же, но измененная зимой. Погода в фильмах Синкая кажется более гибкой и мягкой формой времени, чем хронологическое время. Персонажи, кажется, меньше страдают от нее, потому что отчуждение, которое она подразумевает, всегда временно. Но есть и вторая причина тому, которая проявляется в основном во второй половине творчества режиссера, в фильмах «Сад» и «Дитя».
Предпосылка первого – сезон дождей – характеризует время любви. Второй представляет мир, где дождь стал нормой. Иными словами, их время, их образ и их история формируются под влиянием погоды, точно так же как трехлетний разрыв между Таки и Мицухой придал «Твоему имени» его форму. В первом фильме дождь является одновременно условием и ограничением любви, и, хотя он делает любовь возможной, он также заключает ее в рамки сезона дождей. Такой метеорологический подход придает «Саду» новое отношение ко времени: законченность его истории, не говоря уже о ее невозможности, становится очевидной благодаря дождю, который не может продолжаться вечно. Получается, фильм заряжен ужасной двусмысленностью. Первые минуты не оставляют сомнений в том, что это настоящее признание в любви к дождливым дням в столице: камера Синкая фиксирует достопримечательности и звуки, которые юный Такао затем дополняет, комментируя запахи и ощущения. Но за этой невероятно реалистичной картиной, которая делает дождь временем очарования и возвращения в детство – что старшеклассник понимает с начала фильма, устанавливая связь с небом, которое было ближе, когда он был ребенком, и с тем, как запах дождя восстанавливает их близость, – есть и уверенность в том, что волшебство угаснет, а солнечные дни вернутся. Во-первых, такой подход придает цвет любви, которая окрашивается отблесками дождя. Отношениям Юкари и Такао очень помогает климат, создаваемый грозами над Токио: они формируют время, принадлежащее только им, в котором мир переворачивается с ног на голову из-за дождя. В «Саду» есть нечто особенно поразительное, и это то, как парк, где встречается пара, оживает во время дождя. Река обретает большую силу, стук капель о воду озера дает ему голос, отражения, которые они ловят при падении, окрашивают мир и отражаются в персонажах. В фильме дождь – это время, которое расширяет жизнь города в такой же степени, как и жизнь Такао и Юкари. Это и время знакомства, и время перемен. Во многом это то, чем является любовь, особенно для двух героев: обогащение мира, возвращение в их жизнь ощущений, которые в случае Юкари были потеряны и которые юноша считал оставшимися в его детстве. Выбор дождливой погоды в качестве времени для любви – не случайность и не только визуальный выбор. Это решение, которое делает атмосферу любви чувствительной. Это способ использовать погоду, чтобы превратить весь мир в метафору отношений между Юкари и Такао. Отношений, которые, как и дождь, прерывисты, но которые, как и дождь, никогда не перестают окрашивать мир в свои краски.
Противостоя этой «любовной погоде» и атмосферному времени любви, пронизывающему «Сад», «Дитя погоды» представляет вариацию, которая в целом логична, но все равно удивительна. Фильм перенимает у своего метеорологического предшественника идею погоды, более или менее благоприятной для любви, ведь хотя Хина и Ходака не обещают встречаться в дождливые дни, факт остается фактом: именно дождь позволяет им встретиться, именно возвращение хорошей погоды ставит точку в их отношениях, и именно для того, чтобы заставить солнце светить, они и встречаются. Фильм также перенимает топос идиллического лета из ранних работ Синкая, и все моменты счастья, фейерверк на вершине башни или гобон в доме бабушки Таки – это летние образы. Да и сама роль Хины, кажется, говорит об этом: «девушка-солнце», она делает своих «заказчиков» счастливыми, привнося в их жизнь немного лета. Но «Дитя погоды» – не просто совокупность предыдущих фильмов режиссера. Хотя он унаследовал внимание «Сада» к атмосферным деталям дождя, между ними есть одно существенное различие: дождь – это не нежная, счастливая метафора любви, это следствие разрушения. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на кадр, показывающий Ходаку посреди прохода Сибуя: подавленный дождем, поверженный его потоками. В фильмах Синкая объектом нарушения обычно становится хронологическое время, будь то замедление в «5 сантиметрах», кома в «За облаками» или три года, отделяющие Мицуху от Таки в «Твоем имени». «Дитя погоды», однако, это нарушение смещает от времени к климату: Ходака и Хина не разделены временем и не растут вдали друг от друга. Трагедия заключается в том, что с каждым разом, когда девушка использует свои способности, количество времени, которое она может разделить с мальчиком, уменьшается. Более того, именно ее исчезновение приносит хорошие дни, а ее судьба связана с небом и его погодой, что делает ее противоположностью Мицухи. Ведь Таки спасал мир и восстанавливал ход времени. Связь между ними была благотворной и исцеляющей. И наоборот, если Ходака выбирает Хину, он не возвращает время на свое место, а еще больше нарушает его, и выбор, лежащий в основе фильма, приводит нас к последнему пункту о времени в кино Синкая. Возможно, самому важному.
