— Ты кто? — спросил он. — Чего тебе?
Не дав ему договорить, шхуна легла на правый борт, отчего оба моряка влетели в каюту и упали. Едва они поднялись, как шхуна сделала левый крен, толкнув обоих на койку. Когда Захарий понял, что лежит рядом с ласкаром, из темноты донесся леденящий кровь шепот:
— Мистер Рейд… прошу вас…
Голос был пугающе знаком, однако так неуместен, что мог принадлежать лишь привидению. Утратив дар речи, Захарий весь покрылся мурашками, а голос не унимался:
— Мистер Рейд… это я… Полетт Ламбер…
— Что такое?..
Захарий ничуть не удивился бы, если б видение, соткавшееся из его мечтаний, растаяло в воздухе, однако оно упорствовало:
— Прошу вас… поверьте… это я, Полетт Ламбер…
— Быть не может!
— Это правда, мистер Рейд, — в темноте нашептывал голос. — Умоляю, не сердитесь, но я на борту с самого начала путешествия… в трюме… с женщинами…
— Нет! — Отодвинувшись, Захарий вжался в переборку. — Я следил за посадкой… Я бы заметил…
— Всё так, мистер Рейд. Я взошла на борт вместе с переселенцами. Вы меня не распознали, потому что я была в сари.
Теперь Захарий поверил; мелькнула мысль, что надо бы радоваться, но, как всякий моряк, он не любил сюрпризов и вдобавок жутко смутился, поняв всю нелепость своих недавних страхов.
— Что ж, раз вы здесь, мисс Ламбер, значит, вам удалось выставить меня олухом, — сухо сказал Захарий.
— Уверяю, я этого не хотела.
Захарий пытался вернуть самообладание.
— Позвольте узнать, какая из женщин… в смысле, кто из них были вы?
— Конечно, мистер Рейд, — с готовностью ответила Полетт. — Вы часто меня видели, только не обращали внимания, когда я стирала на палубе. — Она понимала, что говорит лишнее, но от волнения не могла остановиться: — Рубашку, что на вас, стирала я, а также все ваше…
— Грязное белье? Это вы хотели сказать? — Щеки Захария пылали от унижения. — Будьте любезны объяснить, зачем вам понадобились эти уловки, весь этот обман. Только лишь для того, чтобы сделать из меня дурака?
Резкость его тона задела Полетт.
— Вы сильно заблуждаетесь, мистер Рейд, если считаете себя причиной моего присутствия здесь. Поверьте, я это сделала только ради себя. Вы прекрасно знаете, почему мне непременно надо было покинуть Калькутту. Другого способа не имелось, и я последовала примеру моей двоюродной бабушки, мадам Коммерсон.
— Вот как, мисс Ламбер? — язвительно осведомился Захарий. — По-моему, вы значительно ее превзошли, явив себя подлинным хамелеоном! Вы так овладели искусством перевоплощения, что я не удивлюсь, если оно стало вашей сутью.
Почему встреча, которую она так ждала и на которую возлагала столько надежд, превратилась в злую пикировку? — недоумевала Полетт. Но она не из тех, кто уклоняется от вызова. Ответный удар последовал, прежде чем она успела прикусить язык:
— О, вы чересчур мне льстите, мистер Рейд. Если кто и может состязаться со мной в перевоплощении, так это, несомненно, вы.
Несмотря на вой ветра и стук волн за бортом, в каюте возникла странная тишина. Захарий сглотнул и хрипло спросил:
— Стало быть, вы знаете?
Даже если б о его обмане возвестили с клотика грот-мачты, он бы не чувствовал себя разоблаченным жуликом больше, чем сейчас.
— Простите, я не хотела… — глухо выговорила Полетт.
— Я тоже не хотел вводить вас в заблуждение относительно моей расы, мисс Ламбер. В наших разговорах я намекал… нет, я пытался сказать… поверьте…
— Разве это важно? — мягко перебила Полетт в запоздалой попытке сгладить свой выпад. — Ведь любая наружность обманчива. Все хорошее и плохое, что в нас есть, не зависит от покроя одежды или цвета кожи. Что, если этот мир — мошенник, а мы в нем белые вороны?
В ответ на это слабое оправдание Захарий пренебрежительно тряхнул головой:
— Для меня сие слишком мудрёно, мисс Ламбер. Прошу вас изъясняться прямо. Скажите, почему вы решили открыться именно сейчас? Ведь не затем, чтобы уличить нас в обоюдном лукавстве?
— Нет, причина совсем иная. Знайте же, я пришла от имени наших общих друзей…
— Это кто ж такие?
— Например, боцман Али.
Захарий прикрыл рукой глаза; вряд ли что могло уязвить его сильнее, нежели имя человека, которого некогда он считал своим наставником.
— Теперь все ясно, — сказал он. — Вот, значит, как вы узнали о моем происхождении. Вы сами надумали этим меня шантажировать или боцман подсказал?
— Шантажировать? Как вам не стыдно, мистер Рейд!
Ветер был так силен, что Ноб Киссин-бабу не осмелился стоять на исхлестанной дождем палубе. Хорошо, что он покинул центральную каюту и квартировал в рубке, иначе путь к фане был бы невероятно долог. Но даже эти немногие ярды, отделявшие его от трюма, он не решился преодолеть на ногах и под прикрытием фальшборта медленно продвигался на четвереньках.
Задраенный трюмный люк открылся, едва приказчик легонько в него постучал. Маятник лампы высветил лица боцмана Али и ласкаров; из качавшихся гамаков команда наблюдала, как Ноб Киссин пробирается к камере.
