Накануне и, тем более, после распада СССР экономика Казахстана требовала коренной структурной перестройки. Но, как и в России или Украине, в основу экономических реформ была положена неолиберальная монетаристская модель перехода к рынку, в соответствии с которой роль государственных рычагов регулирования была сведена к минимуму. Здесь, как и в большинстве других постсоветских стран, рассчитывали, что рыночные механизмы автоматически начнут регулировать ситуацию и обеспечат экономический рост. Но это было невозможно в принципе, тем более в стране с полным преобладанием добывающей промышленности и сельского хозяйства, при низком уровне развития перерабатывающих областей736.
В постсоветские годы отраслевая структура экономики Казахстана, сложившаяся во времена СССР, еще больше упрочилась. Об этом, кроме прочего, свидетельствует направленность прямых иностранных инвестиций. Наиболее привлекательными для инвесторов являются области Западного Казахстана, где сосредоточены наибольшие месторождения нефти и газа. При этом при возрастании добычи нефти в 2001 г. до 800 000 барелей в день 70% ее экспортируется. Инвесторы также проявляют интерес к месторождениям меди, железа, марганца и угля в Центральном Казахстане, а также золота и полиметаллов в Восточно–Казахстанской области. Соответственно, в 2002 г. инвестиции в добычу углеводородного сырья составляли более 2,1 млрд долл., меди — 206,7 млн, полиметаллов — 185,5, железа и марганца — 110,5, золота — 43,7, хромитов — 38,9, алюминия (бокситы) — 22,7, урана — 25,4 млн долл737.
При наличии в республике большого количества полезных ископаемых, пользующихся повышенным спросом на мировом рынке, соблазнительной становится жизнь за счет их эксплуатации. Это имеет определенные положительные последствия для текущего потребления обычного гражданина. В долларовом эквиваленте в Казахстане в 1999 г. была наиболее высокая среди стран СНГ среднемесячная зарплата (91,8 долл.), которая в 2001 г. выросладо 100 долл., а в следующем году достигла отметки Ибдолл. При этом уровень зарегистрированной безработицы составлял лишь 3,9%738. Но добывающая, с акцентом на нефтегазовый комплекс, экономическая специализация Казахстана, при невнимании к сфере наукоемкого информационального производства, обусловливает увеличение отставания страны от уровня передовых государств мир–системного ядра, закрепляя за ней сырьевой статус.
Такая экономическая политика в Казахстане, как и во многих других государствах СНГ, начиная с России, не в последнюю очередь определяется и поведением «нового класса» национальных компрадоров. Как констатирует Р. Джангужин, впервые за свою историю казахстанское общество столкнулось с элитами, которые отдают предпочтение имитаторской и плагиаторской активности, ориентированной на скорейшее получение сверхприбылей и не берущей на себя никаких обязательств перед собственным народом. Возникший класс (и это относится не только к Казахстану, но в значительной степени и к России, Украине и другим постсоветским государствам) изначально не отождествляет себя со своим народом: он хранит свои капиталы, имеет недвижимость и дает образование своим детям за границей. Соответственно, долгосрочные перспективы своей страны и ее народа остаются за пределами его интересов739. Это ведет к стремительному увеличению пропасти, и не только социально–экономической, а и социокультурной, между квазиглобализованной верхушкой, принадлежащей к планетарному сверхклассу богатеев, и общества практически повсюду на пространствах СНГ.
Имеем дело с феноменом отчуждения основной массы работающих от результатов своего труда, которые «глобализируются», перераспределяются через множество спекуляций и используются мировым сверхклассом богатых. Основная же масса населения, в большей или меньшей мере, довольствуется обеспечением своих физиологических потребностей, будучи лишенной возможности удовлетворять потребности высшего, социокультурного плана (которые, впрочем, у большинства ее представителей недостаточно развиты).
Однако, как известно, стремления человека нельзя свести к удовлетворению одних лишь основных материальных нужд. Человеческие потребности весьма разнообразны и распределяются по степеням их приоритетности, отраженных в «пирамиде потребностей» американского социолога А. Маслоу740. Ее основание составляют базовые материальные (физические) потребности человека — в пише, воде, одежде, жилье, воспроизведении своего рода. Второй ступенью приоритетности являются потребности в зашите своего рода в целом и любого ее члена в частности (при том, что под защитой или безопасностью понимают не только зашиту от внешних врагов или преступников, но и от бедности, болезней, безработицы и т. п.). Более высокие позиции в этой пирамиде занимают многочисленные социальные потребности — в дружбе, любви, общении с людьми, имеющими близкие интересы и разделяющими сходные ценности. Следующая ступень пирамиды — потребность в уважении со стороны других людей и самоуважении. И венчает «пирамиду» потребность в самореализации, в развитии и активном проявлении в ценимых обществом и творческой личностью формах возможностей и способностей. Понятно, что материальные (физические) потребности являются базовыми и фундаментальными, но именно высшие, социокультурные и творческие потребности и определяют человека как Человека741.
