Пока учёный зарисовывал нарост, отец мальчика стоял с таким гордым видом, как будто сам был владельцем хвоста не менее чем полуметровой длины.
Со стороны здания миссии послышались звуки колокола, созывающего местных жителей на молитву за здравие королевы Виктории, после чего от её имени коммодор Уильсон должен был раздавать туземцам многочисленные подарки.
К корвету добавилась шхуна «Бигль», и оба судна направились в сторону деревни Кало. После утреннего кофе Чалмерс не преминул заметить Миклухо-Маклаю:
— Господин Маклай, в одном из интервью вы сказали, что миссионеры подготавливают приход торговцев спиртным и оружием, не так ли?
— Вы совершенно правы.
— А не кажется ли вам, что мы не только несём туземцам слово Божье и учение Христа, но и помогаем им осваивать основы нашей цивилизации?
— Вы имеете в виду данную карательную экспедицию? Она как раз и показывает, что далеко не все миссионеры умеют, подобно вам, ладить с местным населением.
— Людям свойственны ошибки и заблуждения. Мы постараемся уладить конфликт мирно. Как вам известно, в прежние времена за подобное преступление расстреливали из пушек провинившуюся деревню...
— И делали это христиане, представители европейской цивилизации!
— Увы, это так. Мы можем только сожалеть об этом и делать всё, что в наших силах, дабы подобные злодеяния не совершались впредь.
— Не сомневаюсь в ваших добрых намерениях. Но вспоминается, что добрыми намерениями выложена дорога в ад.
— Вы полагаете, что без миссионеров столкновение туземцев с европейской цивилизацией проходило бы менее болезненно?
— Я полагаю, что здесь не нужны ни миссионеры, ни тем более бессовестные торгаши и колонизаторы.
— Странно слышать такое заявление из уст известного учёного. Разве в чьих-либо силах остановить распространение цивилизации по всему земному шару? Это происходит если не по воле Божьей, то благодаря устремлённости людей к открытию и освоению новых земель.
— Мне отвратительно всё то, что делается ради корысти, наживы, из самых низменных побуждений.
— В этом я солидарен с вами. Но что мы можем поделать с грешными людьми? Будем стараться в меру наших сил смягчать нравы, призывать к милосердию и состраданию. Ваша деятельность в таком направлении снискала себе заслуженную славу. А это значит, что и цивилизованные люди способны ценить благородство и самоотверженность. Разве не так?
— Но я не склонен утешать бедных туземцев иллюзиями о посмертном воздаянии и бессмертии души. Полагаю, их надо оставить в покое, предоставить им свободу.
— Люди слишком часто нуждаются в утешении, господин Маклай. Не все обладают такой волей и таким интеллектом, такими душевными качествами, как вы. Даже если вы и атеист, ваша деятельность совершенно согласуется с учением Христа о человеколюбии. И всё-таки вам, учёному, должно быть особенно ясно, что цивилизация распространяется по Земле вне наших желаний. Вы можете скептически или даже отрицательно относиться к роли миссионеров, но должны, мне кажется, согласиться, что они привносят струю гуманизма и человеколюбия в этот стихийный и, как полагают некоторые мыслители, в частности, представители немецкой географической школы или американский учёный Георг Марш, естественный природный процесс. Вы с этим согласны?
— Добавьте к этим учёным и нашего Льва Мечникова... Впрочем, дело не в этом... — Он задумался, вспомнив беседы со Львом Мечниковым. Они тогда сошлись на том, что деятельность человечества, как писал Ратцель, естественное явление. Наивно пытаться противодействовать ему.
— Пожалуй, вы правы, — вынужден был признать он. — Цивилизация мчится вперёд, как локомотив. Надо делать всё, что в наших силах, чтобы она не перекалечила род человеческий.
— Как видите, в чём-то очень важном религия и наука сходятся, — удовлетворённо отметил миссионер.
...Экспедиция тем временем продолжалась своим чередом. В темноте под дождём были высажены десанты — один со шхуны, другой с корвета, чтобы с двух сторон подойти к деревне. Двигаться было чрезвычайно трудно: в тропическом лесу пройти можно только по тропинкам, которые петляли, заводя то в чащу, то в болото. Солдаты и офицеры в полной амуниции выбивались из сил. Наконец с помощью проводника из соседней деревни они подошли к окраине Кало и заняли исходную позицию.
Утром со стороны реки послышался рожок — сигнал к наступлению. Деревня была окружена с трёх сторон: оставался открытым лишь путь к морю. А там уже показались корвет и шхуна.
В селении началась паника. Её усугубили выстрелы в воздух со стороны леса и реки от наступающих отрядов. Кричали женщины и дети, лаяли собаки. Вскоре жители осознали, что самое благоразумное — спрятаться в хижинах. Староста Квайпо со своим сыном, тоже участником преступления, и несколькими верными людьми занял оборону в своём доме. Осада длилась недолго: все оборонявшиеся были убиты, а сооружение разрушено.
