Конечно, все это, как отмечалось ранее, в конце концов оказывается нестойким, лишенным высокотехнологического потенциала, оставляющим население нищим из–за утечки барышей за рубежи страны. Но все же развитие происходит. Причем во многих странах, адаптивных для модели МВФ, подъему содействует приглушенная было (на стадии стабилизации) инфляция, подчас даже высокая. И конечно же, рекордов, подобных нашему, по части продолжительности и масштаба «стабилизационных» разрушений, страны Латинской Америки не устанавливают.
В отличие от этих стран в Украине, по ранее названным причинам, инфляция не понижается, а переходит в опасные для экономики скрытые формы; процентные ставки, в том числе и из–за этого, остаются чрезмерно высокими; кредиты в реальный сектор, соответственно, невыгодными; инвестиции — невостребованными, а сами инвесторы, из–за растущего хаоса и произвола — распуганными.
Ситуация, сложившаяся в Украине, не поддается объяснению с позиций догматов монетаризма. Необъяснимо хотя бы то, что происходившее до 2005 г. понижение (формально исчисляемой, а для монетаристов — подлинной) инфляции не оборачивалось «положенным» снижением процентной ставки и выгодами от кредитов и вложения инвестиций. Но для диктующих рекомендации чиновников от МВФ все выглядит предельно просто: если факты не укладываются в их схему, — тем хуже для фактов. Отсюда — упреки в недостаточной решительности и требования потуже затягивать монетаристскую удавку. Задачи оживления, структурных сдвигов и роста отодвигаются снова, причем с еще меньшими шансами на благоприятные перемены в будущем.
Иное видится с позиций недогматических, учитывающих нетрадиционную (по меркам МВФ) мировую практику. Спасение здесь — в широком макроэкономическом маневре, внезапно прерывающем стабилизацию, «досрочно» переводящем стрелку в направлении экономического роста.
Конечно, такой подход является рискованным, поскольку здесь нужно искусство, само собой при этом варианте ничто не получается. Искусство требуется и для выбора рубежа свершения маневра (когда инфляция уже не опасна); и для формирования системы рычагов, противовесов и стимулов, «проталкивающих» еще не дозревшие кредиты в реальный сектор, препятствующих утечке денег через финансовые спекуляции, создающих мотивации для инвесторов.
Позиция, изложенная в данном случае, используется не только в катастрофических, но и в относительно благоприятных ситуациях, когда стабилизация может трансформироваться в рост на почве саморегулирования Не случайно Я. Корнай, один из мировых лидеров монетаризма, писал в отношении Венгрии: «Экономический рост нужно стимулировать не тогда, когда для него сложатся более благоприятные условия и экономика стабилизируется, а прямо сейчас. Последовательность, выбранная (по рекомендации МВФ. — Ю. П.) правительством, — сначала стабилизация, затем рост, — неверна. Эти две задачи необходимо решать одновременно»754.
От себя скажем: в Украине подобный подход необходим еще в большей (чем в той же Венгрии) степени. В ее убыточной катастрофической экономике реальная финансово–денежная стабилизация вне встроенных в нее механизмов оживления и роста сейчас просто невозможна. Само же задействование таких механизмов предполагает не тупо–однообразное завинчивание гаек в одну и ту же сторону с последующим срывом резьбы, не бесконечное загребание одним веслом с возвратом «на круги своя», а соответствующее ситуации макроэкономическое маневрирование, сопровождаемое применением различного (не только монетаристского) инструментария.
Именно в этом, а не в общепринятом у нас ключе Украине следует освоить и по-своему реализовать реформаторские достижения Польши, Венгрии и других стран, применяющих ту же модель, что и мы.
Начнем с того, что Польша и другие Центрально–Восточноевропейские страны, поначалу тоже (как мы до сих пор) следовали рекомендациям от МВФ как единственно правильным. Но когда, как и мы, обожглись, то (в отличие от нас) тут же стали делать многое по-своему, вносить коррекцию в модель МВФ с учетом стартовых постсоциалистических условий и быстроменяющихся обстоятельств.
Вначале, хотя и весьма деликатно, руководство этих стран упрекали в отступничестве, объясняя неудачи (как и в нашем случае) недостаточной либерально–монетаристской ретивостью. Г. Колодко, к примеру, вспоминает, как Дж. Сакс «пытался все свести к тому, что к его советам не прислушивались. Но все дело в том, — пишет Г. Колодко, — что, к сожалению прислушивались и в Польше в начале 90‑х годов, что привело в свое время к глубокому кризису». Далее тот же Г. Колодко — а именно он был успешным реформатором Польши — объясняет причину отступничества от модели МВФ тем, что «изначально Вашингтонский консенсус (напоминаю — речь о модели МВФ) был ... ориентирован на экономики, уже являющиеся рыночными. Поэтому страны, столкнувшиеся с проблемами переходного периода, никогда не находили в Вашингтонском консенсусе удовлетворительного ответа на свои самые злободневные вопросы... Подход оказался упрощенным, и все оказалось не так, как предполагалось»755.
