— Как же мы в нее заберемся? — спросила Сарджу, опасливо глядя вниз.
— Вот именно! — крикнула Муния. — Я не буду сигать с такой высоты!
— Нашла высоту! — раздался с лодки насмешливый голос. — Тут и ребенок спрыгнет. Ну, давайте, чего бояться-то…
Дити едва понимала говорок лодочника, быстрый, как ртуть. Совсем еще парнишка, перевозчик был не в обычной повязке и рубахе, но в полотняных штанах и синей блузе, топорщившейся на его жилистом торсе. Из-под ухарски повязанной банданы выбивались порыжевшие от солнца густые темные волосы. Запрокинув голову, парень смеялся, и его нахальный яркий взгляд будто проникал под накидки.
— Экий щеголь! — шепнула Муния.
— Хватит его разглядывать! — урезонила Дити. — Как пить дать волокита и дамский угодник!
Лодочник смеялся и манил:
— Чего ждете-то? Ну же, прыгайте! Или вас сетью ловить? Как рыбешек?
Муния захихикала, и сама Дити, не сдержавшись, прыснула. Как ни крути, но в парне было что-то обаятельное — то ли яркие глаза, то ли озорная бесшабашность, то ли странный шрам на лбу, отчего казалось, будто у него три брови.
— Эй, ты! — крикнула Муния. — Вдруг уронишь? Чего тогда будет?
— Уж такую-то кроху я всегда поймаю, — подмигнул лодочник. — Ловил рыбок и покрупнее. Давай, прыгай, сама увидишь…
Эк их понесло, подумала Дити. Положение старшей обязывало ее следить за приличиями, а потому досталось Калуа:
— Чего стоишь-то? Залезай в лодку и прими женщин. Или хочешь, чтобы этот распутник нас полапал?
Получив взбучку, Калуа вместе с другими мужчинами спрыгнул в лодку. Одна за другой женщины стали спускаться, и только Муния топталась, подгадывая, чтобы все мужчины, кроме лодочника, были заняты. Наконец она прыгнула, парень ловко поймал ее за талию и осторожно опустил в лодку; случайно или умышленно, однако накидка Мунии соскользнула, и одно долгое мгновение между кокетливой улыбкой девушки и изголодавшимся взглядом лодочника не было никакой преграды.
Дити не собиралась попустительствовать нахалке:
— Муния! Ту кахе айсан кайл карала? Ты что себе позволяешь? Как не стыдно! Сейчас же прикройся!
Послушно занавесившись, Муния примостилась на лавку, но Дити заметила, что притворная скромница все еще переглядывается с парнем, и пихнула ее локтем в бок:
— Айсан мат кара! Как ты себя ведешь? Что люди подумают!
— Да я просто слушаю, чего он говорит, — проворчала Муния. — Нельзя, что ли?
И впрямь, лодочник безостановочно тараторил, тыча пальцем по сторонам:
— Слева опийные склады… славное местечко, чтоб забыться, а?.. Вот уж где бесконечное счастье…
Парень беспрестанно вертелся, переглядываясь с Мунией. Дити воззвала к мужчинам:
— Это чего ж он несет! Сколько еще терпеть всякие пакости? Не знаете, что делать? Покажите характер!..
Безрезультатно — мужчины тоже слушали, разинув рот; им еще не доводилось живьем видеть городского болтуна, и они зачарованно ему внимали, прекрасно понимая, что неуклюжие попытки осадить шельмеца вызовут шквал его насмешек.
Шлюпка свернула в канал, и лодочник показал на маячившие вдали мрачные стены:
— Тюрьма Алипор, самая жуткая темница в стране… Знали б вы, как там пытают и мучают!.. Ничего, скоро узнаете…
Напитанные разными слухами, переселенцы беспокойно переглянулись, и один спросил:
— А зачем нам туда?
— Вам не сказали, что ли? Велено доставить вас в тюрьму, — без запинки ответил парень. — Там из ваших мозгов вытянут воск для свечей.
Народ дружно ахнул, и лодочник снисходительно хмыкнул:
— Да нет, шучу. Нам не туда. Везу вас на погребальный причал… Вон, видите дым костров? Там вас поджарят живьем.
Новый ошалелый вздох еще больше его развеселил.
— Чего ржешь-то? — не вытерпел муж Чампы. — За дураков нас держишь? Смотри, врежу!
— Сиди уж, дубина деревенская! — расхохотался парень. — Веслом угощу, вмиг за борт брыкнешься!
Готовая разгореться драка не состоялась, ибо лодка причалила к поляне, усеянной пеньками и щепками от недавно срубленных деревьев. В центре ее полукругом стояли три больших, крытых соломой сарая, а чуть в стороне виднелись колодец и скромненькая молельня, рядом с которой на шесте реял вымпел.
— Вылазьте, вам сюда, — сказал лодочник. — Новый загон, поспели возвести к прибытию баранов…
— Сюда? Ты че, опять шутишь?
— Сказано же…
Переселенцы застыли, не веря, что им уготован столь мирный уголок.
— Живо выгружайтесь! Только мне и дела, что с вами вожжаться!
Выбравшись из лодки, Дити подтолкнула вперед Мунию, но ее бдительная охрана не помешала парню полыхнуть улыбкой:
— Тетеньки, не злитесь! Я не хотел вас обидеть… Меня зовут Азад, ласкар Азад.
Муния охотно осталась бы на причале, но Дити постаралась ее отвлечь:
— Ты глянь — это наш последний привал перед Черной Водой…
Перед тем как устроиться на постой, она решила зайти в часовню и позвала с собой Калуа:
— Идем, благополучное прибытие требует молитвы.