Миклухо-Маклай чувствовал себя победителем, хотя он не сделал ни одного выстрела. Ведь это по его инициативе каратели не стали уничтожать деревню.
Что и говорить: если невозможно воспрепятствовать победоносному шествию европейской цивилизации по земному шару, то есть возможность сделать эту железную поступь не столь жестокой и сокрушительной.
Но не только по причине успеха его плана карательной экспедиции возвращался Миклухо-Маклай в Сидней удовлетворённым и даже, пожалуй, счастливым. К этом времени, как он полагал, должно было завершиться обустройство первой в Южном полушарии биологической научной станции, основанной им. Но самое главное — и тайное: его ждала молодая вдова, дочь влиятельнейшего сэра Джона Робертсона Маргарита.
Убеждения
На свете не так уж много людей, слова которых не расходятся с делом. Миклухо-Маклай принадлежал к их числу. В этом отношении он был безупречен.
Другое, ещё более редкое его качество: жить в полном согласии со своими убеждениями и более того — идеалами. А его идеалы были самые высокие, недостижимые для людей заурядных.
Французский учёный и публицист Габриель Моно писал о нём так: «Воображение невольно рисует этого героя под видом Геркулеса, поражающего своей силой. Смелым взглядом и резкими жестами. На самом деле Миклухо-Маклай — маленький, худощавый человечек, блондин, несколько курчавый, с ясным взором, медленной жестикуляцией, задумчивым и несколько пассивным видом. Вся его энергия скрыта в нём самом, вся его сила заключается в его нервной системе. Его храбрость есть прежде всего род хладнокровия и терпения. Это — чисто славянская выносливая натура, индифферентная ко всему, за исключением намеченной цели...
Преданность, скажу — даже вера в науку, была его единственным вдохновением и единственной поддержкой в неслыханных опасностях. Он так мало любил шум и славу, что в течение 12 лет о его существовании знали лишь немногие географы и антропологи... Маклай ненавидит шарлатанство и рекламу. Он служит науке, как иные служат религии: он отрешился, насколько это возможно для человека, от всякого личного интереса...
Какое терпение, какая могучая нравственная сила была у этого человека, жившего одиноко среди враждебных племён, мучимого лихорадкой и стремлением понять и быть понятым!»
Надо уточнить. Живя среди «диких», он вовсе не считал их враждебными, а напротив, оставался с ними в самых дружественных отношениях. Враждебны ему были не столько эти племена, сколько европейские «дикари высшей культуры», тупые обыватели и ненасытные хапуги.
И ещё. Только ли во имя научной истины совершал Маклай свой подвиг исследователя? Нет, он делал это прежде всего во имя людей, ради более осознанной и благородной жизни человека на Земле.
Согласимся с Моно: «Россия может гордиться, что из неё вышел один из величайших путешественников и вместе с тем лучших людей, когда-либо живших...
Идеалист и вместе с тем человек вечно деятельный — разве эти признаки не составляют основных черт истинного героя?»
О взглядах Миклухо-Маклая можно судить, в частности (если иметь в виду, конечно, и весь его жизненный путь), по цитатам из Шопенгауэра, которые он избирал в качестве эпиграфа, упоминал в статье и письме:
— Одна только истина — моё стремление.
— В царстве интеллигенции нет места боли — там всё познавание.
— Преодолевать препятствия — вот истинное наслаждение его существования на земле; какого порядка ни были бы эти препятствия — материального ли, как при занятии торговлею и ремеслом, или умственного, как при изучении или исследовании, — борьба с ними и победа осчастливливают.
Его собственные высказывания лишены патетики. Учёный не старался оставить потомству какие-то мудрые изречения и поучения. Он оставил нам опыт собственной жизни, что несравненно ценнее и полезней.
Обратим внимание на некоторые его замечания, оброненные в письмах:
— Сознание, что единственная цель моей жизни — польза и успех науки и благо человечества, позволяют мне прямо обращаться за помощью к тем, которые, я думаю, разделяют мои убеждения.
— Какая-либо зависимость, даже самая ничтожная, для меня... невыносима.
— Я бы не мог поступить иначе, будучи связан словом.
— Удивительно, до какой степени я привык к ежеминутной опасности. Не знаю, зависит ли моя привычка от фатализма или просто от равнодушия к жизни.
Наконец, имеется запись его брата Михаила, по-видимому, сделанная с утраченного оригинала Николая Николаевича под названием «Несколько правил жизни Н. Н. М.-М.»:
— Помнить, что каждый вечер мы беднее на (один день) (окончание неразборчиво).
— Твои права оканчиваются там, где начинаются права другого.
— Не делать другому того, что не желаешь, чтобы сделали тебе.
— Не обещай — раз обещав, старайся исполнить.
— Никогда не раскаивайся в том, что сделал, но если сознал, что сделал плохо, — не повторяй.
— Не берись за дело, не будучи уверенным, что его выполнишь.