Однажды на рассвете, когда первые солнечные лучи озарили небо, Дити с Калуа проснулись и увидели хорошо одетого седоусого мужчину, который вышагивал по причалу и распекал нерасторопного лодочника. Дити тотчас узнала этого рослого человека.
— Дуффадар Рамсаран-джи, — шепнула она. — Тогда в Гхазипуре он сел в нашу повозку. Поди узнай, может, ему чего надо?
Калуа обмахнул одежду и, почтительно сложив перед собой ладони, подошел к дуффадару. Вернувшись, он сообщил: вербовщику нужно перебраться на ту сторону реки и забрать людей. Ехать надо срочно, потому что вот-вот появится опийный караван и движение на реке перекроют.
— Он посулил два с половиной дама, — сказал Калуа.
— Ничего себе! Что ж ты встал столбом? — всполошилась Дити. — Видали, еще раздумывает! Беги скорей, балда!
Через пару часов они встретились на паперти знаменитого храма Амба-джи. Калуа не дал ни о чем спросить:
— Потом все расскажу, сначала поедим.
— Ух ты! Тебе заплатили едой?
Растолкав сгрудившихся голодных попрошаек, Калуа отвел Дити в сторонку и показал завернутую в листья добычу: пышные лепешки парата, маринованные манго, картофельное пюре с рыбой, засахаренные овощи и другие сласти.
Умяв всю эту роскошь, они сели в теньке, и Калуа дал подробный отчет о последних событиях. На другом берегу под присмотром помощника дуффадара лодку ждали восемь переселенцев. Прямо на месте с ними заключили контракты и каждому выдали одеяло, всякую одежду и медный котелок. В ознаменование их нового статуса был устроен пир, остатки которого отошли Калуа. Гирмиты, не понаслышке знакомые с голодом, возмущенно загалдели, увидев, как много еды отдали чужаку. Однако дуффадар всех успокоил: отныне их будут кормить до отвала — знай ешь да набирайся сил.
Новобранцы не поверили.
— С чего это вдруг? — забеспокоился один. — Откормите как жертвенных козлов, что ли?
— Нет, ты сам будешь пировать козлятиной, — рассмеялся дуффадар.
На обратном пути он вдруг спросил, не хочет ли Калуа записаться в гирмиты, дескать, его охотно возьмут, крепкие мужики всегда нужны.
Голова возчика закружилась.
— Но как же… Ведь я женат, господин.
— Ну и что? Многие гирмиты уезжают с женами. С Маврикия пишут, чтоб везли больше женщин. Возьму обоих, коль жена захочет.
Подумав, Калуа спросил:
— А что насчет касты?
— Каста не имеет значения, — ответил вербовщик. — К нам рвутся все: брамины, пастухи, кожемяки, пахари. Главное, чтоб были молоды, здоровы и хотели работать.
Калуа не нашелся что ответить и лишь приналег на весла. На берегу дуффадар повторил свое предложение, но добавил:
— Помни — на раздумье только ночь. Завтра отплываем. Надумаешь, приходи на рассвете.
Калуа смолк, однако в его больших темных глазах светился вопрос, который он не осмелился задать. Осоловевшая от сытости Дити слушала спокойно, но теперь увидела его взгляд, и ее окатило горячей волной безудержного страха. От волнения она подскочила и обрушилась с вопросами: что, навеки покинуть дочь? Как только ему в голову взбрело, что она поедет в обитель бесов, вурдалаков и прочих тварей, у которых даже имени нет? Может, гирмитов и впрямь откармливают на убой, поди знай? Иначе откуда такая щедрость? В нынешние-то времена кто станет беспричинно транжирить деньги?
— Зачем только ты меня спас? — Глаза ее подернулись слезами. — Чтобы скормить дьяволам? Так уж лучше было сгореть в огне…
Когда Полетт писала гостевые карточки для званых обедов и ужинов, она чувствовала себя хоть немного полезной своим благодетелям. Миссис Бернэм не любила утруждаться подготовкой к приемам, а потому все распоряжения отдавала, лежа в постели. Первыми в ее спальню входили шеф-повар и дворецкий, с которыми она обсуждала меню, из соображений приличия не поднимая москитную сетку и оставаясь в ночном чепце. Потом наступала очередь Полетт, и тогда завесы раздергивались, а воспитаннице дозволялось присесть на край постели и через плечо хозяйки заглядывать на грифельную доску, где Берра-биби задумчиво чертила схемы размещения гостей. Однажды в полдень Полетт вызвали в спальню миссис Бернэм, дабы помочь в организации очередного приема.
Как правило, диспозиция огорчала; Полетт занимала низшую ступень в общественной иерархии, и потому ей отводилось место подле (или «рядышком», как любила выражаться хозяйка) наименее желанных гостей: оглохших в баталиях полковников, инспекторов, говоривших лишь о сборе налогов, проповедников, поносивших упрямых язычников, плантаторов с немытыми руками и прочей шушеры. Имея печальный опыт подобных застолий, Полетт робко спросила:
— Прием по особому случаю, мадам?
— О да, Глупышка, — лениво потянулась миссис Бернэм. — Банкет в честь капитана Чиллингуорта, который только что приехал из Кантона.
На доске место капитана уже значилось возле хозяйки. Радуясь возможности проявить свое знание этикета, Полетт сказала:
— Раз капитан сидит подле вас, мадам, его супругу лучше посадить рядом с мистером Бернэмом, да?
