га животных и человеческих рас. Очень высоко ценятся его коллекции и огромное количество рисунков, запечатлевших культурные достижения и облик людей, которые ещё в XIX столетии продолжали жить в каменном веке.
В гуманитарных науках имеет необычайно важное значение личность исследователя, его поведение и отношение к объектам исследований. Его личный пример (не на словах, а на деле), его поведение — это тоже факты человековедения. Потому что личность по сути своей определяется не столько словами, сколько поступками.
Миклухо-Маклая отличало редчайшее единство душевных качеств и научных достижений. Как писали антрополог Я. Я. Рогинский и этнограф С. А. Токарев, самое характерное для него — «это поразительное сочетание в его лице черт смелого путешественника, неутомимого исследователя-энтузиаста, широко эрудированного учёного, прогрессивного мыслителя-гуманиста, энергичного общественного деятеля, борца за права угнетённых колониальных народов. Подобные качества порознь не составляют особой редкости, но сочетание их в одном лице — явление совершенно исключительное».
Этот учёный никогда не позволял себе опускаться до добывания личных материальных благ, чинов и званий посредством науки, до потакания расхожим мнениям или авторитетным специалистам. Он утверждал:
«Самое лучшее, что «учёный» (т. е. такой, который действительно смотрит на науку как на цель жизни, а не как на средство) может сделать, — это идти вперёд своею дорогою, не обращая внимания на мнение толпы направо и налево!»
Главное — Николай Николаевич утверждал это не только на словах, но и поступками, всей своей жизнью. В хороших поучениях нет недостатка. Хороших примеров несравненно меньше. Миклухо-Маклай относился к редкой категории людей, у которых слово не расходится с делом. Таких людей называют подвижниками. Это и есть настоящие учителя жизни.
Трудолюбие, проницательность, добросовестность — прекрасные качества учёного. Человечность и героизм — наивысшие проявления не только исследователя, но — человека. Именно таково главнейшее достижение творчества и жизни Миклухо-Маклая.
Как обычно говорят в подобных случаях: он сделал всё, что мог. Хотя в данном случае такие слова не вполне уместны. Да, как добыватель научных фактов он действительно достиг наивысшего. Но этого не скажешь о нём как учёном-теоретике, который создаёт теории, предлагает гипотезы и делает обобщения.
Не всякий учёный на это способен. Однако Миклухо-Маклай был из тех, кто не просто добывает факты, но и размышляет над ними, сопоставляет их и приходит к нетривиальным идеям.
Увы, в этом отношении Николай Николаевич себя, судя по всему, сознательно ограничивал. Торопился делать наблюдения, набрать как можно больше сведений. Этого требовали научные организации, для которых исследователь писал свои отчёты и статьи. Скажем, в Русском географическом обществе были бы сильно удивлены, раздосадованы и возмущены, если бы он позволил себе сопоставлять общество «дикарей» и общество «цивилизованных европейцев», да ещё не в пользу последнего.
Учёный вынужден был считаться с тем, что в XIX веке началось обособление наук и так называемая узкая специализация. Фёдор Михайлович Достоевский по этому поводу шутил, мол, в наше время, если у вас заболел нос, то непременно порекомендуют обратиться к светилу в этой области, проживающему, скажем, в Цюрихе. Приедете вы к нему, осмотрит он ваш нос и заметит: «У вас заболевание левой ноздри, а ведущий специалист в этой области находится в Берлине, я же специализируюсь по правой ноздре».
Конечно, и тогда были учёные, дерзавшие делать грандиозные обобщения. Достаточно только вспомнить гениальную таблицу периодических свойств химических элементов, созданную Менделеевым. Его достижение было не в том, что он выстроил в определённом порядке известные в ту пору элементы. Он оставил в своей таблице пробелы, предполагая, что там должны находиться не обнаруженные ещё элементы. Эти пробелы и определили гениальность его открытия. Ибо ему удалось подметить природную закономерность, на основании которой можно было делать обоснованные научные прогнозы.
Миклухо-Маклай принадлежал к числу людей широко образованных, изучавших основы нескольких наук, а также философии. От него можно было ожидать смелых сопоставлений фактов и глубоких обобщений, например, в области развития цивилизаций и формирования — в историческом аспекте — человеческой личности. Он не решался приступать к подобным теоретическим исследованиям. По-видимому, полагал, что ещё не собрал достаточного количества фактов.
Однако наука вовсе не ограничивается накоплением фактического материала, собирать которые можно без конца. Она не должна ограничиваться и классификацией фактов. В конечном счёте требуется на этой основе обнаружить законы природы, общества, человеческой личности, чтобы разумнее взаимодействовать с окружающей природной и социальной средой, с другими людьми.
