– Не менее достоверно и то, что и я поступил бы точно так же, – высокомерно возразил мой муж, и я уже слышала в его тоне знакомую нотку гнева, который Юрий Александрович не всегда умел сдерживать, – если бы я был уверен в этом! А я не только не уверен, но вполне сознательно отвергаю всякую возможность такого казуса. Чтобы существовали законные наследники капитала, отложенного прадедом моей жены, и, пятьдесят лет зная об этом, молчали о своих правах?! Чтоб такому поверить – надо быть помешанным или…
– Или?.. Что же? Доканчивайте, милостивый государь!
– И докончу! Или надо быть самому заинтересованным в успехе этого… необыкновенного предприятия.
– Другими словами, предприятия мошеннического, хотели вы сказать? – со сдержанным гневом прервал посетитель. – Так я должен вам сообщить…
Но тут я, в смертельном страхе за исход дурно разыгрывающегося объяснения, неожиданно вошла в комнату, чтоб прервать спор до беды.
– Обедать подано, друг мой, – сказала я супругу, будто не замечая посетителя.
Но тот сам встал и почтительно поклонился. Я увидала пожилого человека, с загорелым открытым лицом, обросшим бородою, с честными серыми глазами, прямо смотревшими в лицо каждому. Форменный сюртук подсказал мне, что он моряк – и, как было по всему видно, моряк, испытавший не одну бурю, морскую и житейскую.
Я тут же успокоилась. Пусть Юрий вспылил, но гость его не из тех, что готовы вспыхивать по первому шероховатому прикосновению. Я ответила на поклон и посмотрела на мужа, ожидая, что он назовет незнакомца. Юрий Александрович проговорил неохотно:
– Капитан Торбенко. Только что прибыл из кругосветного плавания и явился к нам уполномоченным какой-то англичанки, госпожи Рамсей, имеющей претензию быть вдовой твоего дяди, князя Рамзаева.
– Какого именно, – осведомилась я, – двоюродного?.. Сына дядюшки моего отца, князя Павла?
– Так точно-с, – подтвердил моряк и, повернувшись ко мне, с готовностью повторил слышанное мною из-за дверей.
– Что же, очень может быть, – сказала я. – Если это правда, то, без сомнения, дама эта или дочь ее имеют право на отложенный прадедом нашим капитал.
– Вот!.. Это именно то, что я имел честь доказывать вашему супругу, – обрадовался Торбенко, и все лицо его расцвело широкой улыбкой.
– Согласна, ведь девушка – такая же правнучка князя Петра Павловича Рамзаева, как и я!
– То есть это что же значит? – вмешался мой муж, сердито на меня уставившись. – Не хочешь ли ты по первому слову какой-то самозванки подарить ей капитал в сорок тысяч? Ведь десять тысяч князя Петра, за пятьдесят-то лет, должны возрасти более чем вчетверо.
– Во сколько бы они ни возросли, деньги эти бесспорно должны принадлежать княжне Рамзаевой, если она существует.
– Вот именно, если она существует! – гневно рассмеялся мой муж, в то время как его собеседник, не сдержавшись, радостно протянул мне руку.
Я подала ему свою, улыбаясь.
– Я знал! Знал, что вы разделите мое мнение! – повторял моряк, пожимая мне руку, да так, что пальцы мои беспомощно хрустнули в его заскорузлых ладонях.
– Еще бы! Точно так же, как и Юрий Александрович, – добавила я. – Двух мнений о таком простом деле у честных людей и быть не может.
– Без сомнения. Только для этого надо, чтобы личности, имеющие претензию носить имя и титул твоих предков, представили свои несомненные права!
Моряк вскочил и, прямо на меня глядя, спросил:
– Вам, конечно, известны печать и герб князей Рамзаевых, сударыня?
– Разумеется! У меня и теперь хранится бабушкина печать, которую она наследовала от отца своего.
– Так вот-с. Не угодно ли вам посмотреть и решить: что это такое?
Торбенко вынул из кармана тщательно сложенную бумажку с оттиском на ней небольшой, особенно отчетливо выдавленной печати.
– Это, несомненно, герб князей Рамзаевых, – не колеблясь подтвердила я.
Моряк чуть не подпрыгнул от восторга и повернулся к мужу, торжествуя.
– Да кто же в этом сомневался? – вскричал сердито Юрий. – Это не только печать Рамзаевых, но весьма вероятно, что она сделана именно кольцом князя Павла, как вы то утверждаете. Но что же это доказывает?.. Что кольцо, как и подобает дорогой и прочной вещи, пережило своего хозяина и служит ныне замыслу ловких особ, желающих им воспользоваться для присвоения себе чужой собственности, только и всего!.. Кольцо с печатью, подаренное князем Петром сыну своему пред отбытием в кругосветное плавание – из коего тот не вернулся и ни разу не писал, – значится даже в нашей семейной хронике. Ведь я сам немного в родстве с князьями Рамзаевыми… И прекрасно помню, как покойница-матушка моя рассказывала, что ее мать ужасно любила своего кузена, Поля Рамзаева, и чуть не заболела от горя, когда тот пропал. Будучи совсем старушкой, бабушка не могла рассказывать без слез об умилительном прощании старика Петра Павловича с уезжавшим сыном. Старый князь тогда же дал Полю гербовое кольцо, сняв с своего пальца, и ладанку с образом Петра и Павла снял с груди и надел на сына…
– Ну вот-с, как хорошо! Вы сами изволите помнить, – прервал моряк. – Об этом образке госпожа Рамсей тоже мне рассказывала: муж ее после смерти отца носил ладанку несколько лет на груди. Ведь его также звали Петром, в честь деда…
– Так куда же девался образок? – спросила я.