Уменьшение средней продолжительности жизни, по сравнению с советскими временами, практически во всех странах СНГ при сокращении численности населения в некоторых из них, прежде всего в России и Украине, за счет повышения смертности при уменьшении рождаемости и оттока части наиболее трудоспособного населения за границу, свидетельствует о том, что для многих граждан на постсоветском пространстве не гарантировано удовлетворение даже базовых, физических потребностей. Состоялся регресс к латиноамериканской, а кое-где и африканской модели экономической жизни, распределения и потребления, социальной и культурной стратификации. При таких условиях перспективы становления новой, информациональной экономики, базирующейся на развитии и беспрерывном продуцировании научно–технологических достижений, и соответствующего сетьевому в противоположность прежнему, иерархическому типу общества, никак и ничем не гарантировано.
Такое положние дел, при всем ощутимом различии в уровне средней оплаты труда в различных странах СНГ, делает в целом их шансы прорыва к информациональному типу постиндустриального развития, характерному для стран мир–системного ядра, весьма проблематичными. И в этом отношении перспективы богатых энергоносителями, пользующимися повышенным спросом на мировом рынке, постсоветских государств — России, Туркменистана, Азербайджана, Казахстана и пр. — не выглядят более радужными, чем шансы держав, вынужденных их импортировать (Украины, Беларуси, Грузии, Армении и пр.). Стремительное обогащение накрепко связанных олигархов и высших чиновников за счет эксплуатации природных богатств своих стран (даже если крохи от прибылей достаются и рядовым гражданам) отвлекает их внимание от необходимости обеспечения развития передовых, связанных с новейшими информационными технологиями, областей экономики, что программирует рост отставания от ведущих стран мир–системного ядра. Вместе с тем невозможность столь легкого получения прибылей, тем более при переходе на мировые цены на энергоносители, может (что, впрочем, вовсе не гарантировано) подтолкнуть предпринимателей и властные структуры сосредоточить внимание на «прорывных» сферах народнохозяйственного комплекса.
Последствия применения «шоковой терапии» в странах СНГ и государствах Центральной Европы(Ю. Н. Пахомов)
Сравнение рыночных трансформаций, произошедших в Украине, с аналогичными процессами в странах Центральной Европы, — едва ли не наиболее показательно в части анализа причин и следствий наших реформаторских неудач. Украина, как это было показано в исследованиях авторитетных иностранных экспертов в конце 1980‑х — начале 90‑х гг., имела наилучший шанс для достижения быстрых и впечатляющих успехов. Затем произошел «обвал». Благоприятные перспективы затуманились и поблекли, а вскоре мы и вовсе оказались по сравнению с другими постсоциалистическими государствами на «задворках» в отношении возможностей улучшения социально–экономического состояния.
Уже в 1993 г., по рейтинговым расчетам английского журнала «Euromoney», Украина перешла со 122 места (1992 г.) на 145 из 169 изучавшихся стран мира. К концу 1995 г. по традиционной шкале оценок журнала «Central European Economic Review» (январь 1996 г.) она по показателям экономического движения оказалась на 24 месте среди 26 постсоциалистических стран с переходной экономикой. К концу 1990‑х гг. ситуация не улучшилась и по данным того же журнала к началу 1998 г. среди постсоциалистических стран Европы ниже по тому же критерию находились только истерзанная многолетним конфликтом новая («усеченная») Югославия и пережившая народное восстание, вызванное ограблением народа трастовыми пирамидами, Албания. Ответ на вопрос: почему так получилось? — имеет первостепенное значение не только, и даже не столько для анализа прошлого, сколько для избрания верного пути в будущее.
Может показаться, что сказанное является преувеличением. Ведь нет массовой смертности от голода; дома, по крайней мере, в больших городах, зимой еще (как правило) обогреваются; по улицам ходят в своем большинстве нормально одетые люди. Все это так. Но в том-то и дело, что успех или деградация страны оцениваются в современном мире не по показателям физического выживания, а по причастности к экономическому росту, основанном на научно–техническом прогрессе. Экономический рост у нас наблюдается (с пиком в 2004 г.), однако осуществляется он за счет традиционных, а не новейших, информационных технологий — благодаря оживлению экспорториентированных металлургической (при росте мировых цен на ее продукцию) и химической промышленности. Напомним в этой связи, что в рамках СССР Украина, имевшая менее 20% в составе общесоюзного ВВП, обеспечивала производство почти 40% научно–технической продукции и новых технологий.