– В Субе их называют маргеты, – пояснил лекарь. – У вас на Серрелинде такие есть?
– Нет, У-Нассенда. Какая прелесть!
– Они обычно на закате скачут и на рассвете тоже.
– Ах да, Байуб-Оталь про них однажды рассказывал.
– Знаешь, когда я жил вдали от Субы, мне очень недоставало этого плеска. Для меня это звук уединения, неторопливого путешествия по тихим рекам и каналам, звук возвращения домой, к ужину.
– Вы жили вдали от Субы? Где? В Бекле?
– Нет, на острове Квизо посреди Тельтеарны. Это на севере, за Гельтскими горами.
– А как вы там оказались, У-Нассенда?
– Учился лекарскому искусству у мудрой знахарки. На Квизо живут жрицы Шардика, от них я много узнал – в основном от тугинды, конечно.
Нассенда поведал Майе о своих странствиях по Субе, а она рассказала ему о жизни на берегах озера Серрелинда; о вчерашнем разговоре никто не упоминал. Потом Майя улеглась на корму и задремала под тихий плеск весел и пронзительные, хриплые крики болотных птиц.
Под действием снадобья Нассенды Майя крепко проспала всю ночь, а утром проснулась отдохнувшей. Они быстро позавтракали, попрощались с Мекроном и Пиньянидой и отправились в путь, так что Майе совсем не оставалось времени осмыслить услышанное от лекаря. Она так и не решила, как отнестись к его рассказу. Радоваться или огорчаться своему невероятному сходству с легендарной Нокомисой? Сочувствовать Байуб-Оталю? Вдобавок теперь она больше не рабыня, а свободная женщина. Но свободная ли? Байуб-Оталь в каких-то своих целях решил объявить ее знатной госпожой, чуть ли не владычицей. Майя представила, как Оккула, узнав об этом, решительно заявляет: «Ну, не знаю, банзи, может, тебе и понравится быть владычицей лягушек на болоте. Лично мне куда лучше, как Неннонире, шестьсот мельдов за ночь получать». Так что, похоже, из Субы Майе так просто не выбраться – ее свобода весьма относительна.
Дело было еще и в том, что Майя не привыкла рассуждать и обдумывать свои поступки; она целиком полагалась на свои чувства и желания. Она прониклась глубоким уважением к Нассенде и последовала бы любому его совету, но лекарь ничего объяснять не стал, а потому она не знала, что и думать. Никогда прежде Майе не предоставляли выбора, да и теперь выбирать ей не приходилось. Во всем полагаясь на случай, она поступала так, как подсказывали ей врожденная сметливость и простодушное хитроумие, бессознательно (в отличие от своей чернокожей подруги) считая, что так и следует жить.
Вдобавок в ней, как принято среди простого люда, сильна была неприязнь к снисходительному пренебрежению окружающих, к любому намеку на то, что кто-то полагает себя лучше ее самой. «Да что они о себе возомнили?!» – негодовала Майя по поводу и без повода. Ее задевало даже поведение бедняжки Мильвасены, не говоря уже о Байуб-Отале. Вот и сейчас к Майиному недоумению примешивалась горькая досада и разочарование, – оказывается, она нужна этим субанцам только из-за своего сходства с какой-то Нокомисой, которая шестнадцать лет как померла! «Подумаешь, прославленная танцовщица! – мысленно возмущалась Майя. – Я – это я, а вовсе не она!»
Кайлеты неторопливо плыли вниз по течению. К полудню русло Нордеша расширилось, и река впала в огромное темное озеро под открытым небом. На противоположном берегу из озера вытекали четыре протока, один скрывался в чаще, остальные вели к болотистым низинам и лугам, где в высокой траве паслись стада.
– До Мельвды недалеко, – сказал Нассенда.
Майя подошла к лекарю и уселась рядом. Впереди виднелись частоколы, сараи, загоны для скота и заборы, между которыми вились широкие зеленые тропки.
– Ну как, нравится тебе? – спросил Нассенда.
– Да уж все лучше, чем деревня на болоте.
– Мы сейчас в Нижней Субе. Болот и топей здесь меньше, чем на севере. Мельвду городом не назовешь, из камня и кирпича здесь не строят, но в Субе ее считают столицей. Здесь скот разводят, овец и коров, а дважды в год большие ярмарки устраивают, потому и называют ее Мельвда-Райн. На самом деле это не город, а большой крестьянский поселок, здесь живут те, кто землю возделывает и с нее кормится. Ну, еще гуртовщики, лесорубы, колесных дел мастера…
– И король Карнат сюда приехал?
– Да, он здесь уже с неделю. В окрестностях его армия лагерем стоит – катрийцы, терекенальтцы. Субанское войско тоже здесь собирается, люди отовсюду приходят. Анда-Нокомис говорит, здесь сейчас девять тысяч человек.
– А как же их всех прокормить?
– В том-то и дело, – вздохнул Нассенда. – Задерживаться им здесь ни к чему. Армию надо в поход отправлять, иначе припасов не хватит. Даже присловье такое есть: «Снег от солнца тает, а войско – от голода». Правда, еще говорят, что не от голода, а от хворей. Ну, это уже моя забота.
– И когда они в поход выступать собрались?
– Ох, это только Карнату и Анда-Нокомису ведомо. Мое дело – раненых субанцев лечить.
