Когда мы говорили о реликвии в почти христианском смысле этого слова, мы раскрывали основную идею фильма: хотя воображение – это научная фантастика, основанная на ослепительном технологическом прогрессе, «Голос» характеризуются прежде всего неизменной верой двух молодых героев. Если отбросить все рамки, то сюжет становится до удивления простым: два подростка не перестают верить в то, что они любят друг друга, что их чувства взаимны. С этой точки зрения телефон – не просто удобный предмет, а катализатор, позволяющий им материализовать свою веру и свою любовь. Это способ выразить их в словах или письме. Это также предмет, хранящий следы «чудес», которые связывают подростков, и поэтому это нечто большее, чем техническая природа. Телефону отведена сакральная роль. Отношения между героями определяют цели «Голоса», ведь чем глубже Синкай погружается в технические аспекты, чем больше режиссер заставляет своих героев полагаться на технологии, тем больше мистическое измерение, которое излучает фильм. Последние слова не оставляют сомнений: хотя технология хранит огонь любви двух героев, последняя его вспышка – результат чуда, преодолевающего пространство и время и не зависящего от техники.
«За облаками» следует схожей логике. Поскольку это научно-фантастическая история, мы видим ту же одержимость вездесущими технологиями. Башня, о которой идет речь на протяжении всего фильма, очевидно, является самым большим научным достижением, но за ее гигантским силуэтом скрываются другие элементы: от военных лабораторий до ангара, где Хироки и Такуя строят свой планер, – тоже намекающие на идею мира, фундаментально измененного наукой. В этом мире, однако, самый одаренный инженер Такуя – мечтатель, а амбиции такого персонажа, как профессор Томидзава, в основе своей религиозны: он стремится наблюдать за «мечтами Бога». Даже в большей степени, чем в «Голосе», очевидно, что сакральное и техническое здесь идут рука об руку, ведь сама башня, недоступное и чудесное место, – это в равной степени и «земля обетованная», и рассеянное, почти божественное присутствие в жизни героев. Но это не самая интересная деталь фильма. Все технические приемы картины сходятся в одной идее: сокращение расстояния через изучение неизвестного. Мы много писали о центральной теме «За облаками» и поэтическом аспекте научного исследования. Тем не менее, оставаясь в рамках нашей дихотомии, мы можем увидеть, как наука под камерой Синкая материализуется как своего рода религия, функция которой заключается не только в объяснении необъяснимого, но и в том, чтобы связать героев воедино. Начиная с военных исследований и заканчивая сближением Хироки и Такуи, в фильме постоянно присутствует техническое воображение. Погружаясь в мечты девушки или создавая планеры, наука становится мостом к Другому и к грезам. Очевидно, в первом случае этот мост тем более сомнителен, что, помимо удержания Саюри в коме, амбиции героев носят в первую очередь военно-политический характер. Тем не менее оружие, которое они хотят создать, использует «мир снов», где оказалась девушка. Хотя все военные базы, на которых они работают, уставлены экранами, испещренными графиками, уравнениями и прочей научной мутью, их мундиры увешаны медалями, а лица всегда серьезны и замкнуты, в их проекте нет ничего рационального. В фильме очень туманно говорится о том, чем на самом деле являются различные предметы или миры, образующие башню. Все, что осталось от научного подхода, – это лишь поэтичная идея понять мечты подростка как единственный способ спасти мир. В противоположном конце Хироки и Такуя воплощают более точную форму науки – из опыта было известно, что планеры работают, но их техника преследует только одну цель: добраться до башни, сначала ради удовольствия от исследования, а затем – чтобы спасти Саюри. Их технологические амбиции служат прежде всего личным целям и являются лишь средством приблизиться к девушке, к их детской мечте.
Оставаясь научно-фантастической историей, «За облаками» осваивает территорию, которая, если еще не является фантастической или откровенно синкретической, уже тяготеет если не к форме духовности, то, по крайней мере, к мечтательности. Хотя ни религии, ни науке не нашлось места в фильме, обе они сведены к образам, лишенным реальной сути, – мерцающим экранам в случае первой, смутной идее предназначенности в случае второй, фильм тем не менее играет на том, что их объединяет: на желании объяснить, пойти дальше мира перед нашими глазами. В этом смысле башня – это грозная идея, наполовину божественная, наполовину техническая. Это попытка человека добраться до территории Бога, настолько же недосягаемая, насколько и захватывающая цель, и этот фильм, несомненно, является самым ярким в карьере Синкая в плане слияния священного и технического, когда последнее начинает нечто, что может быть завершено только первым. Развязка «За облаками», как и «Голоса», в значительной степени свободна от каких-либо научных, реалистических или сакральных устремлений. В плену Саюри при приближении глайдера совершает молитвенный жест – очевидную отсылку к двум сторонам этой дихотомии. Однако после того, как девушка просыпается, они теряют свою значимость. Целью фильма было воссоединение, и все его образы и идеи были направлены на него. Сакральное, смешанное с техническим, в конечном счете было лишь инструментом, который сделал это возможным. Звучат заключительные слова фильма: «Обетованное место исчезло», – и в результате падения башни в небе появляется мистико-научный силуэт, определивший весь образ «За облаками». «Но теперь начинается наша жизнь». В тени этого крушения, в тени исчезновения жесткого образа мышления, олицетворяемого в фильме наукой и священным, которые в конце уступают место вере, не имеющей ничего общего с верой «Голоса»: вере двух влюбленных в их совместную жизнь.