Хина становится жрицей погоды против воли. Ее история – это история других женщин до нее, и жрец, с которым встречается Нацуми, объясняет, что они связывают мужчин с небесами, но платят за свою силу «трагической судьбой». У нее есть своя роль в великой истории мира: она должна пожертвовать собой, чтобы положить конец хаосу. Говоря проще, чтобы человечество вновь ощутило тепло солнца, Хина должна отдать все, что у нее есть: брата, жизнь, любимого человека и все свои мечты. Такова ценность метеорологического времени в этом фильме – ценность, которая обрекает Хину и всех женщин до нее, имевших несчастье стать жрицами времени. В этом фильме атмосферное время несет на себе страшный груз и, в конце концов, стоит только того времени, которое Хина теряет ради блага мира. Она должна либо жить с грузом, либо согласиться на исчезновение. В ее судьбе заложена последняя форма времени, которую мы сочли важным прокомментировать, – время, которое женщины теряют ради мужчин. В картинах Синкая есть постоянная черта: в жертву приносятся именно женские персонажи – Хина, Саюри, Асуна, Мицуха, Микако, да и Юкари теряет работу из-за школьницы, обвиняющей героиню в домогательствах к своему парню. А парень, напротив, совсем не беспокоится.
Хотя в фильмах Синкая часто присутствует точка зрения главного героя-мужчины, он редко принимает на себя основную тяжесть драмы, с которой ему приходится сталкиваться. Конечно, он чувствует утрату и потерю, но почти никогда его жизнь не выносится за скобки, а если он и наводит порядок в мире, возвращая вещи – погоду – на свои места, то только «спасая» своего партнера. Точнее, партнершу, слишком часто низведенную до роли девицы в беде, которую режиссер изображает парализованной в ожидании того, кто сможет заставить ее двигаться снова, как Хина и ее мольба в конце фильма. Проанализировать такой повторяющийся мотив сложно. Трудно сказать, является ли это бессознательной тенденцией режиссера или явным желанием осудить модель поведения, которая слишком часто встречается и в реальном мире. Ведь, несмотря на все это, Синкай демонстрирует множество сильных женщин, которые зачастую являются истинными носительницами силы, способной изменить мир. Они – «жрицы времени», те, кто ткут его нити в «Твоем имени». Они также могут услышать мечты мира или, как Асуна, исцелить его раны. В любом случае не нам судить о кино Синкая. С другой стороны, почти систематический мотив потерянного женского времени, принесенного в жертву тому, чтобы мир продолжал вращаться, пока те, кто любит героинь, взрослеют, – это приглашение переосмыслить отношения мужчины и женщины вне его фильмов. Чтобы снова использовать их как зеркало и по-новому взглянуть на реальность.
Кино Синкая отвечает на тревогу о течении времени. И хотя иногда режиссер делает это вызывающе, предлагая себя как инструмент, чтобы переписать время, остановить или справиться с его нарушением, его подход не всегда столь откровенен. Довольно часто фильмы режиссера дают нам больше, когда они не противостоят времени, а позволяют увлечь себя его течением. От постоянного использования таймлапсов до повторения кадров из разных времен года, не говоря уже об уникальном для «Сада» приеме, где Синкай использует переходы к черному цвету, чтобы обозначить течение времени и близость персонажей, – у режиссера нет недостатка в приемах, позволяющих показать время. Каждый раз его работа оказывается работой мастера, который стремится с помощью своих образов раскрыть красоту течения времени и показать присущее этому ужасающему явлению великолепие.
Наконец, когда кино Синкая не противостоит времени, когда оно не увлекается красотой его протекания, оно превращает время в гибкий и податливый материал, с которым режиссер не перестает играть. В том и состоит суть кино, чтобы сжать время с помощью монтажа, сопоставить эпохи, ускорить или замедлить жизнь. Есть что-то обнадеживающее во власти режиссера, который на протяжении всего фильма контролирует неконтролируемое и достигает невозможного, становясь хозяином «образов времени». Это поистине магическая сила, притягивающая муки времени и находящая свой единственный источник в том, с чем Синкай обращается мастерски: ритме, который в его фильмах всегда тщательно соблюдается.
История ритмаI put a spell on you
It Don’t Mean a Thing, (If It Ain’t Got That Swing)
Это ничто, если тебе недостает амплитуды
Об этой короткой фразе – названии пластинки Дюка Эллингтона и классике джаза, которую с 1932 года перепевали великие, – можно писать книги. Луи Армстронг, Нина Симон, Элла Фицджеральд, Джанго Рейнхардт и даже Леди Гага. О ее месте в истории музыки и связях с литературой и общественными науками уже написаны книги. Однако нас интересуют не статьи, каждая из которых увлекательнее предыдущей, а интервью, никак не связанное с произведением Эллингтона, но, тем не менее, использующее его в качестве названия: «It Don’t Mean a Thing, If It Ain’t Got That Swing: Интервью с Харуки Мураками»