За пару дней Нил окончательно сник, и потому сообщение Бишу-джи о том, что определен срок его отправки, встретил недоуменным вопросом:
— Куда меня отправляют?
— На Маврикий. Забыл, что ли?
Нил потер глаза:
— И когда?
— Завтра. Корабль готов.
— Завтра?
— Да. Рано утром. Приготовься и скажи Аафату.
Джемадар ушел, и Нил хотел вновь опрокинуться в койку, но поймал на себе вопрошающий взгляд соседа. Утренний ритуал с вопросом о его имени уже давно не соблюдался, однако сейчас Нил заставил себя отрывисто произнести по-английски:
— Завтра уезжаем. Корабль готов. Нас заберут утром.
Ответа не последовало, если не считать чуть расширившихся глаз сокамерника, и Нил, пожав плечами, повалился в койку.
Теперь, когда отъезд был близок, вновь нахлынули образы, которые Нил старательно гнал из памяти, — Элокеши, дом, жена — соломенная вдова, сын-безотцовщина. Ночью ему привиделся кошмар: он, изгой, лишенный всех связей, одиноко мечется в черной пустоте океана. Потом он стал тонуть и замолотил руками, пытаясь вырваться к свету.
Нил очнулся и понял, что в темноте сидит на кровати. Он медленно приходил в себя и вдруг ощутил чью-то руку, что утешительно обняла его за плечи, и в этом объятии была такая близость, какой он не изведал даже с Элокеши. Потом он услышал голос, будто исходивший из него самого:
— Мой имя Ли Лин-Фатт. Люди звать А-Фатт. А-Фатт твой друг.
Эти по-детски простые, запинающиеся слова были утешительнее и новее любой поэмы. Если б Нил слышал их раньше, они пропали бы зря, потому что лишь теперь он мог понять всю их ценность.
Скорее капризный прилив, нежели человек, определил день отхода «Ибиса». В тот год, как и во многие другие, Дивали почти совпал с осенним равноденствием. Это не повлияло бы на отплытие шхуны, если б не опасная причуда бенгальских рек — бор, гигантская приливная волна, что гонит перед собой стену воды. Самые грозные боры приходят под праздники Холи и Дивали, когда времена года поворачиваются на петлях равноденствия; об эту пору высокие стремительные волны могут нанести серьезный урон речным судам. Вот такая волна и определила, когда «Ибису» поднимать якорь, уведомление об опасности пришло своевременно, и было решено, что шхуна переживет бор на швартовах, а уж на другой день примет человеческий груз.
Еще утром стало известно, что бор ожидается к закату; на реке закипела работа: рыбаки вытаскивали на берег шлюпки, гички и ялики, отводили подальше друг от друга тяжелые шаланды, барки и баркасы. Бриги, бригантины и шхуны опустили бом-брам-реи с брам-стеньгами и подвязали паруса.
В Калькутте Захарий уже два раза стоял в толпе зевак, собиравшейся на берегу посмотреть на бор, и знал, что вначале возникнет отдаленный гул, возвещающий приближение волны, а потом вдруг рокочущая водяная махина, увенчанная пенной гривой, встанет на дыбы и ринется вверх по реке, словно хищник за неуловимой жертвой.
Вместе с ребятней Захарий, сам не зная почему, вопил и улюлюкал, а потом, как и все другие, немного смущался своего восторга, ибо через пару минут вода успокаивалась и день возвращался в свое обычное русло.
Уже знакомый с приливными волнами, Захарий видел их только с берега, а вот мистер Кроул имел хорошую практику общения с борами и макарео на Иравади и Хугли. Капитан назначил его ответственным за подготовку к волне, а сам оставался в каюте, известив, что появится на палубе ближе к вечеру. Но, как это бывает, примерно за час до бора пришло сообщение от мистера Бернэма: по неотложному делу, возникшему в последнюю минуту, капитана затребовали в город.
Обычно на берег капитана доставляли старшина или рулевой, для чего имелась легкая гичка, которая на портовых стоянках всегда была привязана к корме. Однако нынче людей не хватало, поскольку многие ласкары еще не вернулись на шхуну — отходили после прощальной невоздержанности либо готовились к долгой разлуке с сушей. Каждая пара рук была на счету, и потому Захарий предложил свои услуги по доставке шкипера на берег.
Он тотчас пожалел о своем необдуманном порыве, ибо первый помощник помрачнел и долго жевал губами, словно хотел распробовать вкус своего решения.
— Так что скажете, мистер Кроул?
— Что скажу? А вот что: вовсе незачем, чтобы капитана завезли к черту на рога. Если уж на то пошло, я сам сяду за весла.
— Конечно. — Захарий неловко потоптался. — Вам виднее. Я лишь хотел помочь.
— Неужто? Помощь не в том, чтобы пудрить шкиперу мозги. Займитесь делом.
Захарий оборвал разговор, уже привлекавший внимание матросов:
— Хорошо, мистер Кроул, как вам угодно.
Капитан с первым помощником отбыли, а Захарий остался приглядывать за ласкарами, опускавшими реи. Когда мистер Кроул вернулся, на небе уже играли закатные краски, а на берегу собиралась толпа зевак.
— Ступайте на корму, Рейд, — прорычал первый помощник. — Нечего шастать по баку!
Захарий пожал плечами и ушел в кормовую рубку. Солнце уже село, на берегу рыбаки суетились около своих перевернутых лодок. Дожидаясь первых признаков волны, Захарий смотрел вниз по течению, и тут на корму прибежал стюард Пинто:
— Берра-малум кличет!