– Затерялся, – добродушно пожал плечами Торбенко. – На ночь маленький князь снимал его, и вот, когда было ему лет десять, случился у них пожар, и все имущество их, включая бумаги и документы, сгорело… Вдова Рамзаева – или Рамсей, как их прозвали на английский лад в Америке, – с сыном едва успели спастись. Все погибло, погибла и ладанка. И кольцо не уцелело бы, если бы вдова князя Павла не носила его сама постоянно. В потере архива и заключается причина молчания наследника князя, Петра Рамсея. Добродушный и скромный был он человек! – с улыбкой продолжал объяснять моряк, обращаясь ко мне лично. – Утратив доказательства законности его титула, князь Петр оставил и помышлять о правах на восстановление своей личности в России.
К тому же он сжился со вторым своим отечеством, Америкой, до такой степени, что, пожалуй, и сам забыл бы, кто он такой, ежели бы ему не попалась публикация… Обрывок старой газеты, о которой я говорил супругу вашему.
– Но я не слышала. Какой газеты? – уточнила я, сильно заинтересованная.
– Английской газеты, в которой делался вызов наследникам князя Павла, – объяснил мне муж.
– Ах, как же, помню! Такие вызовы и заявления о капитале, положенном на имя наследников прадедушкой, много лет печатались в русских и иностранных газетах…
– Да знаю! – нетерпеливо прервал Юрий Александрович, продолжая метаться по кабинету, как лев по клетке. – Знаю!.. Чуть ли не моя бабушка – та самая, что питала романическую страсть к кузену Полю, – и следила за их выпуском. Но никто ни разу на них не откликнулся.
– Я сам читал такое заявление, – подтвердил Торбенко. – Оно хранится у вдовы вашего дядюшки…
– Что нимало не доказывает, что хранящая его особа и есть вдова князя Петра Рамзаева – Петра номер два! – насмешливо заметил муж мой. – Скажите сами, не удивительно ли, что, прочитав об этом, князь Рамзаев – если это был он – не заявил о себе?
– Он заявлял, уж это извините!.. Рамзаев несколько раз писал на имя деда, но письма его, вероятно, не доходили. Вы сами изволили, помнится, сказать, что старый князь, пережив всех детей своих, впал в детство и в последние годы не мог действовать самостоятельно.
– Это правда, но его окружали люди честные и правоспособные…
– Его родная дочь, бабушка моя Коловницына, распоряжалась всем, – прервала я мужа. – Она, надо полагать, горевала о брате не менее его самого и радостно ухватилась бы за всякую о нем весть…
– Быть может, при жизни ее о Рамзаевых еще и не было вестей… – начал Торбенко.
Но я не дала ему договорить:
– Помилуйте! Когда бабушка умерла, ее сын, отец мой, был уже взрослый человек, и смею уверить вас: он не совершил бы дурного дела ни из-за какого наследства! – вскричала я горячо. – Если бы хоть одно письмо дяди Павла или сына его было получено, оно не осталось бы без последствий и без ответа.
– Не сомневаюсь в том, сударыня. Это доказывает лишь то, что письма князя Петра не доходили до адресата.
– Куда же могли они деваться?
Моряк только развел руками.
– О, если бы я мог ответить на ваш вопрос, сударыня!.. Не сомневаюсь, будь у вас в руках хоть одно из многих писем, которые князь Петр, по уверению вдовы его, писал своему деду, бедная маленькая Елена Рамсей вошла бы в права княжны Рамзаевой и получила бы свое состояние.
– Елена, говорите вы?.. Ее зовут Еленой? – удивилась я. – Это тоже наше семейное имя. Так звали бабушку, так зовут и меня.
– Нимало не дивлюсь, – отвечал капитан Торбенко, пожимая плечами с добродушной улыбкой. – Отец Елены Рамсей стал чистокровным гражданином Соединенных Штатов, но его отец, князь Павел, до самой смерти своей был русским и свято хранил предания и заветы семьи и своей родины. Петр Павлович, вероятно, не раз слышал от отца рассказы о фамильных преданиях и знал семейные имена ваши. Вот вам еще доказательство!
– Которое весьма мало чего доказывает, ибо легко может оказаться случайностью, – упрямо заметил мой муж. – Да что тут! Скажу вам решительно: вашим клиенткам, капитан, могла бы помочь только выписка из свидетельства о рождении в Америке сына у пропадавшего там и в итоге пропавшего без вести князя Павла Петровича.
– Ну, мой друг, положим, мы с тобой удовольствовались бы доказательством гораздо менее формальным, – заметила я.
– Например?
– Да например, хоть малейшим, сколько-нибудь убедительным признаком действительности существования в Америке брата моей бабушки Коловницыной. Тогда явилась бы полная возможность верить и тому, что у него остались дети. А то ведь вся семья была убеждена, что Поль просто погиб в океане или в плену у каких-нибудь дикарей…
– Оно почти так и было! – прервал меня гость наш. – Князь Павел имел обыкновение заплывать очень далеко и любил охотиться. Раз во время штиля их судно должно было простоять несколько дней у какого-то малоизвестного островка Океании, где все пассажиры и моряки только и развлекались охотой да купаньем. Тут-то и пропал Рамзаев. Все на корабле сочли его утонувшим, а дело было так: он забрел внутрь острова, охотясь, сломал ногу и пролежал разбитый, в беспамятстве, вероятно, несколько дней. Дать знать о себе он не мог, экипаж его тщетно разыскивал, и наконец моряки ушли в полной уверенности, что Павел Рамзаев погиб. Он же остался в пренесчастном положении пленника дикарей-островитян.