Нассенда велел Кроху устроить девушек на ночлег, а сам пошел поздороваться с Мекроном. Майя с Лумой отправились по тропе вслед за юношей. Деревня была большая и – по субанским понятиям – зажиточная; ее обитатели были одеты чище и выглядели лучше, а дети весело сновали между хижинами. Какая-то малышка лет девяти, осмелев, подбежала к Майе и с улыбкой спросила:
– Ты кто?
Майя улыбнулась и промолчала, оставив объясняться Луму.
Хижина, в которой девушек устроили на ночлег, тоже была просторнее и чище, вдобавок ее окурили какой-то ароматной травой, и в комнате приятно пахло свежестью. В хижину вела новая прочная лесенка, а пол устилали камыши. Пожилая женщина, сидевшая у окна, что-то спросила у Кроха и дружелюбно поздоровалась с девушками. Похоже, ради гостей она принарядилась – вместо бесформенного балахона на ней было выцветшее платье из синей шерсти, чуть великоватое, но явно сшитое не в Субе. Она держала себя с уверенностью, свидетельствующей о ее влиятельном положении. Впрочем, Майе было не до разговоров – она устала и хотела поскорее умыться, поесть и поспать.
– Милая моя, – начала хозяйка, взяв Майю за руки, – Анда-Нокомис нас предупредил, и мы с нетерпением вас ждали… – Внезапно она ахнула и изумленно уставилась на Майю. – Ох, Анда-Нокомис говорил, но я не представляла себе… ведь шестнадцать лет прошло…
– Простите, сайет, – перебил ее Тескон, который поднялся в хижину вслед за девушками. – У-Нассенда попросил меня объяснить, что Майе еще ничего не рассказали. Он сам с ней чуть позже поговорит…
– Да, конечно, – ответила хозяйка, по-прежнему с удивлением глядя на Майю. – Мы очень рады вашему приезду. – Она с улыбкой кивнула Луме, которая почтительно поднесла ладонь ко лбу. – Вам сейчас принесут горячей воды, умоетесь с дороги…
«Даже не верится!» – ошеломленно подумала Майя.
– А потом накормят ужином, – продолжила хозяйка. – Меня зовут Пиньянида, я – жена У-Мекрона. Надеюсь, ваше путешествие было не очень утомительным.
Хотя Пиньянида и выговаривала слова на субанский манер, ясно было, что какое-то время она прожила в одном из имперских городов. Майя понимала ее гораздо лучше, чем Луму, но с трудом представляла, как поддерживать почтительный разговор с важной госпожой, и с нетерпением ждала, когда же принесут горячую воду. Впрочем, Пиньянида, не сводившая с Майи изумленного взора, не особо прислушивалась к словам гостьи и вскоре пожелала девушкам спокойной ночи.
Час спустя к Майе вернулось привычное благодушие – впервые после побега из Беклы она была всем довольна, даже ушибленная лодыжка больше не болела. Майя вымылась с мылом, причесалась и почистила зубы размочаленным прутиком. Расторопная служанка Пиньяниды принесла ужин – рыбу, яйца, фрукты и кувшин вина. К Майиному удивлению, вино оказалось великолепным – йельдашейское, хорошего урожая (Сенчо бы оценил). Она поблагодарила служанку, наполнила кубок и подошла к окну, глядя в ночь. На дворе горели костры, в хижинах светились окна. В прохладном, пахнущем тиной воздухе раздавалось лягушачье кваканье. Откуда-то из камышей выпорхнула длинноногая цапля, запрокинув голову на тонкой гибкой шее, и полетела, медленно взмахивая крыльями. «Лети, лети к Серрелинде! – напутствовала ее Майя. – Скажи Келси, что сестра в беду попала, ей помощь нужна!» Ах, если бы сейчас на тропинке показалась босоногая сестренка!
Тут на тропинку вышел Нассенда со спутником – глубоким стариком, опиравшимся на посох. Майя окликнула лекаря.
Тот прервал разговор, поглядел на нее и махнул рукой:
– Мы к тебе сейчас зайдем.
– Лума, помоги У-Нассенде подняться, – велела Майя.
– Шагре.
Старики вошли в хижину. Нассенда что-то сказал Луме, и она поспешно удалилась. Лекарь окинул Майю взглядом и одобрительно закивал:
– Что ж, ты будто и не проплыла семь лиг по Нордешу – тебя словно из верхнего города в паланкине принесли.
Майя смущенно поклонилась и откинула с плеча локон:
– Благодарю вас, У-Нассенда, слышать вашу похвалу вдвойне приятно.
– Ты в верхнем городе бывал, Мекрон? – спросил лекарь своего спутника. – Похоже, чудесное это место, если там такие девушки по улицам ходят.
– Нет, я прежде в Бекле не бывал, – ответил старик, – а теперь и вовсе ни к чему, раз я своими глазами эту красавицу увидел.
– Ох, и что же это мы трещим, как две старые сороки, – улыбнулся Нассенда. – Познакомьтесь лучше: это У-Мекрон, старейшина Лакрайта, а это Майя с озера Серрелинда.
Майя снова поклонилась и приложила ладонь ко лбу:
– Спасибо за прекрасное вино, У-Мекрон.
– Я рад, что тебе понравилось. Мне король Карнат его прислал в подарок, но среди нас особых ценителей нет. А ты в Бекле наверняка и получше пробовала.
– Нет, мой господин, – улыбнулась Майя, предложила гостям присесть и, ополоснув два кубка, налила вина.
Старейшина расспросил Майю о побеге из Беклы и о переправе через Вальдерру, сочувственно осведомился, не трудно ли ей в туманной и болотистой Субе. Майя старалась отвечать обстоятельно и неторопливо, с достоинством.
