Говоря о городах Синкая, невозможно не упомянуть еще два фильма: «Сад изящных слов» и «Дитя погоды». Действие обоих происходит исключительно в Токио, и в этих картинах чувствуется искренняя влюбленность в японскую столицу, заметны все усилия, приложенные к тому, чтобы передать ее красоту. Первый фильм – настоящее любовное послание мегаполису, насыщенное, помимо сцен в парке, кадрами его станций, горизонта и деталями жизни: между переполненными поездами, террасами кафе и узкими улочками. «Сад» – это экологическая работа, в которой застыл определенный образ Токио, поэтому стоп-кадров и длинных сцен наблюдения за его улицами здесь великое множество. Но в дополнение к реалистичным устремлениям, воплощенным во многом как результат размышления о катастрофе 11 марта 2011 года, «Сад» также передает самое поэтичное видение урбанизма в кинематографе Синкая, и если дождь и играет в нем какую-то роль, то только как катализатор действия. Вместе с зеленью парка они придают изображению особый оттенок, где-то между зеленым и голубым. Это видение сильно отличается от мрачного, страдающего Токио в «За облаками», здесь все наоборот: встреча, а не разлука, начало любви, а не ее конец. При этом местом действия любви становится не сам Токио, а его часть, сад, где встречаются два главных героя. Можно сказать, что в фильме возникает новое противопоставление – между убежищем и городом. Сад – это другое пространство, которое не совсем соответствует социальным правилам. Это место близости, где Юкари и Такао могут быть больше, чем самими собой: теми, кем они хотят быть. И наоборот, город – это место социальных условностей и ограниченных индивидуальностей, где парень – помощник на кухне, а не дизайнер обуви, а девушка – безработная учительница. Это отчужденный, суровый мир, от которого сад, поощряющий уязвимость, защищает пару. Камера Синкая плавно скользит от воды или растений к персонажам. Серией широких кадров он позволяет им уединиться, снимая их близость на расстоянии, чтобы не потревожить их. И, конечно же, все сцены в беседке, где камера, наоборот, приближается к героям, также укрытым в пространстве, которое изолирует их визуально. Все это в сочетании с многочисленными кадрами ветвей, водопадов и озера создает впечатление подушки из зелени и влаги, защищающей пару от города.
Этот прием будет использован и в фильме «Дитя погоды», где видение города также преображается под воздействием дождя. При этом, в отличие от «Сада», в фильме нет четкой оппозиции между убежищем и внешним миром. Напротив, Синкай возвращается к субъективности предыдущих картин, и то, как Ходака воспринимает дождь, очень показательно. На палубе парома ливень предвещает ему авантюры. Когда подросток остается один в столице, дождь становится сокрушительной отчуждающей силой. Наконец, когда он воссоединяется с Хиной, дождь превращается в праздник, а затем – в средство защиты. В соответствии с этой логикой, Токио в фильме становится местом постоянных метаморфоз, и фильм заканчивается тем, что его пейзаж переворачивается вверх дном из-за поднимающейся воды. Это видение города пронизано динамикой. Все, от главных интриг общества до измененной столицы, движется быстро, почти слишком быстро, и фильм, запечатлевая панорамы, не перестает представлять ее местом жизни, богатой приключениями, которых Ходаке очень не хватало на его отдаленном острове.
Хотя некоторые из героев Синкая, например, Хироки и Юкари, возвращаются в провинцию, по которой они скучают и в которой находят столь необходимое им спокойствие, они всегда взрослеют именно среди небоскребов, в артериях Токио. И неважно, болезненно это развитие или нет. Город – это пространство перемен Синкая. Это место потрясений, где оживают кошмары и исполняются самые большие мечты. В отличие от него, деревня часто представлена как место прошлого, мир столь же прекрасный, сколь и застывший, и город из него воспринимается как далекий горизонт, который нужно покорить.
За сельской местностью и городами в работах Синкая скрывается иное отношение к миру. Это другие, новые миры, обладающие магнетической силой. Это, конечно, башня в «За облаками», Агарта в «Ловцах», космос в «Голосе» или мир над облаками в картине «Дитя». Хотя эти другие миры часто являются фантастическими вселенными, они продолжают традицию натуралистического подхода режиссера к изображению: он снимает чужие планеты точно так же, как и Землю. Если Синкай снимает то, что никогда не снималось, если он интересуется царством мертвых («Ловцы») или апокалиптической версией Токио («Дитя»), он делает это точно так же, как и когда смотрит на побережье Кюсю или луга Аомори. Мы уже говорили о роли Агарты и о том, как в «Ловцах» подземная страна отражает печаль живущих там персонажей. Интересно также отметить, что «Дитя погоды» создает новый мир почти досадно банальным элементом: дождем, который, кстати, в «Саду» функционирует как принципиально реалистичный инструмент.