Легко представить, что если даже в изначально рыночно продвинутой Польше модель давала сбои, то тем более она была негодной для «нерыночной» Украины. Впрочем, охать и ахать по поводу той же Польши, как это у нас происходит, все же вряд ли стоит. Реформы дали импульс росту и повышению жизненного уровня, но все это — далеко от западных, и даже (по важным для будущего параметрам) от дореформенных достижений. Наука везде в загоне, технологический прогресс противопоказан, т. е. это все же задворки Европы. Да и успехи роста далеки, к примеру, от восточноазиатских.
Отход от монетаристских догматов в стане бывших наших «однолагерников» (особенно в Чешской Республике, затем уже в Польше) имел много аспектов, в том числе и подковерно–дипломатический. Руководство этих стран (не гоняясь, в отличие от наших «отцов реформ», только лишь за реформаторским имиджем и личной выгодой) очень скоро научилось (как учил главный теоретик монетаризма М. Фридмен) «различать то, что люди говорят, от того, что они делают». Изучив мировой опыт, они поняли, что во всех неолиберально ориентированных странах (как, впрочем, и в бывшем СССР) никто не живет в системе, описанной в рекомендациях и в учебниках. Поняли, что нарушение рецептов вполне простительно, надо лишь не жалеть усилий на объяснения и, что еще важнее, — идеологически выдерживать навязываемую МВФ либерально–монетаристскую риторику.
И в общем–то, примиренческое отношение к реформаторским вольностям для организаций типа МВФ и Всемирный банк — дело обычное. К примеру, Китай получает от МВФ обильные кредиты, но руководству этих структур и в голову не приходит упрекнуть эту страну за игнорирование МВФовской модели. Понукают только теми, кто сам этого захотел и, более того, — сознательно и добровольно избрал путь чрезмерной (особенно долговой) зависимости.
Возвращаясь же к наиболее поучительным для нас (в силу нашей похожести) сравнительно успешным реформам в Центрально–восточном регионе Европы, следует отметить, что реализовалась там не столько неолиберальная модель монетаризма, сколько концепция конвергенции. Так, именно в ключе этой концепции, и в прямом противоречии с моделью МВФ в большинстве стран этого региона не снижалась, а сохранялась, а в чем-то усиливалась роль государства756.
В итоге в большинстве этих стран удалось избежать, в отличие от нас, системного вакуума, когда уже нет плановой экономики, и еше нет экономики рыночной. Далее были успешно реализованы новаторские меры по поддержанию социальной сферы, социальной защите населения и общей социальной ориентации экономики. Это, в свою очередь (особенно в Польше и на старте — в Чешской Республике), обеспечило реформаторским властям безоговорочную поддержку населения и энергичное участие миллионов в создании новых форм экономической жизни.
После шоковой терапии власти успешно развивающихся стран региона избегали радикально–либеральных скачков, предпочитали (в полном соответствии с природой рыночного реформирования) эволюционные изменения с основательной правовой проработкой каждого нововведения. В результате в Польше, Чешской Республике, Венгрии было создано совершенно не предусматриваемое моделью МВФ (и не вписывающееся в реформаторский радикализм) институциональное пространство. А без него рассчитывать на экономический рост не приходится.
Обшиє подходы, концептуальные основы, а равно и институционально–социальные достижения основывались в этих странах на гибком макроэкономическом маневре, причем не только в сугубо монетаристскую, но и в противоположную сторону. И на стремлении брать и использовать в качестве инструментария лишь то, что больше всего подходило для каждого случая.
По этой причине, убедившись в пагубности шока, реформаторы данного региона в постшоковый период уже сами решали, что им на этом этапе делать. В соответствии с классическим учением о циклах, несмотря на наличие послешоковой инфляции, в Польше и других государствах региона не пошли по пути применения одних только удушающе–стабилизационных мер, т. е. только жестких монетаристских рестрикций.
Эти страны избегали, к примеру, и совмещали во времени методы снижения инфляции, и способы укрепления валюты, и остановки кредитования. Польша, к примеру, существенно выиграла оттого, что после шока в 1991 г. глушение инфляции сочеталось со значительным разовым девальвированием злотого и с последующей буквально ежедневной девальвацией по заранее намеченному графику. В итоге инфляцию удалось снизить, а значит, создать условия для кредитования и инвестирования без подрыва конкурентоспособности своего производства757.
Сомнения нет, и в Украине, по крайней мере в 1994 г., после наступившей, еще более хрупкой, чем в Польше, стабилизации, возможно было совершить аналогичный «антимонетаристский» маневр и дать импульс оживлению.