– Видно, не всем нам родимый порог суждено переступить.
Заинтересовали меня очень, признаюсь, эти два вожака отважных промышленников. Да и не меня одного; особенно Иоганн этот. И, как увидите, недаром. Чудный старик оказался: поистине все знал! И многое такое, чего наши ученые профессора не знали и в чем не совсем уверены были. Они на рассказы Иоганна только рты разевали… Каждый день после работ призывали мы старца на свою половину, и начинались расспросы и дивования. Всего, что странный человек этот нам поведал, не передать и в три дня. Довольно того, что все его рассказы касались далеких мифических времен, допотопных, доисторических переворотов на земном шаре, давно отживших рас, фаун и флор, причем не только в его северных, но и в тропических странах.
Наш почтенный профессор В**, зоолог, ботаник и антикварий, то и дело подпрыгивал от изумления, определяя научные теории и гипотезы, которые узнавал в рассказах удивительного старца… Тот говорил о погибших материках, о катаклизмах, изменивших лицо земного шара, породы животных и людские расы, так определенно, с такою уверенностью, как будто сам был очевидцем этих переворотов многих и многих тысячелетий. На расспросы наши, как, откуда он все это знает, Иоганн пожимал плечами и, кротко улыбаясь, отвечал, что и сам не понимает, Бог-де поведал.
Раз только он мне одному сказал удивительные слова:
– Вижу я все, что знаю. Вижу не оком, а духом!.. Есть у меня высочайшая семиоконная духовная башня. В нее, за облака, под девяносто седьмые небеса возношусь я и оттуда созерцаю премудрость Божью!..
Мало того, что старый Иоганн дивил нас своими рассказами, он еще более поразил всех своими сведениями о недугах человеческих, о тайных силах магнетизма, ясновидения и тому подобных – сорок лет тому назад почти неведомых науке – свойствах духа человеческого. Дня за три до его ухода от нас наш товарищ химик К** сильно заболел удушьем. Он прежде страдал астмой, но припадки несколько лет не возобновлялись, и он считал себя излеченным. Однако новый приступ был так силен, что я считал К** погибшим, когда в комнату неожиданно вошел Иоганн.
Он явился без зову, как власть имеющий, и, к величайшему удивлению нашему, начал делать пассы над больным, сосредоточенно устремив взгляд на лицо его. Мы невольно отстранились, наблюдая… Не прошло и нескольких минут, как К** стал свободнее дышать, перестал метаться и скоро окончательно успокоился, глубоко заснув под магнетическими пассами старика.
На другой и на третий день Иоганн его магнетизировал снова и сказал, что он будет здоров.
– Надолго ли это? – спросил тот.
– Думаю, что навсегда… По крайней мере, обещаю, что припадки не возобновятся при моей жизни! – было ответом.
Все мы переглянулись. Профессору химии было под сорок всего, а Иоганн годился ему в деды. Старец будто угадал наши мысли.
– Дня же своего и часа не ведает никто. В нем волен Бог, – сказал он. – Но я имею право рассчитывать еще на довольно продолжительную жизнь.
– Неужели?! – изумились мы. – Но почему же?
– Мне так сказано… Я еще не окончил своего дела.
– Тебе это сказано там?.. – начал было необдуманно я, но не успел договорить, как собирался: «В твоей семиоконной духовной башне», – не смог выдать этих слов его, мне одному доверенных, и сам доныне не знаю почему. Что-то сжало мне горло, и язык не повернулся, словно какая-то сила окаменила его…
В ту же секунду старик взглянул на меня укоризненно и вышел.
Я догнал его на пороге нашего жилища, чувствуя, что обязан просить прощения. Ночь была дивная: в фосфорических переливах небесных сияний льды горели брильянтовыми искрами и сияли самоцветными радугами.
– Ты, дедушка, прости меня, – начал было я, но он перервал меня.
– Бог простит, – говорит. – Не ты, а я виноват, что неосмотрительно разбалтываю то, о чем говорить не приходится. Да ничего! Говори себе, рассказывай о моей башне кому хочешь, – неожиданно прибавил он, словно угадав мое намерение спросить его, – только не теперь, не при мне, чтобы не узнали люди ваши. Тогда ведь покою не дадут мне!
– Не буду, не буду! – поспешил я его успокоить. – Только скажи ты мне, любезный друг, кто тебя научил пользоваться той силой, которой ты вылечил нашего товарища?
Иоганн посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом и сначала было отвечал своим всегдашним ответом: Бог-де выучил…
Однако на усиленные просьбы мои рассказать, как он открыл свои магнетические способности, старец объяснил, что никто ему на них не указывал, а признал он их сам в себе исподволь, понемногу.