Простенькая часовня, сложенная из бамбуковых жердей, успокаивала своей домашностью. Дити не терпелось зайти внутрь, но перед входом она увидела тучного длинноволосого мужика — обхватив себя руками и закрыв глаза, он выписывал круги, словно танцуя с незримой возлюбленной. Услышав шаги, мужик замер и, уставившись на незнакомцев, спросил на кошмарном хинди:
— Что такое? Кули? Уже приехали?
До чего же он странный, подумала Дити, разглядывая огромную лопоухую голову пучеглазого толстяка. Казалось, он изумленно таращится на окружающий его мир. Было непонятно, сердит он или только удивлен, однако на всякий случай Дити спряталась за спину Калуа.
Оценив внушительные размеры великана, человек смягчился:
— Гирмиты?
— Джи[93], — кивнул Калуа.
— Когда прибыли?
— Только что. Мы первые.
— Так скоро? Мы ждали вас позже… — Забыв о молитве, толстяк вдруг засуетился: — Идемте, идемте! Вам нужно в контору, отметиться. Идите за мной, я здешний приказчик и начальник лагеря.
С некоторой опаской Дити и Калуа последовали за ним к сараю. Остановившись на пороге, чудной мужик крикнул:
— Дафти-саиб! Кули прибывают, их нужно немедленно регистрировать!
Ответа не последовало, и тогда он вошел внутрь, махнув спутникам — мол, за мной. Обстановку сарая составляли пара конторок и массивное кресло, в котором, сладко похрапывая, развалился брыластый англичанин… После настойчивых окликов «Дафти-саиб! Сэр! Соблаговолите проснуться!» толстяк шевельнулся.
Полчаса назад мистер Дафти вышел из-за стола окружного судьи, где его потчевали роскошным обедом, обильно сдобренным элем и портером. Жара и хмель так крепко смежили его веки, что левый глаз открылся лишь минуты через две после правого. Визит приказчика его ничуть не обрадовал, лоцман весьма неохотно согласился помочь в регистрации кули, однако не желал, чтобы его любезностью злоупотребляли.
— Разуй глаза, Бабуин! — рявкнул он. — Не видишь, я прилег отдохнуть?
— Что поделаешь, сэр! — вздохнул приказчик. — Сожалею, что нарушил ваш покой, но увы… Кули хлынули потоком. Регистрацию следует начать безотлагательно.
Разглядев Калуа, лоцман с трудом приподнялся:
— Ничего себе громила!
— Да, сэр, настоящий гигант.
Бормоча под нос, лоцман нетвердо проковылял к конторке и раскрыл переплетенный в кожу гроссбух.
— Валяй, Пандер, — сказал он, обмакнув перо в чернильницу. — Порядок ты знаешь.
— Да, сэр. Сейчас все выясню. Как зовут женщину? — обратился приказчик к Калуа.
— Адити, малик, она моя жена.
— Как? — приложил руку к уху мистер Дафти. — Громче!
— Женщину зовут Адити, сэр.
— Адитти? — Перо лоцмана заскрипело по бумаге. — Ну Адитти так Адитти. По мне, совершенно дурацкое имя, но раз ей так хочется…
— Каста? — спросил приказчик.
— Чамары, малик, — ответил Калуа.
— Округ?
— Гхазипур, малик.
— Олух ты, Пандер! — вмешался мистер Дафти. — А как его-то имя?
— Виноват, сэр, исправлюсь… Как твое имя?
— Мадху.
— Как, Пандер? Что этот битюг сказал?
Повторяя имя, на последнем слоге Ноб Киссин поперхнулся:
— Мад…кх, сэр.
— Маддоу?
Приказчик не стал поправляться:
— Да, сэр, а что? Вполне сносное имя.
— Как зовут его отца?
Вопрос застал Калуа врасплох; он позаимствовал папашино имя и теперь не придумал ничего лучше, как отдать родителю свое собственное:
— Его звали Калуа, малик.
Ответ удовлетворил приказчика, но не лоцмана:
— А как это пишется, пропади вы пропадом?
Приказчик поскреб голову.
— Если позволите, сэр, я бы предложил написать «ка», «о», «эл» — ну, словно «коала», понимаете? — а в конце «вер». Колвер. Вроде так будет неплохо.
— Молодец! — сказал лоцман и, прикусив кончик языка, принялся корябать в гроссбухе. — Так я его и записал: Маддоу Колвер.
Калуа прошептал свое новое имя, словно оно принадлежало другому человеку. Затем повторил его, но чуть увереннее, а когда оно слетело с его губ в третий раз, то было уже абсолютно своим, как его собственные глаза, кожа и волосы.
Позже династия Колверов, утверждавшая, что Маддоу Колвер был ее родоначальником, выдумает кучу историй, которые объяснят происхождение фамилии предка и многочисленность его потомков с именем «Маддоу». Большинство Колверов предпочтет подправить свою родословную, придумав себе фантастически благородные истоки, но всегда будут и те, кто твердо держался истины: достопочтенные имя и фамилия возникли в результате косноязычия торопыги-приказчика и тугоухости сильно подвыпившего английского лоцмана.
Лалбазар и Алипор оба считались острогами, но разнились как рынок и кладбище: одна тюрьма расположилась среди шума и толчеи оживленных калькуттских улиц, а другая, придавленная тишиной, словно крышкой гроба, удалилась на пустынную окраину. Похожий на крепость Алипор был самым большим острогом в стране, его зубчатые стены, нависшие над узким каналом Толли, хорошо видели все, кто проплывал в сторону лагеря переселенцев. Мрачное сооружение никого не воодушевляло, а некоторые проезжавшие даже приплачивали лодочнику, чтобы заранее уведомил о его приближении.