ким же, как и то, к которому Сюн протягивал руку: его пересекает ослепительный Млечный Путь, и падение убитого становится зеркальным отражением возвышения подростка, как будто нет больше ни подъема, ни падения. Нет больше неба и земли. «Ловцы» – это фильм о земном, в котором все, что связано с подземным и земным, пропитано серьезностью. Агарта – это царство смерти, жестокий мир, лежащий в руинах. Но все же, чем больше фильм играет с этой земной тематикой, тем больше он связывает ее с небесами. Например, когда Асуну преследуют идзоку, в сцене на болоте, героиня находится в центре изображения, между этими двумя мирами: над ней искрится полярное сияние, ее отражение под ногами виднеется на поверхности воды, между комьями земли. Аналогично на дне врат Жизни и Смерти каменные кристаллы находятся на той же высоте, что и облака, – прекрасный образ, смешивающий земное и небесное, который объединяет идеи фильма. В конце концов «Ловцы» еще не меняют классическую модель Синкая: небо по-прежнему остается местом надежды, земля – миром меланхолии. Но, не перечеркивая все, Синкай тем не менее интересуется их общностью и тем, как два мира и две эмоции, к которым они относятся, сливаются воедино. В «Ловцах» есть немного земли посреди неба и немного неба в центре земли. Немного надежды в меланхолии и немного меланхолии в надежде. В этом отношении фильм служит идеальным предвестником «Сада», истории, которая глубоко связывает надежду со способностью ставить одну ногу перед другой, принимать собственный вес. Но это также идеальный наследник предшествующих фильмов и дихотомии, которую они содержат.
«За облаками» и «5 сантиметров», по крайней мере, когда речь идет о небе и земле, являются произведениями-близнецами, причем менее двусмысленными, чем последующие. В первом фильме «Космонавт» отдает первенство небесному, название оставляет мало места для сомнений: хотя действие происходит на земле, на побережье Кюсю, Такаки не думает ни о чем, кроме звезд, и не вполне опирается на землю. «Космонавт» сопровождается фантазиями: ракета и ее взлет, мечты юноши о космосе и, главное, его силуэт на холме – это эпизод о небе, о том, как смотреть на небо. Между Такаки и Канаэ можно провести простую аналогию. Он смотрит на звезды, чтобы увидеть другой, недоступный мир, а она видит то же самое, когда смотрит на него. Он – ее небо, ее провидение в другом месте, слишком далеком. Небо в «Космонавте» – место отдаления, полное обещаний. Это земли, которые нужно исследовать, но они уходят в прошлое, потому что девушка, которую Такаки видит в своих мечтах о космосе, – это, конечно же, Акари, которую он уже потерял. В «5 сантиметрах» небо – это место возможностей, и такое же значение оно имеет в «За облаками». Ведь, возможно, именно первая картина помогает сделать небо тем особенным пространством, которым оно стало в фильмографии Синкая. Как мы уже не раз говорили, все мечты Хироки и Такуи уходят корнями в небосвод. Их жажда приключений и любовь – две формы возвышения, и все в них сходится на огромной башне, до которой можно добраться только по небу. Поэтому они стали инженерами – чтобы построить планер, который позволит им воспарить над миром. В отличие от Юкари и Такао, они могут представить себе будущее только в небе. Они не стремятся ходить, чтобы шаг за шагом сокращать расстояние, разделяющее их с теми, кого они любят. Они хотят летать, исследовать неизведанные территории. В каком-то смысле они уже космонавты, ведь даже если они не найдут счастья «за облаками», подняв голову к небу, они наполнят свою жизнь смыслом. Неудивительно, что концовка фильма – момент приостановки действия. Мы уже говорили обо всех проблемах, которые он ставит. Амнезия Саюри и уничтожение их истории. Но они проявятся за кадром, после фильма, когда герои вернутся на Землю. Финальные минуты «За облаками» запечатлевают легкость воздушного воссоединения, которое все еще остается обещанием возможностей и будущей любви. Это эфемерный момент благодати, очерченный на необычном экране, который режиссер будет показывать до самого конца своей карьеры.
От фильма «Иные миры» до фильма «Дитя погоды» – небо Синкая прежде всего визуально, и в какой-то мере его земля тоже. Возможно, это пережиток детства в деревне. Возможно, это результат влияния его ранней команды художников. Но факт остается фактом: для него небо и земля – это всегда и прежде всего пейзажи. Это кадры, поразительные образы. Сцены, которые остаются с вами и отпечатываются на сетчатке глаза. Это то, что мы никогда не должны забывать. Небо и земля у Синкая – это настоящие или почти настоящие пейзажи, его анимация дарит им бессмертие. Это следы мира, который переживет все свои изменения. И последнее, но не менее важное: это материализация видения режиссера. Вполне естественно, что со временем оно эволюционировало. В конце концов, Синкай уже не ребенок из Нагано и не молодой токиец. Время прошло, времена года снова сменились. Возможно, в его жизни небо, как и в «Саду», отодвинулось, и четверть века спустя его значение неизбежно должно было поменяться. И хотя небо в его фильмах больше не говорит о том же, а земля, по которой ходят его герои, изменилась, не все стало совсем другим. Начиная с первых короткометражек и заканчивая успешными фильмами, в обращении к небу присутствует вера, и если герои Синкая смотрят вверх, то потому, что они верят. В другие миры, в свою любовь, в погоду, которая свела их вместе, в возможность изменить эту погоду и в то, что их мечты сбудутся. На необыкновенном экране они ищут историю своего счастья, ведь если эволюция кино Макото и говорит о чем-то, так это о том, что с годами счастье не ограничивается недосягаемыми высотами. Что вера будет вознаграждена и что рай, если приложить немного усилий, может спуститься на землю. Дихотомия более и не требуется.