– Зачем же и хожу я на промыслы со своими? – предложил он мне вопрос. – Неужели, думаешь ты, за наживой?.. Нет, милый человек: барышей их мне не нужно. Да я и прав на них не имею, не помогая моржеловам в их трудных заработках… Опасностей промысла я не боюсь, – опять угадал он мою мысль, – нет! Не опасность пугает меня, а грех! Никогда не обагрял я рук в чьей-либо крови; никогда не касались уста мои животной пищи. Мне незачем лишать жизни тварей Божьих. Я скорблю и за других-то, что лютая нужда заставляет людей промышлять кровью и убивать творения Господни… Хожу я на промыслы и буду ходить, пока в силах, для того, чтобы помогать и врачевать. Много раз приходилось мне пользоваться Богом данными способностями: облегчать недуги товарищей, выводить их из опасности… Вот как теперь вывел я из-под метелицы и довел до вашего жилья всю партию. А то ведь уж у нас нечем было огоньку развести, да и перекусить им, беднягам, почти что ничего не оставалось. Вас мы не объели: еще наши же люди вам промыслили запасов, а сами все же от вихрей да стужи укрылись.
А моржеловы и точно за эти дни набили нам и моржей, и медведей, и рыбы наловили большой запас.
– Вот через три дня уйдем к Серому мысу, – закончил старик свою речь. – Надо попытаться доставить мою партию по домам… тех, кому суждено уцелеть!
– А не всем суждено это? – спросил я.
– Не всем, – вздохнул Иоганн. – Я боюсь, что вернется наша ватага без головы…
– Как?.. Матилас? – спросил я, изумившись. – И это ты знаешь, старина?
– Эх, – говорит, – барин, мало что я знаю! Больше на горе свое, чем на радость… Редко, – говорит, – кому мне приходилось говорить о знаниях своих, как тебе. А тебе и таким, как ты, – говорить мне приказано. Такие, как я, больше должны молчать, но иногда тем, кто уши и глаза не закрывает от премудрости Создателя всех сил, мы должны открываться… Пусть истина пробивается в мир хоть редкими окольными путями, пока не наступит ей время прорваться с большой неодолимой силой и ярче озарить свет, чем наши полярные ночи освещают эти Божьи чудные огни! – указал он на северное сияние.
А я, признаюсь, смотрел на старца в изумлении и не совсем доверяя. Я нарочно переспросил:
– Такие-де, как ты?.. Но разве ж ты, старина, точно какой-нибудь особенный человек?
– Да, – говорит. – По нонешним временам я особенный. Таких, как мы, теперь немного… В будущем земном круге нас опять станет больше, а ныне осталось очень мало.
– Но кто же ты такой? – не выдержал я. – Колдун, что ли?
Старик усмехнулся.
– Колдун – бессмысленное слово, – сказал он. – По крайней мере, то, что люди понимают под этим названием, ничего не объясняет, а, напротив, затемняет людские понятия. Я один из не утративших третьего ока!.. Ока духовного, которым щедрее были одарены прапраотцы наши и которое с течением веков разовьется снова в далеких праправнуках наших, когда люди перестанут бороться с истиной, с Силой сил. И чем скорее сдадутся люди плоти, люди греха, на убеждения всесильной истины, чем скорее восторжествует воля немногих людей духа над упорством людей плоти, тем скорее человечество поймет свои ошибки. Тем полнее восторжествует свет истины над одолевшими его ныне грубыми силами праха и тлена!..
Вот смысл удивительных речей старика-норвежца, сказанных им мне в ту величавую ночь на ледяных берегах Шпицбергена, которую я никогда не забуду, – заключил доктор Эрклер свой рассказ. – Да если б и хотел я забыть старца Иоганна, он бы мне этого не позволил!
Мы, его внимательные, хотя несколько скептические слушатели, изумились и снова насторожили внимание.
– Как же так – не позволил? Чем, какою силой?
Некоторые из нас уже составили было отдельные кружки, рассуждая о странном рассказе доктора; большинство, разумеется, отнеслось к нему скептически. В особенности критически были настроены двое молодых людей: студент из Дерпта с довольно окладистой бородой и совсем безбородый врач, только что сорвавшийся со скамейки. Теперь же, услышав это последнее заявление своего ученого собрата, юный доктор уставился на него поверх очков; за ним его бородатый товарищ и почти все остальные уставились на Эрклера.
– Как и чем Иоганн не позволил вам о себе забывать?
Почтенный доктор помолчал, потом окинул всех таким взглядом, будто мысленно вопрошал нас: «Да полно, говорить ли уж вам?..» Наконец, как бы решившись, скороговоркой отрезал:
– Да тем, что каждый раз, как мне случалось о нем говорить и поминать его удивительные знания, его загадочные силы, непременно случалось что-либо… странное! Совершенно неожиданное и необъяснимое.
Эти слова Эрклера породили неловкое молчание.
Наконец одна старушка, тетка хозяина дома, спросила:
– Что же именно: что-либо дурное, неприятное?
– Да-да!.. И с кем – с вами, доктор? – вопросил высокий, весело глядевший на всех господин, местный мировой судья. – Или не вы один страдаете от дружеских напоминаний вашего колдуна из-под Северного полюса, а и мы все не вне опасности?
– Не беспокойтесь, – отвечал профессор, улыбаясь всем окружающим, – опасного нет ничего в визитных карточках Иоганна. Чаще бывает смешное…
– Неужели совместно с достоинством такого мага злоупотреблять своей силой, подшучивать ею над безобидными смертными, точно какому-нибудь проказнику из царства гномов? – иронически вопросил бородатый студент.
– Это недостойно современника великих праотцов и патриархов! – поддержал его юный эскулап, сморщив под очками нос в насмешливую гримасу.