Миклухо-Маклай в частных письмах позволял себе философские суждения. В своих сочинениях избегал подобных «вольностей», ограничивался только конкретными узкими темами. Для посредственного научного работника это вполне оправдано. Когда этим ограничивается незаурядный мыслитель, которым был, судя по целому ряду высказываний, Миклухо-Маклай, фактов становится всё больше, а идей — меньше. Теоретизированием частенько занимаются люди, не имеющие для этого соответствующей подготовки и способностей.
Он жил безоглядно, будто у него впереди целая вечность. Отчасти так и получилось: его образ остаётся в памяти поколений, переходит из века в век. Но учёный мог бы более щедро поделиться с нами своими сокровенными мыслями, предварительными выводами и обобщениями. Конечно, наука требует убедительных доказательств, в этом её главное отличие от философии и религии. Однако путь к таким доказательствам заключается не только в накоплении фактов. Он требует выработки руководящих идей, гипотез и теорий — хотя бы предварительных.
В своих наблюдениях и исследованиях Миклухо-Маклай выходил, сам того не желая, за рамки конкретных наук. Осуществлял синтез знаний о человеке, результаты которого имеют огромное, возможно даже решающее значение для земной цивилизации.
Нравственный выбор
Нередко утверждают, что великих людей признают посмертно. Это не совсем так. Многие были прославлены при жизни (и далеко не всегда справедливо). Характерно другое: их творческое наследие десятилетиями, а то и столетиями остаётся актуальным, вызывает дискуссии, продумывается и переосмысливается.
Судьба Миклухо-Маклая в этом отношении показательна. Личность учёного и при жизни вызывала острые споры: одни сурово хулили, другие хвалили. В конце XIX века его вроде бы стали забывать. Казалось бы, этому имени суждено оставаться в забвении, представляя интерес только для ограниченного круга специалистов, изучающих этнографию и антропологию Новой Гвинеи, Малаккского полуострова и Океании.
Всякая новизна стареет; любое открытие становится достоянием истории, смелое путешествие переходит в разряд архивных материалов. Техническая цивилизация изменчива; новые времена выдвигают неожиданные проблемы, стирая память о прошлом.
Миклухо-Маклай словно бы сам содействовал своему забвению. Ведь в общественном мнении наивысший успех выпадает на долю мудрецов, теоретиков, создателей научных теорий и философских систем. А он избегал мудрствований и теоретических обобщений, хотя в молодые годы учился на философском факультете.
И что же? Философствовал он редко и только в частных письмах (не исключено, подобные заметки он уничтожил сам или завещал это сделать друзьям). Выполнял достаточно узкие специальные исследования, даже не стремясь придать им законченный вид. Проводя в нелёгких условиях сравнительное изучение головного мозга некоторых животных, а также человеческих рас, ограничился небольшими сообщениями, хотя имел возможность написать интереснейшую теоретическую работу, затрагивающую основы эволюционной теории. (До сих пор развитие головного мозга — цефализация — остаётся одной из наименее разработанных проблем биологии; постоянное, последовательное и закономерное усложнение нервной системы животных и, в частности, головного мозга вряд ли можно объяснить теорией естественного отбора).
Словно делая вызов научному сообществу, совершенно пренебрегал академической карьерой, которая дала бы ему возможность безбедно существовать и более плодотворно заниматься теоретическими обобщениями; отвергал принципиально обычный путь в профессиональную науку с защитой диссертации, работой на кафедрах, изданием солидных монографий. Не мудрено, что со стороны добропорядочных учёных он выглядел этаким «вольным художником», не желающим приспосабливаться ни к текущей политической ситуации, ни к правилам «хорошего тона», принятым в научной среде.
Николай Николаевич был путешественником-одиночкой и таким же одиночкой-учёным. Такие личности обычно не пользуются популярностью среди профессионалов. По этой причине имя Миклухо-Маклая было обречено на забвение.
А вышло совершенно иначе. Немногим русским учёным посвящено научно-популярных книг больше, чем ему. Даже судя по названиям некоторых из этих работ, достижения его оценивались по достоинству: «Труды и подвиги Миклухо-Маклая», «Знаменитый русский путешественник», «Замечательный русский путешественник, друг диких»... Однако научные организации не торопились признавать его заслуги.
Только при советской власти в России были собраны и опубликованы почти все научные труды этого замечательного человека с обширными квалифицированными комментариями. Его творчеству посвятили свои работы учёные разных специальностей. Писатели постарались рассказать о его жизни и детям, и взрослым.
Что же произошло? Почему спустя полвека после смерти Миклухо-Маклая возник такой интерес к его жизни и деятельности? А зачем сейчас, в начале XXI века, продолжать писать и читать о нём? Чему он может научить нас, людей эпохи атомной энергии, освоения космического пространства, компьютеров и всемирной паутины Интернет?