— Зачем?
— Нелады с буйком.
Захарий поспешил на бак, где первый помощник, сощурившись, смотрел на воду.
— Что-то не так, мистер Кроул?
— Это вы мне скажите, Рейд. Что вы там видите? — Помощник указал на трос, уходивший с носа к буйку футах в пятидесяти от шхуны.
Захарий знал, что бор на Хугли требует особой швартовки: большие корабли отходили от берега, однако якорь не бросали, но швартовались к буйкам, цепями прикрепленным к илистому дну. Скоба, к которой крепился трос, располагалась на днище буйка, и добраться до нее сквозь речную муть мог лишь ныряльщик, привычный к работе вслепую. Именно такой трос привлек внимание мистера Кроула, но Захарий, сколько ни щурился из-под козырька ладони, не видел ничего особенного в канате, на полпути к буйку исчезавшему в воде.
— По-моему, все в порядке, мистер Кроул.
— Да ну?
Было еще достаточно светло, и Захарий вгляделся пристальнее:
— Уверен.
Мистер Кроул поковырял ногтем в зубах.
— Ни черта вы не понимаете, Хлюпик. А если я скажу, что трос запутался о цепь буйка? — Приподняв бровь, он осмотрел ноготь. — Об этом вы не подумали, а?
— Нет, не подумал, — признался Захарий.
— Не угодно ли взять гичку и смотаться проверить?
Захарий молчал, прикидывая, успеет ли сплавать к буйку и обратно, прежде чем обрушится волна. Расчету мешало бешеное течение, избороздившее поверхность реки. Помощник прервал его размышления:
— Что, слабо, Рейд?
— Нет, — тотчас ответил Захарий. — Коль нужно, я проверю.
— Тогда хватит молоть языком — и вперед!
Если уж делать, то делать быстро, сказал себе Захарий и опрометью кинулся на корму; гичка была еще на воде — подъем лодки завершал подготовку к бору. Пока ее подтащат к бортовому трапу, уйдет куча времени, соображал Захарий, лучше спрыгнуть, перемахнув через кормовое ограждение. Он уже потянул фалинь, когда боцман Али высунулся из рубки и прошептал:
— Малум, атас! Гичка каюк!
— Что?..
Появление на корме первого помощника не дало закончить вопрос.
— Ну что еще? Боитесь промочить ноги, Хлюпик?
Захарий молча сунул фалинь боцману, и тот захлестнул его за пиллерс. Перебравшись через ограждение, по натянувшейся веревке Захарий съехал в лодку и махнул — отпускай! В тот же миг течение подхватило и, протащив вдоль шхуны, вытолкнуло легкое суденышко к середине реки.
Вставляя весла в уключины, Захарий отметил, что воды в гичке с добрый дюйм. Он не встревожился — посадка-то низкая, видно, наплескало волной. Первые футов двадцать лодка была послушна, и Захарий, сосредоточенный на буйке, не заметил, как вода, покрыв его щиколотки, подобралась к голеням; он оторопел, увидев, что еще дюйм-другой — и планшир скроется в бурном потоке. Течь была такая, словно кто-то аккуратно продырявил гичку с таким расчетом, чтоб затонула на ходу.
Пытаясь развернуться, Захарий приналег на весла, но корма уже так осела, что лодка не слушалась. До буйка оставалось футов двадцать, он был хорошо виден даже в быстро сгущавшихся сумерках, однако течение утаскивало лодку на середину реки. Швартовочный трос, дразнивший своей близостью, гарантировал спасение, но прогал между ним и лодкой быстро увеличивался. Даже хороший пловец не совладал бы с течением, чтобы добраться к тросу, прежде чем ухнет приливная волна. Оставалась надежда на чью-нибудь лодку, но река, обычно кишевшая судами, была зловеще пуста. Захарий оглянулся на шхуну — боцман Али уже все понял и командовал ласкарами, которые торопливо спускали бортовую шлюпку. Однако быстрее чем за пятнадцать минут им не управиться, а тогда уже будет поздно. Захарий глянул на берег, с которого в беспомощной тревоге за ним наблюдала толпа рыбаков, лодочников и зевак. Уже слышался рокот приближавшегося бора, и всякий, кто сунется в воду, рисковал бы своей жизнью.
Одно было ясно: оставаться в тонущей гичке нельзя. Захарий скинул разбухшие башмаки и сорвал с себя полотняную рубаху. Он уже был готов плюхнуться за борт, когда с берега соскользнула узкая лодка; суденышко так стремительно врезалось в воду, что по инерции покрыло половину расстояния до терпящей бедствие гички.
Это придало сил, и Захарий поплыл навстречу лодке, безостановочно молотя руками. Лишь услышав крик «Зикри-малум!», он поднял голову и увидел Джоду, который через борт подавал ему руку. Рокот бора уже превратился в рев. Захарий перевалился в лодку. Джоду сунул ему весло и показал на маячивший впереди буек — волна подошла так близко, что о береге нечего было и думать.
Захарий глянул через плечо: на них накатывала водяная стена с белым пенящимся гребнем. Он бешено заработал веслом и больше не оглядывался до самого буйка. Бор вздыбился, словно готовясь к прыжку.
— Зикри-малум! — Джоду уже вывалился в воду и захлестнул лодочную веревку за крюк на макушке скользкого от тины буйка. — Прыгай!