Приказчик не смотрел ни на кого, кроме человека, ради которого сюда пришел, и думал лишь об исполнении своей миссии. Перед решеткой присев на корточки, он подал Нилу ключи:
— Вот, возьмите. Пусть они помогут вам обрести мукти…[130] — Ноб Киссин задержал руку Нила в своей ладони. — Теперь вы видите мать Тарамони? Посмотрите в мои глаза. Она здесь? Во мне?
Нил кивнул, и приказчика обуяла неудержимая радость:
— Точно? Она во мне? Значит, время пришло?
— Да. — Глядя ему в глаза, Нил снова кивнул. — Она там. Я вижу ее материнское воплощение. Время настало…
Приказчик обхватил себя за плечи; теперь, когда шелуха прежней оболочки вот-вот будет сброшена, он вдруг почувствовал странную нежность к телу, что так долго ему служило. Повода оставаться в трюме больше не было, и Ноб Киссин выбрался на палубу. Заметив Калуа, приказчик вновь опустился на четвереньки и пополз вдоль фальшборта. Переждав волну, чуть не смывшую его с палубы, он обнял обвисшего великана и прошептал ему на ухо:
— Потерпи. Еще немного — и ты обретешь свободу, твоя мокша совсем рядом…
После того как Тарамони полностью в нем проявилась, он стал ключом, способным отворить любое узилище, где томились страдальцы, заточенные мнимыми различиями этого мира. Промокший и измученный качкой, но вдохновленный осознанием своей новой сути, Ноб Киссин направился к кормовым каютам. Как всегда, он остановился у двери Захария, надеясь услышать свирель, и уловил тихий шепот.
Приказчик вспомнил, что именно здесь по знаку свирели началось его преображение, и вот теперь, как и было предсказано, все вернулось на круги своя. Рука его нырнула к амулету и достала свернутую бумажку. Прижав листок к груди, Ноб Киссин закружился по коридору, и шхуна будто поддержала его танец, вздымаясь на волнах в ритме вальса. Охваченный чистейшей радостью полного блаженства, приказчик закрыл глаза.
Воздев руки, он все еще вальсировал, когда в проходе появился мистер Кроул.
— Пандер, пиздюк хренов! — рявкнул помощник, обрывая танец крепкой оплеухой. Взгляд его упал на листок, который съежившийся приказчик сжимал в руке. — Это что? Дай-ка сюда.
Полетт отерла хлынувшие ручьем слезы. Она и представить не могла, что разговор войдет в столь враждебное русло, но это произошло, и лучше не усугублять ситуацию.
— Толку не будет, мистер Рейд. — Полетт встала. — Теперь ясно, что весь наш разговор — большая meprise[131]. Я пришла сказать, что ваши друзья крайне нуждаются в помощи, и хотела поговорить о себе… но бесполезно. Все мои слова лишь углубляют наше непонимание друг друга. Лучше мне уйти.
— Погодите! Мисс Ламбер!
Мысль потерять ее повергла Захария в панику. Он вскочил и слепо ринулся на ее голос, позабыв о тесноте каюты. Пальцы его тотчас наткнулись на ее руку, и он хотел их отдернуть, но те не подчинились, а большой даже уцепился за ее рубашку. Полетт была так близко, что Захарий чувствовал тепло ее дыхания. Рука его забралась ей на плечо, а затем переползла к затылку, где остановилась, исследуя незащищенный пятачок шеи между воротником и забранными под бандану волосами. Странно, что когда-то он испугался, представив ее ласкаром; странно, что хотел видеть ее тогда лишь в бархате. Незримая в темноте, в своем новом облике она казалась еще желаннее, а ее изменчивость и неуловимость делали ее совершенно неотразимой. Сами собой губы Захария коснулись губ Полетт, открывшихся ему навстречу.
В каюте стояла кромешная тьма, но оба медленно прикрыли глаза. Происходящее их так увлекло, что они не слышали стука в дверь и отпрыгнули друг от друга лишь после окрика мистера Кроула:
— Вы там, Хлюпик?
Полетт прижалась к переборке.
— Да, мистер Кроул. Что вам? — откашлявшись, спросил Захарий.
— Выйдите на минутку.
Чуть приоткрыв дверь, Захарий увидел первого помощника, который за шкирку держал съежившегося Ноб Киссина.
— В чем дело, мистер Кроул?
— Хочу вам кое-что показать, — ухмыльнулся помощник. — Одну штуковину от нашего друга Бабуина.
Захарий вышел в коридор, поспешно притворив дверь.
— Какую штуковину?
— Покажу, только не здесь. Да и руки мои заняты Бабуином. Пусть у вас остынет. — Не дожидаясь ответа, Кроул толкнул дверь и коленом под зад впихнул приказчика в каюту. Потом выдернул из стенного кронштейна весло и просунул его в дверную ручку. — Чтоб не вылез, пока мы утрясаем наше дело.
— Где вы собираетесь его утрясать?
— Моя каюта вполне сгодится.
В своей каюте, куда он ввалился, точно медведь в берлогу, и без того грузный помощник словно еще больше разбух, заполнив собой все пространство. Из-за сильной качки оба уперлись руками в переборки и стояли враскоряку, то и дело сшибаясь друг с другом. Здоровяк Кроул пихал Захария животом, понуждая сесть на койку, но тот, видя нехорошую взбудораженность хозяина каюты, не уступал ни пяди, оставаясь на ногах.