Лодки подплыли к заливным лугам; берега густо поросли жерухой, усыпанной белыми цветками, на мелководье золотились кувшинки и розовели пышные соцветия трилистника. Пастухи окликали парней в кайлетах, Крох и его приятели радостно махали в ответ и спрашивали, отчего бы ребятам не бросить стадо и не пойти воевать за Субу. В отдалении, на пригорке, стояли ряды длинных одноэтажных построек, похожих на большие амбары, крытые разноцветной черепицей. Замысловатые черепичные узоры кое-где складывались в целые картины: на одной крыше – зеленое поле с белыми, черными и рыжими коровами, на другой – златовласая красавица Леспа среди облаков в ночном небе, усыпанном звездами.
Строения тянулись до самого горизонта; кое-где между ними зеленели сады, рощицы ив и развесистые зоаны, там и сям поблескивали озерца и пруды. Из кузницы на берегу доносился частый стук молотов по наковальне, из горна летели снопы искр: кузнецы сноровисто ковали мечи.
Лавок Майя не приметила; во дворе лесопилки у ограды высились стопки досок и горой лежали свежесрубленные бревна, помеченные какими-то красными символами и клеймами в знак принадлежности продавцам или покупателям. Чуть поодаль стоял храм Шаккарна с алой крышей, на которой красовалось изображение кудлатого божества с золотыми рогами. Майя приветственно подняла руку и взмолилась про себя: «О круторогий Шаккарн, спаси и сохрани!»
За постройками снова начинались поля и пастбища, где наскоро разбили лагерь. Среди шалашей и шатких навесов, покрытых коровьими и козлиными шкурами, дымились костры, у которых сидели или лежали мужчины. Пахло примятой травой, гарью, нечистотами и сгнившим мусором. У берега голышом плескались юноши. Лума поспешно отвернулась и улеглась на дно кайлета. Майя решила последовать ее примеру, хотя вид нагого тела ее нисколько не смущал.
– Вот мы и добрались, – наконец объявил Нассенда, помогая ей подняться. – Сейчас встретишься с Анда-Нокомисом и королем.
– С королем? – в ужасе вскричала Майя. – Почему вы меня не предупредили?!
– Может, он тоже на причал придет. Анда-Нокомис ему про тебя рассказал, так что Карнату наверняка любопытно взглянуть. Тескон, погоди! Останови-ка лодку. Майе надо привести себя в порядок.
– Ох, У-Нассенда, как же я себя в порядок приведу? – У Майи слезы навернулись на глаза.
Тескон повернул кайлет и завел его в прибрежные камыши. На поверхности воды покачивались заросли золотистых кувшинок.
– Как же мне с королем встречаться? В таком виде?! – всхлипнула Майя. – У меня ни обуви, ни украшений нет! Ох, в страшном сне такое не привидится! А платье? Это же лохмотья!
– Так сними их, и дело с концом, – улыбнулся Нассенда.
Майя было обрадовалась, но тут же поняла, что он шутит.
– Бекланцы бы тебя оценили, – добавил лекарь, – а в Субе, боюсь, не поймут. Что ж, ничего не поделаешь. Лума, помоги Майе, пожалуйста.
– Шагре, – буркнула субанка, совершенно не понимая, к чему вся эта суета и суматоха.
Сообразив, что помощи ждать неоткуда, Майя торопливо умылась, пальцами расчесала спутанные кудри и уселась на нос лодки, пытаясь придумать, как принарядить грубое холщовое платье, полученное от Гехты. Внезапно она вспомнила, что утром служанка принесла им с Лумой прощальные подарки от Пиньяниды – палтешские льняные сорочки с вышивкой. За завтраком, обычно молчаливая, Лума рассыпалась в благодарностях, а Майя расцеловала добросердечную старуху, хотя особого удовольствия от подарка не испытала и надела его в дорогу. Сейчас, стянув с себя холстину, она внимательно оглядела сорочку. Чистое льняное полотно еще не успело пропитаться пóтом, а отделка была очень искусной – подол и вырез горловины украшало изображение летящих журавлей, вышитых красными и синими нитками. Чуть тесноватая сорочка подчеркивала пышную грудь Майи и едва прикрывала колени. На голых руках, к счастью, не было ни синяков, ни царапин, а багровую отметину на лодыжке все равно ничем не скроешь.
– Лума, нарви мне кувшинок, пожалуйста. И побольше, – попросила Майя.
Она сплела длинные гибкие стебли цветов в гирлянду и сделала из нее венок, браслеты и ожерелье. Наконец Майя встала, качнулась из стороны в сторону, проверяя, прочно ли держатся цветы, и осторожно подошла к Нассенде и Тескону, которые, из вежливости отвернувшись, дожидались ее на корме.
– Вот, У-Нассенда, взгляните, что у меня получилось. Сойдет?
Лекарь молча оглядел ее с головы до ног.
– Молодым и красивым никакие правила не писаны, – немного погодя произнес он. – Это как в сказке, все равно что летать или превращаться в невидимку. Настоящее волшебство!
– Тескон, как тебе? – обеспокоенно спросила Майя.
– Очень красиво, – изумленно выдохнул он, не сводя с нее глаз, вывел лодку из камышей и медленно погреб к постройкам чуть дальше от лагеря.
За излучиной, между двумя рощицами, в пятистах шагах впереди, на берегу виднелся деревянный причал у двора, застланного срезанным камышом. С трех сторон двор огораживали длинные деревянные сараи, как те, что Майя заметила раньше, только богаче украшенные, – стены ярко расписаны изображениями неведомых птиц и зверей, крыши устланы синей черепицей с золотыми звездами. Все постройки были мастерски сложены из грубо обтесанных бревен – что-что, а плотничать в Субе умели.