Ранний период творчества Синкая ознаменован четким взаимодействием с сакральным и техническим, последнее определяло воображаемый мир его фильмов, а первое – их тематику. Однако, начиная с «Ловцов», в подходе режиссера происходит переворот, если не сказать полный отход от прошлого. Уйдя в подполье, Синкай отказался от сэкай-кэя в пользу повествования, которое больше тяготело к великим фантастическим приключениям и было вдохновлено великими мифами, в основе своей религиозными. Находясь на перекрестке различных доктрин, фильм объединяет воображаемые миры со всех сторон света и смешивает известные тексты (Идзанаги и Идзанами) с почти надуманными эзотерическими теориями (Полая Земля) и объектами и существами из разных верований (Кецалькоатли). Сакральное становится одной из центральных тем фильма и его повествования в той же степени, что и режиссура, а техническое отходит на второй план, если не на задворки сюжета. Если не считать радио, которое Асуна использует для прослушивания любимой музыки Сюна, – и даже это зависит от клависа, который имеет мистическую природу, – нельзя сказать, что «Ловцы» переполнены технологичным. Есть оружие и вертолеты Архангелов, но их влияние на историю незначительно. Единственный предмет, который можно поставить на сторону техники, – это радиоприемник девушки, и, как и телефон в «Голосе», он делает возможным общение двух людей, принадлежащих разным мирам. Вернемся к тому, что мы говорили о фильме ранее. Именно религиозное, религиозные мифы играли аналогичную роль. Вспомните. Идзанами и Идзанаги. Универсальный миф о сошествии в ад. История, которая случилась с Морисаки и Асуной, а также почти всем человечеством. Как и радио, мифы связывают воедино, казалось бы, разные судьбы. Даже когда кино Синкая обретает новую форму, отходя от технического и погружаясь в сакральное, его послание остается неизменным. Конечно, здесь есть инверсия, которая в значительной степени влияет на образ фильма. Но в каком-то смысле он построен на обломках разрушенной башни из «За облаками». Как будто, потеряв веру в науку, Синкай обратился к мистике в поисках человеческих связей.
Однако такое прочтение верно лишь наполовину, поскольку, несмотря на то что «Ловцы» – синкретический фильм, его сюжет ведет примерно в те же пространства, что и предыдущие научно-фантастические работы режиссера: к небу и звездам. Просто способ добраться туда меняется, это уже не скрупулезные, просчитанные усилия, а в буквальном смысле прыжок веры в неизвестное и новое. Получается, использование сакрального в фильме не столь остро потому, что оно потребляет все подряд, не создает сильного заявления о конкретном типе веры. Это не синтоистский, не индуистский и даже не эзотерический фильм. Напротив, это детский фильм, но не в негативном смысле, когда этот термин воспринимается как признак простоты, а наоборот, фильм, который подходит к великим повествованиям с невинностью и видит в них нечто большее, чем доктрины, – обещания приключений. Сакральное – это еще не организованное или репрессивное измерение, не закон, по которому нужно жить, а скорее возможность расширить кругозор, по крайней мере для Асуны, Сина и Сюна. Пока трое юных героев фильма обнаруживают поводы для изумления в мистическом, взрослые во главе со старейшиной Агарты превращают эти поводы в то, за что грозит наказание. Такое противостояние напоминает нам кое о чем. В «За облаками» в руках Такуи и Хироки технология – это инструмент, который делает возможными любовь и исследования, но в руках взрослых она становится оружием, используемым для ведения войны, причины которой так и не названы и которая, более того, предполагает жертвоприношение девушки. Ни одна из сторон этой дихотомии не выглядит однозначной. Во-первых, Синкай использует их от фильма к фильму, и их представление не является идеально сбалансированным. Но главное, даже в рамках одного и того же произведения возвышенное и техническое имеют разную ценность в зависимости от персонажей и становятся положительными или отрицательными только с учетом того, как они используются. Поэтому неудивительно, что если «Ловцы» и знаменуют собой поворотный момент в карьере режиссера, то не потому, что он вдруг превратился в религиозного художника или глашатая мистики, – так же как раньше он никогда не был апостолом технологий. Просто в данном случае речь идет об осознании силы некоего религиозного воображения, наделенного той же мощью, что и научная фантастика, которую Синкай использует для своих историй, полных решимости соединиться с другими, какими бы средствами это ни было достигнуто.