Мелок застыл над доской.
— Миссис Чиллингуорт уже давно нет.
— Правда? Значит, капитан… как это… veuf?
— Вдовец, ты хочешь сказать? Нет, не то. История эта весьма печальна…
— Расскажите, мадам.
Этой просьбы хватило, чтобы миссис Бернэм поудобнее устроилась в подушках и начала:
— Капитан родом из Девоншира и, что называется, с детства бредил морем. Видишь ли, старые морские волки предпочитают брать жен из родных краев, вот и он нашел себе молоденькую розовощекую англичаночку, которую затем привез на Восток. Красавицы местного розлива для него были недостаточно благородны. Как и следовало ожидать, ничего хорошего не вышло…
— Почему? Что произошло?
— Однажды капитан отправился в Кантон. Шли месяцы, а жена его одна-одинешенька пребывала в чужой непонятной стране. Наконец пришла весть — муж возвращается, однако вместо него на пороге объявился первый помощник, сообщивший, что капитана сразила лихорадка и до выздоровления его пришлось оставить в Пенанге. Дескать, мистер Чиллингуорт решил, что жена приедет к нему, и направил помощника в сопровождающие. Вот такая вот незадача для бедняги капитана.
— То есть?
— Португалец из Макао, помощник — кажется, звали его Тексейра — был тот еще прохиндей и плут: глаза горят, как золотые, улыбка что твое серебро. Он все выдумал насчет сопровождения к мужу. Сели они на корабль, только их и видели. Говорят, сейчас они в Бразилии.
— Ох, мадам! — ахнула Полетт. — Бедный капитан! Значит, снова он не женился?
— Нет, Путли, дорогуша, так и не оправился. Неизвестно, что его больше подкосило, потеря жены или помощника, но капитанство его рухнуло: с офицерами не ладил, выгнал из команды всех кебабов[69] и чуть не угробил судно у островов Спратли, что для моряка полная дурь. Как бы то ни было, теперь все кончено. На «Ибисе» он совершит последний рейс.
— Правда? — встрепенулась Полетт. — Он будет капитаном «Ибиса»?
— Да, разве я не сказала? — Миссис Бернэм виновато крякнула. — Вы только посмотрите на меня! Вот же ослица — разболталась и забыла про банкет. — Она взяла доску и задумчиво почиркала мелком по губам. — Вот скажи на милость, что мне делать с мистером Кендалбушем? Теперь он член суда, с ним надо быть обходительнее. — Взгляд хозяйки оценивающе задержался на Полетт. — Судье очень нравится твое общество, Глупышка. На прошлой неделе он говорил, что твои успехи в изучении Библии заслуживают похвалы.
Сердце Полетт екнуло; перспектива целого вечера рядом с его честью мистером Кендалбушем не вдохновляла, каждый раз судья подвергал ее долгим строгим проверкам на знание библейских текстов.
— Он слишком добр ко мне, — сказала Полетт.
Ярко вспомнился хмурый взгляд, каким судья пригвоздил ее, когда она второй раз пригубила вино… И пусть помнит о днях темных, которых будет много…[70] — прошипел мистер Кендалбуш. Разумеется, она не смогла назвать ни главу, ни стих.
Полетт призвала на помощь смекалку, которая не подвела:
— А другие дамы не обидятся, если рядом с ним посадят девчонку?
— Да, верно, дорогуша, — помолчав, ответила миссис Бернэм. — Наверное, кое-кого хватит кондрашка — я говорю о миссис Дафти.
— Она приглашена?
— Никуда не денешься — мистер Бернэм позвал ее мужа. Но с ней-то что делать? Она такая зануда… Ага! — Хозяйкин взгляд вспыхнул, и мелок забегал по доске, вписывая имя супруги лоцмана на свободное место слева от капитана Чиллингуорта. — Тут она не пикнет! Что до муженька, его надо посадить так, чтобы я не слышала этого старого хрыча… Пускай сидит с тобой… — Мелок вернулся к центру стола и усадил мистера Дафти бок о бок с Полетт.
Не успела девушка смириться с безрадостной перспективой слушать болтовню, в которой половину слов не понимаешь, как мелок вновь завис над доской и миссис Бернэм вздохнула:
— Все равно неувязка. А слева-то кого присоседить?
Вдруг Полетт осенило:
— Помощники приглашены, мадам?
— Мистер Кроул? — Миссис Бернэм заерзала. — Не дай бог, Глупышка! Ему не место в моем доме.
— Он первый помощник?
— Да. Говорят, прекрасный моряк. Капитан Чиллингуорт без него как без рук. Но человек он паршивый — за какую-то скверную историю с матросом его вышибли из военного флота. К счастью для него, капитан не слишком щепетилен, но ни одна дама за стол его не посадит. Все равно что трапезничать с шорником! — Миссис Бернэм лизнула мелок. — А вот второй помощник, по слухам, весьма привлекателен. Как его? Захарий Рейд?
По телу Полетт пробежали мурашки, ей показалось, что даже пылинки в воздухе замерли, ожидая ответа. Но слова застряли в горле, и она, потупившись, лишь кивнула.
— Вы с ним уже встречались, не так ли? На прошлой неделе, когда ты захотела взглянуть на шхуну.
О посещении «Ибиса» Полетт никому не рассказывала, и такая осведомленность хозяйки ее смутила.