– Так ты и правда родом из Тонильды? – наконец спросил он. – С озера Серрелинда? Это недалеко от Теттита, верно? И ты там всю жизнь прожила?
– Почти все мои шестнадцать лет, У-Мекрон, – ответила Майя.
– Значит, тебе шестнадцать исполнилось… – задумчиво произнес старейшина и пригубил вина. – Сам я Нокомису не видел, а вот жена моя ее знала, говорит, сходство необыкновенное. Я очень рад, что мы с тобой встретились. А сейчас мне пора – надо поговорить с ребятами, которые с вами завтра в Мельвду пойдут. Для меня большая честь с тобой познакомиться, Майя с озера Серрелинда. – Он подошел к ней и взял ее за руки. – Мы еще увидимся. Спасибо тебе, ты добрые вести нам принесла.
– Спокойной ночи, У-Мекрон, – учтиво ответила Майя и подумала: «Знал бы ты, как я в Бекле жила, по-другому бы заговорил».
Мекрон вышел из хижины.
Нассенда взял один из светильников и переставил его поближе к постели Майи.
– Приляг, отдохни, – сказал лекарь. – День сегодня был трудный, ты устала.
Майя повиновалась.
– Одиноко тебе без мужчины? – неожиданно спросил Нассенда.
Она хотела было рассердиться, но вопрос прозвучал без издевки, очень буднично, поэтому Майя просто ответила:
– Да.
– Что ж, это вполне естественно, – заметил лекарь. – Ты здесь одна, места незнакомые, ночь на дворе, темно и страшно. Хочется человеческого тепла.
– Ох, У-Нассенда, я про это даже не думала… Мне… понимаете, мне бастанье нравится.
– О великий Шаккарн! И что в этом плохого? – улыбнулся он. – Бастанье всем нравится, иначе мы бы на свет не родились, правда?
– Ну да, конечно… Вот только, У-Нассенда… – Майя замялась.
– Что только? – Лекарь присел на краешек постели.
Майя погрузилась в размышления, сообразив, что Нассенда уходить не торопится.
– Вот я думаю, – неуверенно начала она, – что в Бекле со мной обращались… ну, как с охотничьей собакой или там с соколом, ради развлечения. Приятно, конечно, когда тобой все восхищаются и обладать хотят. Все лучше, чем полы мыть или посуду. Только некоторые меня презирают за то, что я – рабыня, наложница. Но я же не сама такую участь выбрала, просто так получилось. И вот это меня больше всего бесит, У-Нассенда. Мне должно это нравиться, потому что мне вроде как удовольствие доставили, а если я это признаю, то ко мне относятся с презрением, вот как Ленкрит, когда я нагишом в реку сиганула.
– Послушай, я тебя нисколько не презираю, – ответил лекарь. – Наоборот, я восхищаюсь твоей жизнерадостностью и умением всегда сохранять бодрость духа. А Ленкрит… Вот кстати, хорошо, что ты о нем заговорила. Помнишь, что он сказал, когда в первый раз тебя увидел?
– Ох, я тогда очень испугалась… Байуб-Оталь спросил тогда, не потерял ли Ленкрит память, и велел ему на меня хорошенько посмотреть. Ну, Ленкрит поглядел и удивился, как же он раньше не заметил, а потом что-то про сумерки.
– И больше ничего?
– Ну, я больше ничего не помню… Ой нет, он еще спросил Байуб-Оталя, не сестра ли я ему.
– Но вы же с ним совсем не похожи, верно?
– Если б я на него была похожа, Сенчо бы за меня пятнадцать тысяч мельдов не выложил, – рассмеялась Майя.
– А ты своей ценой гордишься?
Майя кивнула.
– И правильно делаешь, – заметил Нассенда. – А помнишь, что Байуб-Оталь Ленкриту ответил?
– Он ему велел замолчать… Нет, я больше ничего не помню, мне страшно было и вообще… когда к горлу нож приставят, не до того, чтобы разговоры запоминать.
– А что тебе про Байуб-Оталя известно? Кто его родители, где он рос…
– Он мне про все рассказал – что мать его была танцовщицей, что ее в Урту продали, а король или там верховный барон в нее влюбился и отвез в Субу, чтобы его жена любовницу не убила. А еще рассказал про пожар и… Ох, У-Нассенда, что с вами?
По морщинистым щекам старика катились слезы.
– Майя, ты совсем еще ребенок… Юности страдания неведомы. Понимаешь, все это не так давно случилось. Нокомиса была прекрасна, как лунный свет над водой. А танцевала как! Кто видел, на всю жизнь запомнил. В Субе ее все боготворили, даже те, кто никогда не встречал. А как она умерла, так вся удача из Субы и вытекла, как песок из часов. Вот ты Нокомису не видала…
– Нет, конечно! Я ведь тогда еще даже не родилась!
– А по-моему, ты родилась точно тогда, когда она умерла, – в десятую ночь месяца саллек, верно?
– Откуда вы знаете? – удивленно воскликнула Майя. – И что в этом такого?
Нассенда допил вино и поставил кубок на стол:
– Помнишь, я вчера спросил, родной ли тебе отец? Если родной, то, значит, свершилась воля богов, верно?
– А при чем тут боги? Ох, У-Нассенда, я ничегошеньки не понимаю!
– И Сенчо за тебя пятнадцать тысяч мельдов заплатил, – вздохнул старик. – Ровно столько, сколько Нор-Заван, барон южной Субы, заплатил родителям Астары, которую потом прозвали Нокомисой.
Как ни странно, Майю только сейчас осенило, к чему клонит лекарь, – так часто не понимаешь или не желаешь понимать сон, смысл которого очевиден для всех остальных.