— Врежь от души, Брюхан! Дай им хорошенько! Пущай растрясутся!
Иногда он даже подменял приятеля и веревкой стегал заключенных по ногам, заставляя их подпрыгивать в такт песенке:
Джек, пройдоха и сластена,
Шибко любит торт слоеный.
Мигом слопает пирог
И домой прыг-скок, прыг-скок.
Сии развлечения устраивались только на дневных прогулках, и потому для узников стало полной неожиданностью, когда однажды ночью в камере появились два охранника, известившие, что Берра-малум требует их на палубу.
— Зачем? — спросил Нил.
— Поди знай, — буркнул конвоир. — Они там на пару грог хлещут.
Устав предписывал выводить узников в кандалах, и охранники были очень недовольны морокой, свалившейся на них посреди ночи.
— Чего им нужно? — опять спросил Нил.
— Они уж совсем окосели. Хотят развлечься.
— А мы при чем?
— Я-то откуда знаю? Не дергай лапами, хрен акулий!
Путь на палубу лежал через ласкарский кубрик с чащобой гамаков, напоминавших низко висящие осиные гнезда. От долгого заточения узники нетвердо держались на ногах, а качка и оковы усугубляли их неловкость. То и дело они врезались в чью-либо задницу или голову, в обмен получая пинки, тумаки и злобную брань:
— Висельники поносные…
— Яйца вам поотрывать…
— Гляди, куда прешь…
Лязгая кандалами, узники миновали фану и вышли на бак, где верхом на кабестане восседал мистер Кроул. Субедар расположился у бушприта.
— Где вас носит, урки? Вам еще рано спать.
Заплетающийся язык помощника свидетельствовал, что оба уже не раз приложились к оловянным кружкам, которые держали в руках. Встреча с этой парочкой не сулила ничего хорошего даже в ее трезвом состоянии, а сейчас и подавно. В животе Нила екнуло, однако он отметил необыкновенную красоту моря в лунном свете.
Шхуна шла правым галсом, переваливаясь с боку на бок в согласии с надувавшимися под ветром парусами. Ударив в левый борт, волна заплескивала на палубу и при очередном крене устремлялась к правым шпигатам. Фосфоресцирующие ручейки подсвечивали мачты с распростертыми крыльями парусов.
— Куда вылупился, Джек?
Веревка больно стегнула по икрам, вернув Нила к действительности.
— Прошу прощенья, мистер Кроул.
— Для тебя «сэр», хер пеликаний.
— Извините, сэр, — сдерживаясь, выговорил Нил.
Осушив кружку, помощник протянул ее субедару, и тот плеснул ему из бутылки. Кроул снова глотнул, разглядывая узников поверх края посудины.
— Ты у нас говорун, — обратился он к Нилу. — Ну так скажи: смекнул, на кой вас позвали?
— Нет, сэр.
— Вот какая хрень: мы тут с моим дорогим приятелем Брюханом клюкнули по стакашку, и вот он грит, мол, Джек-проныра и Джек-мартышка — друзья не разлей вода. Я грю, нет таких, грю, кто не перегрызется с корешем. А он мне — только не эти. Брюхан, грю, что поставишь, грю, если один окатит другого? Он показал фартинг, чтоб мне лопнуть! Такая вот закавыка, Джек, и ты должен разрешить наш спор.
— В чем пари, сэр?
— Что один из вас обдудолит другого.
— Обдудолит, сэр?
— Дудолить — значит ссать, — раздраженно пояснил Кроул. — Я спорю, что один из вас поссыт на харю другого. Вот так вот. Бить вас никто не будет, токо уговоры. Дело добровольное.
— Понятно, сэр.
— И каковы мои шансы, Джек?
Нил представил, как ради скотской забавы начальников мочится на друга, и его замутило. Он понимал: отвечать надо осторожно, дабы не разозлить помощника.
— Боюсь, невысоки, сэр, — промямлил Нил.
— Ну ты наглец! — ухмыльнулся Кроул. — Не будешь?
— Не желаю, сэр.
— Точно решил, колодник?
— Да, сэр.
— Может, лучше тебе первому? Ороси из женилки его морду, и сам останешься сухой. Ну что, сговоримся? Отлей на кореша, и всех делов. А, Джек? Кидай кости!
Нил не согласился бы даже под угрозой ножа.
— Это не для меня, сэр.
— Не будешь?
— Добровольно — нет.
— А что твой дружок? Он-то как?
Палуба накренилась, и А-Фатт, всегда крепче державшийся на ногах, подхватил Нила под руку. В иной ситуации тотчас последовал бы удар палкой, однако нынче, словно из почтения к важному событию, субедар оставил проступок без последствий.
— Уверен, что корешок откажется? — спросил помощник.
А-Фатт упорно разглядывал свои ступни. Как странно, думал Нил, мы жалкие ссыльные и знакомы всего ничего, но, оказывается, у нас есть нечто, чему завидуют люди, имеющие над нами абсолютную власть. Неужели подобные человеческие узы такая редкость, что другим не терпится проверить их на прочность и узнать их пределы? Если так, мне тоже очень любопытно.
— Если ты вышел из игры, Джек-пройдоха, я попытаю счастья с твоим дружком.
— Да, сэр. Попробуйте.
Кроул рассмеялся, сверкнув зубами в фосфоресцирующих брызгах волны, что пенной копной накрыла палубу.
— Скажи-ка, Джек-пройдоха, тебе известно, за что твой приятель схлопотал срок?
— Насколько я знаю, за воровство, сэр.
— Больше он ничего не сказал?