Возвышенное vs техническое
Когда герои Синкая смотрят в небо, они видят другой обитаемый мир. В фильме «Дитя погоды» это мир целой фауны, водной, мифической и просто необыкновенной, с полупрозрачными рыбами и пушистыми драконами. Но потребовалось более двадцати пяти лет, чтобы эта небесная жизнь обрела форму в кино Синкая. До этого небо у него было лишь неясным объектом, воплощенным прежде всего в понятии веры, которое само по себе было весьма туманным. Тем не менее до облачных равнин в этом фильме, до его врат, открывающих путь в другой мир, и до чудес, происходящих с Хиной, за облаками режиссера уже скрывалось что-то сакральное. Что-то, что, как и всегда в его фильмах, воплотилось на земле в утрированной техничности. Потому что с этого и нужно начинать. Первые фильмы режиссера сняты в жанре научной фантастики. Сказки, где сюжет раскрывается с помощью технических новинок, в которых роботы, самолеты и даже электронная почта являются не только средством выражения эмоций, но и средством достижения цели. Это касается и «Голоса» – фильма, который на разных уровнях определяется технологиями. С одной стороны, благодаря используемым визуальным средствам: космосу, механизмам, далеким планетам и инопланетным формам жизни – короткометражка вписывается в привычную эстетику сэкай-кэя. С другой стороны, главным связующим звеном между Нобору и Микако стал старенький телефон, и, хотя сегодня этот предмет абсолютно необходим в повседневной жизни, фактом остается то, что это, прежде всего, электронная конструкция: технический инструмент, который делает возможным общение героев, а значит, их отношения и фильм. Что интересно в «Голосе», так это то, что вся техническая аппаратура – не просто красивая оболочка, не просто эстетика. Космос – очевидная метафора подросткового опыта разлуки, переживаемой как переломный момент. В этом смысле роботизированная машина, на борту которой живет Микако, – это, разумеется, оружие, которое позволяет реализовать несколько боевых сцен фильма. Но прежде всего это убежище, пронизанное сомнениями молодой девушки, место, где зритель наблюдает за ее внутренней жизнью. На ней все еще надета школьная форма – доказательство того, что в этой футуристической хижине разыгрывается юношеская драма, а не просто история о космическом приключении. Это неотъемлемая часть научной фантастики – изображать будущее, чтобы пролить свет на настоящее. Но в случае с «Голосом» это не столько «наше настоящее», сколько личные моменты Микако и Нобору. Фильм не представляет собой социальную критику, использующую научную фантастику для анализа реальности. Напротив, он использует ее, чтобы рассказать историю, которая разворачивается вне времени: о сомнениях и колебаниях двух влюбленных подростков, переживающих разлуку.
В «Голосе» технология – это прежде всего средство для создания близости. Отправленная на другой конец галактики, Микако сталкивается с инопланетной формой жизни, которая является не более чем ее собственным отражением, и все инструменты, которые сделали ее путешествие в космосе возможным: ее меха, ее оружие, ее бесчисленные дисплеи и огни, – возвращают ее к ее жизни на Земле, когда она встречает тарсианина. Неудивительно, что виды Агарты оказывают примерно такой же эффект, и мы уже комментировали ностальгию по Земле, которую они вызывают у девушки. Но Нобору воплощает в себе иное отношение к технологиям. Если не считать его голографических дневников, которые, в конечном счете, довольно забавны, в его жизни нет никаких значительных сай-фай-элементов, и, учитывая возраст фильма, его мир для современного зрителя кажется устаревшим и изношенным, потому что, в отличие от Микако, которая находит в технологиях инструменты, чтобы понять саму себя, герой воспринимает научный прогресс как основной фактор своей изоляции. Именно потому, что человечество начало осваивать небеса и вступило в войну с тарсианами, он разлучен с любимой девушкой, поэтому все научно-фантастические элементы являются маркерами его одиночества. И все же в этой технологической серости его единственный свет – тоже изобретение, хотя и устаревшее: его телефон, который мы описали как реликвию в почти христианском смысле этого слова. Разделенный с Микако ракетами, космическими кораблями и прочими элементами научной фантастики, юноша поддерживает связь с девушкой благодаря этому предмету. В таком фильме, как «Голос», это выбор, основанный не на случайности, и он помогает утвердить центральную роль, которую технологии сыграют в последующих фильмах режиссера. Наперекор всему, это по-прежнему связь. Будь то мобильный телефон или мехи, поддерживающие связь Микако с ее историей, технология в «Голосе» не обесчеловечивает – скорее наоборот. Если объект разделяет влюбленных, то это разъединение могло произойти и в другой обстановке, как, например, в «5 сантиметрах», где Токио, а затем Танэгасима, едва ли ближе к Ивафунэ, чем Агарта к Земле. В «Космонавте» постоянно встречаются отсылки к космическим пейзажам «Голоса», и кажется очевидным, что Такаки и Акари переживают свою разлуку с такой же силой, как Микако и Нобору. Таким образом, если пространство не является условием расстояния, то остаются мехи и телефон – любые предметы, которые сокращают дистанцию. В этом отношении «Голос» хотя и вызывает определенную пространственную ностальгию, скорее является работой, которая позитивно воспринимает технологический прогресс.