В любом случае новые миры в фильмах Синкая – это еще и пространства, которые нужно освоить: путешествие к башне, путь в Агарту или падение с облаков. Как и Токио, это места метаморфоз, требующих движения и усилий, своеобразный квест. Однако среди всех этих миров выделяется один, который режиссер снимает по-особенному – как атмосферу, так и сюжеты, которые он хранит. Это, конечно же, Агарта в «Ловцах», страна смерти, чья скорбь перекликается со скорбью персонажей. Агарта – мир в руинах, и развалины – как раз то, что мы считаем необходимым отметить в мирах Синкая. Режиссер постоянно возвращается к одному и тому же мотиву – разрушенным местам. Это ясно уже в «За облаками» с заброшенной станцией, но этот мотив станет вездесущим, начиная с «Ловцов» (за исключением «Сада»). Даже в «Судзумэ, закрывающей двери», вышедшем в 2022 году, особое место отведено обветшалым пейзажам и обломкам. Очевидно, эти руины пробуждают как ощущение катастрофы, так и формируют определенное представление о прошлом: это ушедшая эпоха, поврежденная во всех смыслах этого слова. Разрушенная, наполовину канувшая в бездну забвения. В «Ловцах», однако, этот мотив играет особую роль, поскольку Агарта хоть и становится частью мотива разрухи, но она также является новым миром, который исследует Асуна. Это пространство, где прошлое и будущее сливаются воедино, предвосхищая рассуждения, которые последуют в «Твоем имени» о способе справиться с катастрофой при обращении к прошлому. Такое решение вполне логично для режиссера, так как несет в себе страх исчезновения, что полностью соответствует всему, о чем мы говорили в контексте любви в его фильмах, которая всегда предвосхищает утрату.
Миры Синкая, как и его романтические истории, обречены и часто существуют лишь в тени своего разрушения, метафорического или реального. Киеси Куросава, великий представитель японского кинематографа, взял за привычку разрушать Токио в конце своих фильмов. В интервью, которое он дал мне в 2019 году, он сказал, что в его фильмах важно, пусть даже бессознательно, разрушить все, чтобы открыть путь к новому началу, которое затем становится финальной точкой его истории[67]. Подобная тенденция прослеживается и в фильмах Синкая: метафорическое возрождение Асуны становится возможным благодаря разрушению Агарты, падение кометы позволяет Мицухе переписать историю, только после затопления Токио Ходака и Хина могут воссоединиться и начать отношения. При этом есть существенная разница между тем, что делает Куросава, и подходом Синкая. У Куросавы разрушения, часто остающиеся за кадром, являются частью сюжета, а в случае Синкая, который работает в анимации и специализируется на создании среды и декораций, богатых деталями, разрушение – это стирание мира и его работы, другими словами, стирание того, как он сам воспринимает мир. Лучше всего это видно в «Твоем имени»: комета в одно мгновение разрушает декорации, которые придавали фильму индивидуальность. Когда башня рухнула в «За облаками», это изменило все пейзажи, которые будто зависели от этого строения, – его отсутствие нарушило графическую идентичность фильма. Иначе говоря, если героям Синкая приходится восстанавливать мир после его разрушения, режиссеру приходится «перерисовывать» его, и попытка рекомпозиции в равной степени связана как с его желанием сохранить современные пейзажи, так и с другим намерением. Это работа творца, для которого мир: от сельской местности до городов, от руин до новых горизонтов – становится возможностью по-новому взглянуть на вещи. А еще точнее – возможностью постоянно сменять угол зрения.
За 25 лет карьеры Синкая его метод почти не изменился. На основе реального пейзажа он делает фотографию, которая превращается в рисунок. Это переосмысление реальности – обогащенное выбором ракурса, цвета или кадра, – которая не застыла. Поскольку рисунки Синкая «анимированы», они представляют собой изображение, запечатленное камерой, затем снова приведенное в движение карандашами (разумеется, 3D) и анимацией, и изображение продолжает меняться. В ходе истории, трансформирующей мир, Синкай продолжает обогащать реальность, где рождаются новые образы. Меняются люди, меняются отношения. Ничто не стоит на месте, и миры Синкая подобны его героям и их любви: они находятся в вечном движении, их способность к самообновлению позволяет им пережить любой кризис и переосмыслить себя после неудач.
Как бесконтрольные часы – сила во времени
Изменения требуют времени, которое и формирует фильмы Синкая: время, которое проходит между детством и юностью или между юностью и взрослой жизнью. В этом заключается особенность «обучающих» историй – они дают героям время измениться. Начиная с названия «5 сантиметров в секунду» и заканчивая тремя годами в конце фильма «Дитя погоды», название которого, кстати, отсылает к метеорологической форме времени, не менее важной, – оно играет особую роль. Время не просто проходит, оно разделяет, оно объединяет и становится клеем, связывающим различные темы всех картин Синкая.
В предисловии мы упомянули два понятия: «образ времени», который сохраняет время, и «кристалл времени» – место, где встречаются прошлое, каким оно было, и память, заморозившая его и затем изменившая его форму. С начала этой книги время было в центре нашего разговора, и на то есть веские причины: оно – важнейший инструмент кино, и Синкай мастерски с ним обращается. Мастерство, кажется, глубоко укоренилось в некой временной тревоге, восходящей к ранним фильмам режиссера, к «Иным мирам» и «Голосу». Если «образ времени» сохраняет, если кино замораживает и оберегает эпохи, если «кристалл времени» – это драгоценный момент, обогащенный временными возможностями, то время, когда оно не освоено и не изменено с помощью кино, – это материя, над которой у нас мало контроля. Вода, которая ускользает от нас. Побег, которому посвящены первые короткометражки Синкая. В «Иных мирах» разлука – это буду