— Нет, сэр.
— Стало быть, он не поведал, как подломил святых отцов?
— Не понимаю, сэр.
— Он ограбил гнездышко церковников. — Помощник взглянул на А-Фатта: — Верно, Джек-мартышка? Ты обчистил миссию, что дала тебе кров и пищу?
— Да, сэр. Я приходить миссия в Кантоне, — пробормотал А-Фатт, избегая взгляда Нила. — Только не ради еды. Я хотеть уехать на Запад.
— Куда это?
— В Индию, сэр, — переминаясь с ноги на ногу, ответил узник. — Я знать, что миссия посылать китайцев в церковную школу в Бенгалии. Меня отправлять в Серампор. Там плохо. Никуда не ходи, сиди взаперти. Только учеба и молитва. Как тюрьма.
— Верно ли, что ты спер шрифт из печатных машин? — заржал помощник. — А еще до полусмерти отдубасил служек, когда они тискали Библии. И все это ради крохи дури.
Понурившись, А-Фатт молчал.
— Давай-давай, говори, — понукал Кроул. — Натворил дел, потому как не мог совладать со страстишкой?
— Ради опия человек готов на что угодно, — просипел узник.
— Да ну? — Из кармана рубашки помощник достал черный шарик, обернутый бумажкой. — А что ты сделаешь ради этого, Джек-мартышка?
Нил почувствовал, как его друг напрягся. На скулах китайца взбухли желваки, глаза лихорадочно заблестели.
— Ну же, Джек, — не отставал помощник, вертя в пальцах шарик. — Что за это отдашь?
Кандалы А-Фатта тихо звякнули, отвечая на дрожь его тела.
— Что вы хотеть, сэр? У меня ничего нет.
— Кое-что есть! — развеселился помощник. — Полное брюхо светлого эля! Вопрос в том, куда ты его сольешь.
Нил толкнул локтем друга:
— Не слушай… он нарочно…
— Заткнись, Джек!
Помощник ногой подсек Нила, отчего тот грузно рухнул и откатился к борту. Скованный, он не мог встать и только сучил ногами, точно опрокинутый на спинку жук. С трудом он перевернулся на бок и увидел, что китаец теребит завязку штанов.
— Не надо, А-Фатт!
— Не слушай его, Джек-мартышка, — перебил помощник. — Делай свое дело, не спеши. Он же тебе кореш, да? Может и подождать твоего пивка.
Судорожно сглатывая, А-Фатт дергал завязку, но дрожащие пальцы не могли справиться с узлом. В нетерпении он втянул живот и стащил штаны к коленям. Трясущейся рукой китаец ухватил член и направил его на Нила, свернувшегося у его ног.
— Валяй! — крикнул помощник. — Вперед, Джек-мартышка! Как говорят педрилы, пусть елдак и яйца никогда не подведут!
Прикрыв глаза, А-Фатт запрокинул голову и окатил Нила струйкой мочи.
— Ай да Джек-мартышка! — возликовал Кроул, молотя себя по ляжке. — Выиграл мне пари! — Он вытянул руку, в которую субедар, пробормотав поздравление, вложил монету.
В спущенных штанах китаец рухнул на палубу и на коленях пополз к помощнику, протягивая ковшиком сложенные руки:
— Сэр! А мне?
— Спору нет, Джек, награда заработана, и ты ее получишь, — кивнул Кроул. — Вот превосходный акбари, только жуй целиком. Ну-ка, разинь хлебало!
Дрожа от нетерпения, А-Фатт подался вперед и раскрыл рот, в который помощник сбросил черный шарик. Китаец принялся жевать, но тотчас закашлялся, сплюнул и затряс головой, будто стараясь избавиться от неописуемой мерзости.
Помощник и субедар умирали со смеху.
— Славно потрудился, Джек-мартышка! Вот что значит ловить на живца! Обоссал дружка и схавал козье дерьмо!
21
Свадьба началась после первой кормежки. Трюм разделили на половины жениха и невесты. Каждый сам выбрал, чью сторону он представляет, и Калуа, назначенный главой семейства новобрачной, провел свою группу на половину жениха, где брак торжественно скрепили красными точками на лбах.
Женщины полагали, что в музыкальных номерах легко превзойдут мужчин, однако их поджидал удар: в команде жениха объявились певуны-ахиры[129], и после первой же песни стало ясно, что состязаться с ними будет весьма трудно.
…Утхле ха чхати ке джобанва
пия ке кхелавна ре бои…
…Набухшие груди готовы
стать забавой любимого…
Что еще хуже, один ахир оказался обученным танцором, который знал женские партии. Несмотря на отсутствие надлежащих костюмов, грима и аккомпанемента, его уговорили на танец. В середине трюма для него расчистили круг, и он, едва не задевая головой потолок, выдал такое, что женщины поняли: во избежание позора они должны придумать что-то из ряда вон выходящее.
Как бхауджи и устроитель свадьбы, Дити не могла допустить мужского превосходства. Когда все отправились на дневную кормежку, она велела женщинам задержаться в трюме.
— Что будем делать? — спросила Дити. — Надо что-то придумать, иначе Хиру не сможет смотреть людям в глаза.
Увядший корешок куркумы из свертка Сарджу помог невестиной свите сохранить лицо: заурядный на суше, в море он обрел ценность серой амбры. К счастью, корень был изрядный и порошка хватило бы для помазания невесты и жениха, но возникла проблема: чем его истолочь, если под рукой нет ни камня, ни ступки? Затруднение разрешили с помощью двух кувшинов. Усердие и находчивость, ис