бессмысленной смерти.
– Знаешь, Мериса бы все равно не успокоилась, даже если бы все ее желания исполнились, даже если бы ее наградили… Неудержимая она была.
– И чем все закончилось? Сорок два мельда и погребальный костер. Даже тарпли сказать некому, все вокруг чужие…
– Ой, а про тарпли я и забыла… – вздохнула Майя. – А в Белишбе тоже так принято?
– Конечно.
Во многих частях Бекланской империи во время погребения произносили тарпли – стихотворение, воспевающее жизнь покойного, сложенное друзьями или родственниками. В деревнях часто ограничивались несколькими рифмованными строками; Майя сложила куплет на смерть Таррина, но поведала его только Леспе.
– Я хотел над ней тарпли сказать, только подумал, что тут, среди чужих, оно не к месту придется.
Майя взяла его за руку и подвела к догорающим углям костра.
– Теперь самое время.
– Ну, то, что у меня сложилось, на тарпли не похоже… просто в голову пришло, будто по божественному наитию…
– Значит, боги о ней не забывают. Давай говори, тебе никто не помешает.
Зирек воздел руки к небесам и нараспев начал произносить слова. Люди стали оборачиваться и прислушиваться, и коробейник заговорил громче:
Берег крутой нависает над темной рекой,
Черные пальцы ветвей тянутся к стылой волне,
Пересыпают гальку на мглистом дне…
Призрачный зверь приходит на водопой.
Под незримой лапой шуршит сухая трава,
Жутко сверкают глаза средь листвы седой,
Птицы тревожно мечутся над водой,
Заунывный протяжный вой звучит как мольба.
Увы, пересечь невидимую черту
И обрести забвение и покой
Зеленоглазому призраку невмоготу,
Вот он и бродит по лесу, объятый тоской,
Ведь в деревне больше не вспоминают ту,
Что заплутала и сгинула в чаще лесной.
Он умолк. Майя постояла не шевелясь, будто и в самом деле внимая словам богов, а потом обернулась к Зиреку, обняла его и разрыдалась: странное, проникновенное в своей необычности тарпли растрогало ее до слез. Коробейник молчал, разделяя с Майей горе.
К ним неслышно подошел Анда-Нокомис, осторожно коснулся плеча Зирека.
– Прекрасное тарпли, – сказал субанский бан. – Жаль, я сам не догадался… А ты молодец! – Он подождал, пока Майя утрет заплаканные глаза, и добавил: – Нас Эллерот дожидается.
– Пойдемте, Анда-Нокомис, – сказала Майя.
95На перепутье
Эллерот отпустил слуг и обвел взглядом гостей.